Баллада о гибкой пуле - Стивен Кинг

— Да, именно. А потом полторы недели ждал затаив дыхание. Наконец получил рукопись, адресованную в редакцию на мое имя, но без сопроводительного письма. Он сократил все, о чем мы договаривались, и я решил, что теперь рассказ просто безукоризнен, но сама рукопись. Я положил ее в свой кейс, отнес домой и перепечатал. Все листы были в странных желтых пятнах, и я подумал…

— Моча? — спросила жена агента.

— Да, я сначала тоже так подумал. Но оказалось, нет. Вернувшись домой, я обнаружил в почтовом ящике письмо от Рега. На этот раз десять страниц. И из его содержания становилось ясно, откуда взялись желтые пятна: он не нашел киршнерской колбасы и попробовал кормить форнита джорданской. Писал, что форниту понравилось. Особенно с горчицей.

В тот день я был более-менее трезв. Но его письмо в сочетании с этими жалкими горчичными пятнами, отпечатавшимися на листах рукописи, заставили меня двинуться прямиком к бару. Как говорится: «Круг не прошел — двести долларов не получаешь. Двигайся прямо в бар».[1]

— А что еще он писал? — спросила жена агента. Рассказ все больше и больше завораживал ее. Она наклонилась вперед, перегнувшись через собственный немалых размеров живот в позе, напомнившей жене писателя щенка Снупи,[2] влезшего на свою будку и изображающего горного орла.

— На этот раз всего две строчки про рассказ. Мол, вся заслуга принадлежит форниту… и мне. Идея с колбасой, мол, просто великолепна. Ракне от нее в полном восторге, и как следствие…

— Ракне? — переспросил писатель.

— Это имя форнита, — ответил редактор. — Ракне. И как следствие, Ракне серьезно помог ему с доработкой рассказа. А все остальное в письме — настоящий параноидный бред. Вы такого в жизни никогда не читали.

— Рег и Ракне… Союз, заключенный на небесах, — произнесла жена писателя, нервно хихикнув.

— Вовсе нет, — сказал редактор. — У них сложились чисто рабочие отношения. Ракне был мужского пола.

— Ладно, расскажи нам, что было дальше в письме.

— Это письмо я наизусть не помню. Для вас же, может быть, лучше. Даже ненормальность начинает через некоторое время утомлять. Рег писал, что их молочник — из ЦРУ. Почтальон — из ФБР. Рег видел у него в сумке с газетами револьвер с глушителем. Люди в соседнем доме просто какие-то шпионы: у них фургон с аппаратурой для слежки. В угловой магазин за продуктами он больше ходить не осмеливается, потому что его хозяин — андроид. Он, мол, и раньше это подозревал, но теперь совсем уверен. Рег заметил перекрещивающиеся провода у него на черепе под кожей в том месте, где хозяин магазина начал лысеть. А засоренность дома радием в последнее время значительно повысилась: по ночам он замечает в комнатах слабое зеленоватое свечение.

Письмо его заканчивалось следующими строками. «Я надеюсь, Генри, Вы напишете мне и расскажете о Вашем отношении (и Вашего форнита) к врагам. Уверен, что контакт с Вами — явление весьма не случайное. Я бы сказал, это спасательный круг, посланный (Богом? Провидением? Судьбой? — любое слово на Ваш выбор) в самый последний момент.

Человек не может в одиночку долго сопротивляться тысяче врагов. Но вот наконец узнаешь, что ты не один… Видимо, я не сильно преувеличу, если скажу, что общность происходящего с нами — это единственное, что спасает меня от полного краха. Мне нужно знать, преследуют ли враги Вашего форнита так же, как моего? Если да, то как Вы с ними боретесь? Если нет, то, как Вы думаете, почему? Повторяю, мне очень нужно это знать».

Письмо было подписано закорючкой с девизом «Fornit Some Fornus», потом следовал постскриптум в одно предложение. Одно, но совершенно убийственное: «Иногда я сомневаюсь в своей жене».

Я прочел письмо три раза подряд и по ходу дела «уговорил» целую бутылку «Блэк Велвет». Потом начал раздумывать, что ему ответить. Я не сомневался, что передо мной «крик тонущего о помощи». Какое-то время работа над рассказом держала его на поверхности, но теперь она завершилась. Теперь целостность его рассудка зависела от меня. Что было совершенно логично, поскольку я сам навлек на себя эту заботу.

Я ходил туда-сюда по пустым комнатам. Потом начал выключать все, что можно, из сети. Я был пьян, вы понимаете, а обильное принятие спиртного открывает неожиданные перспективы внушению.

Литературный агент ухмыльнулся, но атмосфера общей неуютной напряженности сохранилась.

— И пожалуйста, помните, Рег Торп был исключительным писателем. Он демонстрировал абсолютную убежденность в том, о чем писал. ФБР, ЦРУ, налоговое управление. Они. Враги. Некоторые писатели обладают очень редким даром писать тем серьезнее и спокойнее, чем больше их беспокоит тема. Стейнбек умел это, и Хемингуэй… И Рег Торп обладал тем же талантом. Когда вы входили в его мир, все начинало казаться очень логичным. И приняв саму идею форнитов, вполне можно было поверить в то, что почтальон действительно держит в своей сумке пистолет тридцать восьмого калибра с глушителем. Или что соседи-студенты на самом деле агенты КГБ с упрятанными в восковых зубах капсулами с ядом, агенты, посланные убить или поймать Ракне любой ценой.

Конечно же, я не поверил в базовую идею. Но мне было так тяжело думать. И я стал выключать из сети все подряд. Сначала цветной телевизор, потому как всем известно, что телевизоры действительно что-то излучают. Я отключил телевизор, и мне показалось, что мои мысли действительно прояснились. Мне стало настолько лучше, что я отключил радио, тостер, стиральную машину и сушилку. Потом я вспомнил про микроволновую печь и отключил ее тоже. Меня охватило настоящее чувство облегчения, когда я вырвал у проклятой твари зубы: у нас стояла печь одного из первых выпусков, огромная, как дом, и, возможно, действительно опасная. Сейчас их экранируют гораздо лучше.

Раньше я просто не представлял, сколько в обычном зажиточном доме вещей, которые втыкаются в стену. Мне привиделся образ эдакого зловредного электрического осьминога со змеящимися в стенах электропроводами вместо щупалец, которые соединены с проводами снаружи, идущими к энергостанции, принадлежащей правительству.

Редактор замолчал, отхлебнул минеральной и продолжил:

— И пока я все это делал, мое мышление как бы раздвоилось. В основном я действовал, подчиняясь суеверному импульсу. На свете множество людей, которые ни за что не пройдут под лестницей и не станут открывать зонтик в доме. Есть баскетболисты, которые крестятся перед штрафным броском, и игроки в бейсбол, которые меняют носки, когда игра не клеится. Я думаю, в таких случаях рациональный разум просто играет в стерео-дисбалансе с иррациональным подсознанием. Если бы меня попросили определить «иррациональное подсознание», я бы сказал, что это расположенная в мозгу у каждого из нас маленькая, обитая изнутри мягким материалом, комната, где стоит только один карточный столик, и на нем нет ничего, кроме револьвера, заряженного гибкими пулями.