Ярослава и Грач - Алёна Дмитриевна

— Да не был он пьян, — Настя устало потерла переносицу. — Ты что, Григория не знаешь? Он выпил может стопку, он же вообще не пьет. Он ей это специально сказал, чтобы она случайно не решила, что нравится ему.

— Ничего не понимаю…

— О боги, послали же мне мужа, — вздохнула Настя. — Чего ты не понимаешь? Твоя дочь влюблена в него едва ли ни с детства, ну а Григорий, судя по всему, тоже в какой-то момент осознал, что она ему не безразлична. Только вот он слишком тебя уважает, и за нее переживает, и вообще вся эта ситуация так себе, вот он всячески от Яры и бегает.

— И правильно бегает, Горыныч его задери, ей девятнадцать лет!

— Да ты что, — протянула Настя. — То есть ты готов признать, что она совершеннолетняя?

— Я готов признать, что ее надо запереть дома и больше никогда не выпускать на улицу!

Настя резко повернулась к нему.

— Когда Бориславу было пятнадцать, и мы застукали его на сеновале с соседской Глашкой, ты мне что сказал?

Финист промолчал.

— Что он уже взрослый и точно понимает, что делает, — напомнила Настя. — А вот когда выяснилось, что Тихомир в двадцать пять еще девственник, помнишь свои слова?

Финист упрямо молчал.

— Все то же: что он взрослый парень и сам разберется, когда и с кем ему спать.

— Так то парень, она-то девушка, — воскликнул Сокол. — И вообще…

— Осмелюсь напомнить, — перебила Настя, — что мы с тобой познакомились, когда мне было шестнадцать, замуж я за тебя вышла в семнадцать, а Борислава нянчила уже в двадцать, и что-то тебя не смутило, что я не парень!

— Так я старше тебя всего на пять лет, — буркнул Финист. — Да ты вообще как не понимаешь? Она моя дочь. Я на нее смотрю и до сих пор чувствую, как ты мне ее в первый раз на руки положила. А тут — Григорий! Тоже мне! Я ж ему доверял! А он!..

— А что он? Да, не сдержался, что его не красит. Но Яра тоже молодец! Вертела перед ним хвостом два года, а он мужик все-таки. И мы с тобой хороши! Нельзя вручить маленькую девочку взрослому мужчине, сказать ей, что он весь для нее и с ним она в полной безопасности, и не ожидать, что она привяжется к нему. Ты его лицо вообще видел, когда он уходил? Как бы он себе чего не удумал. Он тебе предан как собака. А тут такое…

Настя замолчала, переводя дух. Потом снова заговорила.

— Помнишь, когда ей было лет шесть, он стал встречать ее словами «верный рыцарь у ваших ног, моя госпожа», — горько засмеялась она.

Сокол поперхнулся и закашлялся, Настя вяло похлопала его по спине.

— Да-да, — пробормотала она. — Уже тогда следовало насторожиться, — и закончила без энтузиазма, но твердо. — А теперь нам поздно в это лезть. Пусть сами разбираются. И извинись перед ним. Не надо вам ссориться. У вас слишком много общего за плечами, а теперь так вообще.

— Ей девятнадцать… — с каким-то тупым упрямством повторил Сокол, и Настя тяжело вздохнула.

Она перебралась поближе, пристроилась ему под бок, обняла, найдя его ладонь и переплетя пальцы. В тусклом свете окна сверкнули обручальные кольца.

— Наши дети нам не принадлежат, неужели ты еще не понял? — прошептала она.

— Ни с кем из них я не ощущал этого так болезненно, как с Ярой, — ответил он.

И они долго-долго еще так лежали.

4.

— Привет, — сказала Настя и скользнула на трибуну рядом с Григорием. — Так и знала, что найду тебя здесь.

На полигоне воробушки отрабатывали технику. Григорий смотрел на них так, словно хотел пойти и самолично доказать каждому, что они ни на что не годны.

— Вон тот, рыженький, — кивнула головой Настя на одного из пареньков. — Весь прошлый год клеился к Яре, когда она ходила сюда на тренировки. Понятия не имею, что она в итоге ему сказала, но теперь он боится даже взгляд на нее поднять.

— Настя…

— Впрочем, это она со всеми так. За ней и в школе бегали, и в универе бегают, она каждому отказывает.

— Настя…

— Но ты же ее знаешь. Она себе на уме и вообще дочь своего отца, если уж решила что-то, то не отступится.

— Настя.

— Что?

— Давай прямо.

— Давай.

Над трибуной повисла тишина. Настя выждала несколько секунд, потом вздохнула, достала из рюкзака тщательно припрятанную сигарету и закурила.

— Расскажешь Соколу, найду способ испортить тебе жизнь, — предупредила она. — Если тебе сложно подобрать слова, то я тебе помогу. Я задаю вопрос, ты отвечаешь. Насколько все серьезно?

Грач молчал так долго, что она начала думать, что он не ответит. Но он ее удивил. Взгляд стал еще жестче, он сжал и разжал ладони, потом выдавил из себя:

— Серьезно.

— И что ты собираешься с этим делать?

Он бросил на нее быстрый взгляд, глубоко вздохнул и протяжно выдохнул. Видно было, что разговор давался ему крайне нелегко.

— Ничего, — ответил он. — Я не имею никакого права вмешиваться в ее жизнь. Ей девятнадцать. Она сама не понимает, чего хочет.

— Это точно, — вздохнула Настя и глубоко затянулась. — Но я вообще не уверена, что кто-то в девятнадцать понимает, что именно принесет ему то, что он хочет.

— Я не об этом…

— А я об этом, — перебила она. — Красивой сказки с тобой в главной роли она хочет. Я бы ей тебя отсоветовала: возраст не тот, работа хуже не придумаешь, опять же неудачный брак за плечами, тараканы всякие… Нет для женщины худшей муки, чем разбираться с тараканами своего мужика, нам бы со своими управиться… А ты чего так подобрался? Неприятно? А мне приятно видеть дочь в слезах? Мучаете друг друга.

— Настя, ты меня давно знаешь. Один раз я уже попробовал и ничего хорошего из этого не вышло, и где гарантия, что выйдет на этот раз?

— А никаких гарантий в принципе не существует, — вздохнула Настя. — Я тебе больше скажу, тебе никто не даст их ни через