Фаншетта, или Сад Надежды - Жани Сен-Марку

Толпа направлялась к Сакре-Кёр таким мощным потоком, что Фаншетта почти невольно увлекала Даниэль Мартэн и Биту в сторону площади дю-Тертр. Вдруг звуки веселой походной музыки известили гуляющих о том, что сейчас произойдет нечто необыкновенное. Это «нечто» вскоре появилось на другом конце улицы Азаис и предстало перед восхищенными глазами детей. Даниэль Мартэн неожиданно вспомнила: ведь сегодня праздник в честь сбора винограда! Ну, конечно же! Именно так!

Словно ферма где-нибудь в Борделэ́[6] Монмартр позволяет себе роскошь иметь собственный виноградник — последний из тех, что покрывали когда-то все его склоны. Он называется «виноградником Габриэ́ллы».

Чтобы торжественно отметить день сбора винограда, в Париже каждый год устраивается большое праздничное шествие. Впереди идут музыканты, за ними — сборщицы винограда, одетые по моде 900-х годов — в шуршащих платьях с осиными талиями; на головах у них фальшивые шиньоны, выложенные в форме ручек от кувшинов, — прическа, пленявшая когда-то наших бабушек. В авангарде шагает отряд девчонок и мальчишек, оборванных, курносых, хитроглазых. Они лихо открывают шествие грохотом барабанов. Бишу смотрел на них с завистью: вот кому, должно быть, весело!

— Видишь, это идут маленькие пульбо́! — И Даниэль Мартэн указала Фаншетте на юных граждан Монмартра.

— Их всех так зовут? — удивленно спросила Фаншетта. — Все до одного Пульбо?

— Ну да, все.

— Какая большая семья! — с изумлением сказала девочка, насчитавшая до сорока детей.

Адвокат Мартэн начала было объяснять Фаншетте, что в большую семью пульбо входит все молодое население 18-го района Парижа, потому что художник Пульбо, рисовавший детей Монмартра, оставил им свое имя в наследство, как вдруг появление огромной американской машины произвело переполох. Автомобиль, обгоняя мотороллер, заехал на тротуар и вызвал панику в толпе туристов. Раздались крики, возгласы протеста, брань… Толпа рассыпалась, чтобы через минуту вновь соединиться. Но когда адвокат и Фаншетта снова встретились у входа на площадь дю-Тертр, они обнаружили, что ни та, ни другая не держат за руку Бишу.

— О мадемуазель, Бишу потерялся!

Знаменитая во всем мире площадь дю-Тертр — всего лишь очень маленькая квадратная площадь, похожая на декорации в оперетте. Кто не знает, хотя бы по рисункам, ее гостиниц, подделывающихся под деревенский стиль, тощих деревьев, разноцветных двухэтажных зонтов, которые тянутся до самых дверей причудливой мэрии «Свободная коммуна», существующей только благодаря любви французов к живописному и к традиции! А немного отступя, на заднем плане, прислонясь к куполам Сакре-Кёр, стоит очень старинная и сохранившаяся в своем первоначальном виде церковь Сен-Пьер.

В этот час площадь дю-Тертр казалась черной от заполнявшей ее толпы. Шумная гурьба сборщиков винограда, с корзинами цветущих роз в руках, начала окружать водворенный в центр площади винтовой пресс. Тревожный крик Фаншетты смешался с грохотом музыки, открывающей церемонию.

— Бишу!.. Где ты, Бишу? — сокрушалась бедняжка.

Пробраться сквозь густую толпу людей, твердо намеренных не уступать ни миллиметра своей территории, и разыскать маленького человечка, который еще пешком под стол ходит, — задача такая же нелегкая, как найти божью коровку в ржаном поле.

— Не мог же он уйти далеко!.. Подожди, пока кончится музыка. Все равно шум такой, что ничего не слышно, — посоветовала молодая женщина.

Бравурная пьеса, исполненная монмартровской фанфарон, показалась Фаншетте длинной, как пятиактная опера. После того как отгремел гром аплодисментов, она снова принялась звать Бишу, теперь уже очень встревоженно, — до тех пор пока Даниэль Мартэн не крикнула с облегчением:

— Погляди! Погляди, Фаншетта, на середину площади… Сейчас твоего Бишу окропят вином Монмартра и примут в семью пульбо!

— Вот так та́к!..

Действительно, господина Бишу, который, судя по выражению его лица, никак не мог решить, смеяться ему или плакать, держал на вытянутой руке самый интересный, всем хорошо знакомый персонаж маскарада — солдат «Свободной коммуны».

Накрашенный киноварью, с бородой и усами, в синей блузе, в серых штанах, заправленных в красные кожаные сапоги, этот человек был, очевидно, молод. Он носил кожаный фартук, меч и белую портупею, на которой блистала медная бляха с надписью большими буквами: «Закон». Но у этого воплощения закона под треуголкой, украшенной роскошными кокардами, было веселое лицо со смеющимися глазами. Необычный солдат весело призывал толпу полюбоваться его находкой.

