Полис - Андрей Дмитрук

- Ну, мы же не обязаны на нынешнем уровне техники копировать древнее общество в деталях! Главное - принцип. Полная децентрализация. Конец этих гигантских, жестоких, неповоротливых динозавров государств...

Он хохотнул, почувствовав себя уверенней, пальцами от горла наружу распушил бороду.

- Полис не может быть вечным, милый мой, не может быть вечным... Раздели любое большое царство на малые: обязательно одно среди них окажется более жадным, чем соседи, начнет захватывать чужие земли - и, глядишь, опять сидит на троне великий государь. Боспорская монархия тоже начиналась с отдельных городов... Так уж устроен человек, ему всегда всего мало - земель, рабов, золота...

- Значит, ты считаешь тиранию неизбежной? Другого пути для людей нет? А как же демократия в Афинах, да и в нашем родном городе? Она тоже на время?..

- Тоже, Котис... Демократия! - Ликон пуще приосанился, в подобном споре он чувствовал себя неуязвимым. - Ее никогда не было и быть не может, это вымысел неудачников, рыночных горлопанов!.. Как ты там ни называй Перикла - стратегом-автократором, народным избранником, - он все равно был монархом, повелителем Афин, ибо народу нужен кто-то один, кому можно поклоняться или на кого можно свалить все беды. При умном правителе, окруженном хорошими советниками, государство процветает; при глупом и корыстном - хиреет. Сами же граждане, никем не управляемые, способны лишь сводить счеты друг с другом да драться за лишний кусок для своих детей, в ущерб чужим... Ты говоришь, демократия процветает в нашем городе? Ну да, конечно, экклезия собирается, булевты говорят мудрые речи... А попробовал бы кто-нибудь из них сказать словечко против Парфенокла с его кораблями, с его пшеницей, которую он продает во все концы света! Благодетель, кормилец, отец города - вон, декрет в его честь, выбитый на белом мраморе, высится посреди агоры! Кто против Парфенокла? То-то... Меч или золото в руках у монарха, зовется ли он архонтом или купцом, философом или менялой-трапезитом - суть неизменна: народ править не может, у страны всегда один хозяин!..

- И тебя, по-видимому, это вполне устраивает?! - Не могу спокойно говорить с Ликоном, всегда начинаю волноваться. - Да, Перикл был честен и справедлив, но однажды к власти в Афинах пришел Критий, осудивший на смерть тысячи невинных!..

Ликон откровенно хохочет, прихлебывая вино из медного варварского бокала. Погода хороша, корабль ровно бежит по зеленым послушным волнам, и гребцы дремлют, растянувшись на своих лавках.

- Народ без головы - это толпа, а толпа льет кровь, как воду! Ни один деспот, даже безумный Камбиз, не сравнится свирепостью с многолюдной чернью, криком решающей - кого карать, кого миловать... Он вдруг стал сумрачен, точно жрец, вещающий слова оракула, и я понял, что Ликон, выходец из суровой Спарты, умеет быть вовсе не смешным.

- Придет день, и восстанет из среды эллинов царь всего мира!..

Озабоченный его словами, я стоял посреди палубы, пока не начал крепчать ветер. Тогда я принялся подгонять матросов, чтобы скорее уменьшили парус - нелепо было бы триере пострадать у родного берега... Кипя в деле, мыслями я все же возвращался к недавнему разговору. Мне чужды люди, подобные Ликону - несомненно умные, твердые волей, но не боящиеся ни войны, ни крови для достижения своей цели. Я ненавижу войну, хотя и давно хожу триерархом и участвовал не в одном морском сражении. Война отобрала у меня Эвпатру с нерожденным младенцем. Мир подарил мне Мирину...

Мы встретились с ней там, где только и может гражданин нашего полиса свободно заговорить с девушкой, - на ежегодных весенних играх в честь Афродиты Навархиды, во время плясок в священной платоновой роще.

Уже вечерело. На широком берегу к югу от бухты отскакали по влажному плотному песку состязавшиеся конники, и победителю была вручена расписная амфора с оливковым маслом. Давно окончился праздничный бег по городским улицам, вовлекавший старого и малого; привяли от солнца венки и букеты на воротах домов. Из театра еще волнами докатывались крики: там шло состязание поэтов. Я знал: когда отчитают свое певцы богов и героев, каменная чаша станет выбрасывать взрывы смеха - на всю ночь хватит эпиграмм...

Я устал, прошагав с праздничным шествием весь путь от скалы над прибоем, где, по преданию, сама Хранительница Кораблей явилась первопоселенцам, до дверей храма. До сих пор гудело в голове от резкого крика авлосов, звона лир и тритонов, рева хриплых военных труб, ликующего пения девушек. Поток коней в богатой сбруе и людей с венками на головах, рабов, несущих сосуды с вином и медовые пироги, жертвенных быков и баранов, свистящий и барабанящий, прокатился через наш обычно тихий город, чтобы благоговейно простереться перед мраморным алтарем и - откатиться, рассыпаться брызгами, исчезнуть, оставив лужи вязкой крови со стаями мух да растоптанные цветы. Но праздник не умер, он лишь стал кротким и задушевным, словно кулачный боец, после ярости боя смывший пот и кровь и явившийся на свидание к возлюбленной...

Меж светлых стволов, под густыми темнеющими кронами, над ясной морской далью слепо улыбались на постаментах белые хариты и нимфы. Под ласковое журчанье сиринксов кружил на поляне девичий хоровод, поодаль - другой... Мирина не участвовала в танцах, рядом с нею не было подруг. В полном одиночестве сидела она у засыпанного цветами маленького жертвенника, опершись на изогнутую спинку скамьи, и смотрела на море. У любой другой эта поза, наверное, выглядела бы нарочитой, - только не у Мирины. Красивее женщины я в жизни не видел Эвпатра считалась моей нареченной с детских лет, о том договорились отцы наши, и любовь к ней выросла из привычки; но в глубине души я всегда стыдился ее непритязательной внешности... На Мирине был наряд, приличный дочери богача: кремовый аттический пеплос с отворотом наперед, заглаженный мелкими складками, поверх него - легкий голубой гиматий, отброшенный за спину, с концами, сколотыми на плечах. Волосы она подобрала пучком и обвязала красной лентой, надо лбом поблескивала тонкая диадема, в ушах качались ажурные трехбусинные серьги. Считая изящные наплечные фибулы, то были все украшения Мирины - какой благородный, истинно эллинский вид! Она с первого взгляда выигрывала перед большинством наших богатых девиц, привыкших обвешиваться варварским золотом и носить разом по десять перстней.

Честно говоря, я не сразу узнал Мирину - просто залюбовался чудесной девичьей фигуркой на фоне заката, линией гладкого плеча, высокой чистой шеи, нежно-выпуклой щеки... И, лишь подойдя вплотную, убедился, что передо мною дочь Мольпагора, владельца самых больших виноградников в хоре, человека чуть менее богатого, чем наш градодержатель Парфенокл. Когда уходил я в прошлое плавание, вести хлебный караван, была Мирина еще вовсе галчонком, угловатым и взъерошенным, - за полгода похорошела дивно, преобразилась из подростка в юную богиню.