У каждого своя пицца. История одного проданного паспорта - Дарья Куприянова

Отсутствие плитки прямо возле весело капающего крана было более чем заметно. Пришлось прислонить её к противоположной стене. Сам все расскажу – повинную голову меч не сечет. Я понуро залез в ванну. Ступни обожгло холодом. Я скрючился под краном, стараясь, чтобы вода попала на плечи и грудь, а не только на ноги. Как гоблин, изворачивающийся под скудным источником в глубине своей пещеры в преддверии свидания с любимой. И, как влюбленный гоблин, я старался привести себя в порядок, как мог.

Против воли в голову закрался вопрос, как же в таких условиях умудряется следить за собой Амар? Как она купает под такой тонкой струей свои многочисленные пушистые аморини? Впрочем, вместо ожидаемого прилива жалости и сострадания, вопрос этот вызвал во мне неуместное вожделение, так что я решил отложить его до лучших времен.

Да уж, романтично принять ванную вдвоем – это точно не о квартире Амар.

А я, получается, тот еще сибарит. Кто бы знал.

Закончив с омоновениями, я вытерся самым пушистым полотенцем, какое нашлось на разноцветных крючках. А что, мне же сказали, что можно брать любое! Почему же не взять лучшее? Чистка зубов тоже прошла на удивление успешно – указательный палец чудесно заменил мне щетку. Не забыть бы завтра её купить.

Я оделся и покинул бедное святилище Нептуна. Теперь мне предстояли владения Минотавра: путь к ванной я, конечно же, не запомнил, увлекшись разглядыванием татуировок Тани. Поворот наугад, еще поворот… Кажется, я помню эту дверь, здесь направо. А вот эту не помню. За очередным поворотом Вселенная сжалилась надо мной – я услышал голос Амар. Самый чудесный голос в мире. Она пела.

Уже через мгновение я вошел в комнату к своей Ариадне.

– О, Немо пришел! – прервала она свое пение и засмеялась.

За пару минут, что меня не было, у Штефана в руках успела появиться гитара, а на моем месте – кружка дымящегося чая. Очень кстати – я до смерти замерз.

– У меня там… в общем, плитка от стены отпала, – виновато пробормотал я, стараясь не смотреть на Амар.

– Возле крана? Да она постоянно падает, – махнул рукой Роберто, – Не переживай, садись.

Вот как. Я сел между Штефаном и Мишей и взял чай. Чашка приятно грела руки.

– А плитка-то на жвачке держится, – доверительно прошептал мне на ухо Миша.

Я замер, переваривая информацию. А почему бы и нет.

Кажется, у меня начинало получаться принимать друзей Амар такими, какие они есть. Или я просто слишком устал, чтобы реагировать на все эти невозможные вещи.

Штефан снова занялся своей потасканной советской гитарой. Светлое дерево было покрыто наклейками с портретами молодых актрис и парой вытравленных черных контуром сомнительных мустангов. Босяцкий арт-хаус. Амар тихонько запела на каком-то очень красивом, но неизвестном мне языке. Звуки были тягучими, полными и горячими. Может, это язык родины её отца? Я с удивлением осознал, что понятия не имею, на каком языке говорят в Непале.

Небольшая чашка терялась в моих ладонях. Темно-коричневая, простая, из глазурованной глины с художественными темными потёками по краям. Несмотря на свой немаленький вес, она легко и удобно ложилась в руку. От чая исходил аромат десятка трав, из которых я узнал только валериану и еще, кажется, листья малины.

Я поднес чашку к губам, и вместе со вдохом в мое горло ринулись бестелесные полевые травы и души лесных цветов. Амар пела. Штефан извлекал из гитары легкие и тихие звуки. Я сделал большой глоток и закашлялся от неожиданности, схватившись за горло. По телу тут же волной разлилось приятное тепло, но очарование момента было безвозвратно потеряно.

– Он с алкоголем?!

Все засмеялись, оборвав песню. Амар даже за живот схватилась от смеха. Кажется, она все же была пьяна.

– Конечно! – гордо ответил Роберто, – Лучший в мире чай с бехеровкой! Согревает, снимает усталость и сомнения, никогда не дает похмелья! Бехеровка домашняя, настоящая, мой друг сам делает.

Я осторожно принюхался к чашке. И как это мне сразу не ударил в нос алкогольный запах, едва-едва прикрытый душистыми травами?! Вот уж точно, души трав, а точнее дух – spiritus/spirtus… Комната в глазах моих в тот же момент заходила ходуном. Щеку обожгло дыхание слева.

– Не переживай, так всех новичков встречают. И на подводной лодке так принято, только они спиртом испытывают. Сейчас придешь в себя, подожди. Просто посиди, не двигаясь, – сообщил откуда-то из сердца карусели голос Штефана.