— Этот гражданин, кажется, заблудился, — объявил он, усаживая Бишу на верхушку пресса. — Сейчас мы его продадим с аукциона. Как вино! Что вы по этому поводу скажете?.. Начнем, сударыни, начнем, господа! Посмотрите, какой он красивый… И завитой, как пудель. Сто франков! Выходит недорого за фунт! Кто хочет купить этого маленького мальчика за сто франков? Последняя цена!.. Вы, мадам?

Когда женщина, стоявшая ближе всех, вышла вперед и в шутку протянула к нему руки, Бишу решил, что его и в самом деле продали, и принялся испускать такие вопли, что Даниэль Мартэн поспешила его освободить. Затем она увлекла детей подальше от толпы, и все трое укрылись во дворе старой церкви.

— Теперь посмотри хорошенько вокруг, Фаншетта… Ну, попробуй же вспомнить, что тебя особенно поразило на улице твоей тетки!

— Деревья, мадемуазель… Я только это и помню… Не на самой улице, нет — аллея красивых деревьев за изгородью. Налево от входа, в начале аллеи стоял маленький флигель — очень маленький и очень низкий, — в котором жила тетка. Направо было много домишек, тоже низеньких, перед каждым — цветы и изгороди. В глубине аллеи — дом побольше и повыше, и вокруг него заросли деревьев… Уверяю вас, мадемуазель, мне ничего не приснилось, все было так, как я вам говорю.

То, что девочка описывала, напоминало парк. Однако Даниэль Мартэн с давних пор знала Монмартр, его сады, принадлежащие частным лицам или примыкающие к гостиницам, и она не могла представить себе ничего похожего на нарисованную Фаншеттой картину.

— Сад спускался очень низко, до самой улицы, — добавила Фаншетта. — Может быть, попробуем поискать вон в той стороне?

— Пойдем поглядим на улице де-Соль[7] — предложила молодая женщина.

Улица де-Соль — одна из самых типичных для Монмартра улиц. Она огибает знаменитый «виноградник Габриэллы», ухоженный и разделанный, как японский сад; когда-то ее прославило кафе «Кролик Жиля» — место сборищ подозрительных монмартровских парней. Сейчас это кафе — убежище последних поэтов и единственной на всей улице ивы. Никакого следа тетки Лали и ее зеленого логова здесь не было.

— Нет ли еще какой-нибудь улицы, которая спускалась бы по склону так же круто, как эта, мадемуазель?

— Бедная моя Фаншетта, здесь не одна, здесь десятки таких улиц… Ну-ка, поломай себе голову еще немного! Когда ты шла обратно к метро, тебе не запомнилась какая-нибудь статуя? Лавчонка? Вывеска? Что-нибудь такое, что могло бы нас навести на след?

— Нет… Ничего… Ах да, мельница!.. Это рядом с мельницей, мадемуазель, деревянной мельницей, очень черной и совсем некрасивой.

— Что ж, отправимся туда, где мельница. Будет очень странно, если и там никто не укажет нам, где твой клочок леса, Фаншетта… Такое место не так-то легко не заметить в самом центре Парижа, — сказала Даниэль Мартэн немного насмешливо; она все меньше и меньше доверяла памяти своей подопечной.

Разочарованное трио грустно двинулось вверх по улице де-Соль. Повернувшись спиной к площади дю-Тертр, откуда все еще доносились звуки веселой музыки, под которую шла распродажа вина, путешественники свернули на улицу Норвен и пошли по направлению к авеню Жюно́. Не успели они сделать нескольких шагов, как лицо Фаншетты осветилось радостью. Перед ними возвышались ворота, до такой степени изъеденные ржавчиной, что, казалось, они держатся только по привычке.

— Здесь, мадемуазель! — закричала девочка. — На этот раз я уверена! Посмотрите, вот деревья, и липовая аллея… и маленькие садики, и большое здание… Посмотрите, мадемуазель!..

Фаншетта была в восторге. Она ничего не перепутала — справедливость требовала это признать. Прислонившись к решетке, Даниэль Мартэн узнавала все, что девочка ей описала: крошечную сторожку у входа, в глубине аллеи — дом повыше; направо — неровный ряд низких флигелей и, главное, невероятные заросли кустов и зелени: настоящий лес в ста метрах от парижской авеню Жюно! Но что не менее поразило адвоката, так это жалкий вид и полная обветшалость зданий, которые она разглядывала. Все здесь было под стать воротам: окна без стекол, дырявые крыши, обвалившиеся печные трубы. Даже самый флигель у входа, с его источенной червями дверью, наполовину сорванными ставнями и пробитыми стенами, казался совсем заброшенным.