Магаданский синдром. Ироническая проза - Владимир Данилушкин

Часа полтора выслушивал, как спасали и лечили Анатолия, гоняли ежегодно на перекомиссию и дали смешную третью группу инвалидности, а он не сдался, смог продать приобретенный по аграрной лотерее автомобиль и купить квартиру на материке. У Гнусина не пропали деньги ни в 92-м, ни в 98-м, во время дефолта. Просто их никогда не было. Поймав себя на том, что завидует инвалиду, он смутился.

Сладкая жизнь

Водку пить? Ни в коем случае! В ней же сахар!

Ленька Голиков, истребитель алкоголиков

Ну вот теперь-то поваляюсь в госпитале, залижу раны, – думал Гнусин. – Хорошо бы хоть частично вернуть здоровье, изредка радоваться жизни и не совершать мелких, выматывающих душу ошибок, не ронять чашку, не травмироваться древесным осколком при рубке дров. Вернуть здоровье не получится, конечно, так хоть бы задержаться на достигнутом уровне паденья!

Разговор с доктором (на ушах стетоскоп, будто наушники от плеера) Надеждой Ивановной, (надежда умирает последней) озадачивал непредсказуемостью. Как и диагноз. Повышенное артериальное давление. Гипертония, как неправильно называют в быту. Неважно, что давление относительно невысокое, выше ста пятидесяти не поднимается. У жены сто восемьдесят – нормальное, а высокое 250!

Сразу вспомнились два любимых киноартиста, один так вообще ровесник, обоих свела в гроб гипертония. Сердце заныло от жалости к ним, и к себе за компанию. Теперь необходимо день за днем, до самой смерти, пить таблетки. Ну ладно, с этим можно смириться. А как же сердце, ишемия, которое почти двадцать лет достает? А никак! Не настолько поражено, чтобы бить особую тревогу. Будете давление держать, сердце подтянется.

Надо обследоваться. Возможно, есть еще одна болячка – сахарный диабет. Болезнь неизлечимая, но с ней можно жить.

Все это было настолько неожиданно, что вызвало неадекватную реакцию. Он не мог сдержать улыбку, когда расположился на больничной койке и ему поставили капельницу. Редко какой американский боевик обходится без кадра, когда несколько человек бегом катят каталку с тяжело раненным стражем порядка, и один держит над головой пластмассовую баклажку, от которой тянется к вене тонкая трубочка.

Подобно весенней капели, долбящей толстый сугроб, лекарственная струйка должна пробиться сквозь накипь жизнеобмена в мельчайших сосудах безмозглого мозга. Ты мне на мозги не капай! Все забито, наверное, холестерином. Признаки налицо. То есть, на ногах. Какую уже по счету зиму мерзнет, немеют ступни, и лишь горячая ванна помогает согреться и успокоиться.

С год назад умер симпатичный парень, бывший военный, списанный в запас по диабету. Тогда это слово было Гнусину пустым звуком, а теперь зарделся: «свой». У того кожа на ногах лопалась, на теле незаживающие язвы. Отмечали его сороковой день рождения, именинник поднял рюмку, выпил и упал в беспамятстве. Вызвали «Скорую помощь». Пока ехала, молодой ветеран пришел в сознание. Медиков пытались угостить, чтобы компенсировать неудобство, извинились и отпустили. Через несколько минут последовал новый обморок, на сей раз летально.

Пока самого не коснется, воспринимаешь медицинские истории как анекдоты. Вон одной диабетчице предстояло ноги ампутировать из-за начинающейся гангрены. В свои 87 лет она бы не вынесла таких нагрузок. Хорошо, что умерла. Медицинская сестра жестко трогает пальцами позвоночник Гнусина, отчего ему и больно, и смешно. А смешно потому, что один давний знакомый партократ притащил с курсов повышения квалификации забавную фразу «пробежаться по хребту проблем». Впрочем, Гнусин тут же обрывает свою улыбку и просит прощения. У него лопается кожа на пятках. Теперь-то понятно, почему. От мысли, что может лишиться конечностей и передвигаться в инвалидной коляске, грустнеет.

Встреча с безногим Анатолием уже не кажется случайной. Надо его посетить. Благо, в центре живет. Дверь открыл мальчик, пришедший никак не мог объяснить, чего хочет. Опять забыл слова русского языка, а другого не знал. Потребовалось несколько секунд, чтобы стряхнуть оцепенение. Мальчик вызвал из глубины квартиры отца, совершенно незнакомого человека. Обменялись с ним жестами недоумения.