Я послушно замер. Комната проделала еще пару кульбитов и успокоилась, мерно покачиваясь, как при морской качке. «Штефан сидит слева от меня. А Миша справа. Странно. Обычно ангел-хранитель, вроде бы, должен быть над правым плечом, а слева чертик. А у меня все наоборот, чертик справа, ангел слева» – почему-то подумалось мне, и я едва сдержался, чтобы не захихикать над такой забавной мыслью. Комната все еще покачивалась, но это больше не раздражало. Даже наоборот, качка создавала хоть какой-то уют в этой берлоге.

– Молодец, парень, высидел и даже вымолчал!

– Пусть встанет! Пройдется!

– Нет, ребят, это жестоко. Пускай сидит.

– Ему бы закусить, а то глаза уже «в кучку».

– Так со вчера нет ничего.

– Вроде ж оставались макароны?

– Вроде… Нашел!

В нос мне ткнулось бледное тельце холодной вареной макаронины, склизкое от времени. Я всерьез задумался, так ли мне плохо, чтобы это есть. Потом решил, что алкоголь – лучший дезинсектор, и открыл рот. Макаронина отправилась в меня, а за ней – еще штучек пять товарок, похожих на белых личинок, которые иногда живут в подвалах и других темных местах. С грустью я отметил, что меня кормят белые пальцы. Женские, но белые. Где мой кофе с молоком? Где моя горькая богиня?

Я попытался найти её взглядом, но безуспешно – пьяное зрение могло фокусироваться только на близких предметах. Все прочее причудливо расплывалось, меняя форму. Макароны помогали слабо.

Слева подала голос гитара, и откуда-то издалека послышался чудесный голос. Моя богиня не покинула меня. Хоть я её не вижу, этого мне хватит. И я сделал еще один глоток из чашки. Ночь длинна. Я намеревался выпить её всю.

3. Микеланджело Буонарроти и Святой Франциск

Я просыпался ночью несколько раз: то от каких-то неясных, но очень ярких кошмаров, то от того, что меня, не просыпаясь, душил Штефан, то от неожиданного удара в солнечное сплетение пяткой Миши, то от сладостного фруктового запаха волос Амар – она спала головой ко мне. Один из кошмаров я даже помнил. Во сне я стоял в коридоре перед двумя дверьми, белой и красной, и никак не мог вспомнить, за которой из них наша ванная. Я потянул за ручку белую дверь и в ужасе проснулся.

Светало. Комната наполнялась мягким серо-розоватым светом сквозь незанавешенное окно. Просыпались воробьи. Сначала чирикали несмело, поодиночке, а затем вдруг резко, хором, снежной лавиной! В первых лучах света, как легендарные вампиры, застыли камнем ночные облака. Утренний ветер едва трепал их края, обтесывая на свой вкус.

Я широко зевнул и отвалился обратно на цветастую простынку. Копна шпинатовых аморини вдруг оказалась на моем матрасе, прямо рядом с подушкой, так что я улыбнулся и повернулся на бок, зарывшись в них лицом. Меня окружили ароматы тропического леса. И сны пошли легкие и веселые.

Роберто не соврал про бехеровку – ни тени похмелья. Утро наступило ближе к полудню. Почти все уже разошлись – остались только Лена и Женя. Обе работали. Одна сидела по-турецки, установив ноутбук на перекрестке щиколоток, другая вытянула ноги вперед двумя бледными разделительными полосами, и разложила железного друга на тонких бедрах. У одной волосы были забраны в хвост, у другой заложены за уши.

Ни на одной не было вчерашних браслетов.

Все прочие матрасы свернули и расставили вдоль стен, чтобы не мешали дневному передвижению, так что посреди комнаты остался только мой. Я сел и потянулся всем телом, радуясь в душе, что у меня нет другой одежды, кроме футболки и джинсов, так что даже сразу после сна я уже уместно одет.

– Доброе… день.

– Привет, – кивнула мне Лена. Или Женя. Как бы это вычислить, а?

– А где все?

– Разошлись уже. Роберто и Таня на работе, Амар и Штефан где-то выступают с утра.

Я огляделся.

– А Миша?

– А он просто где-то шныряет, – подала голос вторая девушка. – Ты за него не особо переживай. Он иногда и на пару дней пропасть может. Потом приходит или счастливый, или в глубоком отчаянии, или отстиранный, или грязный и побитый – как повезет. Но приходит всегда. Так что не бери в голову.

Очередное странное местное правило. Если уж они такие все друзья, могли бы хоть немного переживать. Он же мальчишка совсем, ребенок! Я вдохнул и выдохнул, загоняя собственное мнение поглубже себе в глотку, и поднялся. Сложил нехитрую постель, свернул матрас и поставил его к стене. Под матрасами обнаружился серый ковер, образованный наполовину собственным ворсом, наполовину пылью и волосами проживающих. Этого я стерпеть уже не мог.