Может быть, вам Анатолия Михайловича? Гнусин все еще не вспомнил ни одного слова, лишь мотнул головой, помогая руками. Приглашенный в проходную хрущебную комнату, увидел спящего на диване мужчину, стоящий у дивана протез и, потрясенный, повернул восвояси. Боль сопереживания пронзила ногу Гнусина. Этот человек лежал в пятидесятиградусный мороз, придавленный тоннами железа и поливаемый бензином. Вода замерзла бы и при нуле, а незамерзающая горючка жгла и жгла холодом живую плоть! Гнусин вышел во двор, привычно пахнущий помойкой и голой землей. В такую когда-то и зароют.

Да черт с ними, уворованными пятисотками.

Еда? Е-нет!

Будучи буддистом, не убивал комаров, не ловил рыбу.

По этой же причине не собирал ягоды и грибы.

Пройдя всевозможные обследования с помощью аппаратуры, сдав сахарную кривую, Гнусин попал к эндокринологу. Эта кривая до диабета доведет! Докторша не скрывала радости, приобщая пациента к сладкому ордену. А что, у этого ордена, куда ни глянь, все солидно, даже праздник есть, наподобие Дня танкиста – Всемирный день борьбы против диабета 14 ноября. Голова у вас болит? Восторженная интонация вопросов по нарастающей. Ноги-руки мерзнут? Вес избыточный? Сухость во рту, жажда, дыхание ацетоном пахнет? Ну и вот! Вы наш! Ставлю на пожизненный учет.

Он воспринял новость весьма спокойно и даже обрадовался, поскольку, оказывается, на его стадии болезни нет нужды ежедневно ширяться инсулином. Лишь соблюдать диету, отказаться от сахара, меда, сдобы, жирного, соленого, копченого, жареного. Список есть. Хлеба четыре кусочка, одно яблоко. Чай с сахарином. Снижать вес до нормального. Жизнь – не сахар, а отсутствие сахара. Теперь е-да, скорее е-нет. Главное, – сказала докторша, – привести в норму размер желудка. До четверти литра. Он сдуется, как резиновый шарик. Растяжение стенок дает такой стресс, что все силы организм бросает на ликвидацию его последствий. Чашка еды, чайная. Не больше, чем ест кот.

Ему предоставлялся шанс, как семнадцать лет назад курение, бросить пить и есть. Надо не есть, чтобы жить. Впервые прямым текстом был назван недуг – ожирение второй степени. Это правильно, а то деликатные наименования типа «излишний вес» не мобилизуют. Килограмм тридцать лишних. Пора избавляться. Не разговоры говорить, а действовать. Точнее, бездействовать, не употреблять. Китайская диета, тибетская, потом гербалайф, потом контрольный выстрел в затылок.

Пить горькую в диабетном смысле – горький перец, кайенский и паприку, чилли, черный, горошком. Пьешь цикорий с сахарином, чувствуя себя кретином. Вспомнилась антиалкогольная компания, когда приучали к безалкогольным вечерам, на одном он побывал и поразился, сколько на столе еды, без спиртного-то неподъемно. Хорошо хоть, кто-то пронес под полой. Нагулять килограммы просто, а сбросить – легче выброситься из окна. Вот в Уптаре мужик пьяный сиганул с пятого этажа и жив остался, только в психбольнице немного подержали. Трезвый бы явно разбился.

Пожалуй, теперь созрел для безалкогольного пива… Теплынь в городе, впервые по телу струится пот. Липкий, как сахарный сироп. Может, сахар выходит?

Гнусина не заставляли просиживать в госпитале круглые сутки, после обеда он уходил, бродил по городу, озирая окрестности всполошенными глазами смертельно больного. А на воскресенье вообще отпускали, будто между болезнью и пациентом объявлялось перемирие. Но это мало радовало. Мысль о том, что, возможно, весь белый свет вскоре накроется одной большой простыней, не утешала. Пусть бы жили эти улицы и закоулки, скверы, окружающие сопки, полыхающие особой, предсмертной красотой, продолжались бы для других поколений. И среди них, возможно, были бы и глупцы, и гении, и чудаки, украшающие мир.

Он зашел на бывший колхозный рынок, единственный, где торговали свежей, не мороженой свининой. У симпатичной полноватой торговки, явно не страдающей сахарным диабетом, спросил, как выглядят тридцать килограммов сала.

– А вот, полный лоток, – с готовностью ответила та. Симпатичные полноватые руки дрогнули, выдав намерение немедленно отвесить названное количество, и она их смирила, засунув в карманы.

– Сколько со свиньи снимаете?

– Вы не ошиблись, примерно столько.

Запретили есть сало, надо же! Уж не хотят ли в восточную веру перекрестить? Может, какое-нибудь обезжиренное придумали страдальцы здорового образа жизни? Или соевое сало? (Кстати, спустя всего несколько дней он попробовал жареные кабачки. Их твердые корочки напомнили шкварки. Да со свежей картошечкой!)