Красный тряпочник (СИ) - Афонин Владислав

— О, Всевышний… — Подбородок Раджабова задрожал, и мужчина приготовился к немедленной смерти.

Однако водитель грузовика оказался человеком опытным и успел среагировать, снизив скорость. Тяжёлый аэрокар не раздавил «легковушку» всмятку, а лишь столкнул её назад прочь с виртуальной трассы, повредив переднюю часть. «Волга» закружилась, словно снежинка, и на еле работающем двигателе начала планировать на громадную Площадь шестидесятилетия Октября. В конце концов, когда до поверхности оставалось менее метра, аэрокар ударился об ограждения подсвечивающихся фонтанов и навсегда прекратил движение. Благо, в это время прохожих здесь практически не встречалось. Успевший пристегнуться Раджабов неподвижно оставался на водительском сиденье, закрыв глаза. Из носа его текла струйка крови.

Коломин спокойно спустился в самый центр города на CZ, больше не нарушая правил движения. В любом случае, продолжение погони заметили и на этом участке дороги и скоро пришлют сюда силы правопорядка. Брызги фонтана, подсвечиваемые красным — цветом коммунизма, летели в лицо и орошали поверхность полуразбитого ГАЗа. Не боясь поскользнуться, Ярослав спешился, взошёл по капоту «Волги» на её крышу и, держа на прицеле Раджабова, аккуратно открыл дверь. Моджахед застонал, попытавшись направить АК-74У-Э на оперативника, но Ярослав стрельнул в противника. Пуля оцарапала Отмеченному руку, и он с обессиленным воплем выронил оружие на влажную плитку. Спустившись на поверхность, Коломин ударил Раджабова для профилактики и столкнул на землю. Городские фонари высветили лицо боевика, которому давно была нанесена страшная и заметная рана, а также механическую руку, которую Сухробу установили вместо потерянной.

— Я ничего тебе не скажу, шурави. — Лицо со шрамом сплюнул кровь. — Можете хоть запытать меня, я знаю все ваши КГБшные методы, и ни слова не никому скажу.

— Я не из КГБ. — Ярослав холодно смотрел на Отмеченного через «Тиресия». — И мне твоё содействие не требуется.

Коломин нагнулся и обхватил лицо Раджабова ладонью.

––—––

Вспышка. Пять лет назад. Раджабов и Рустамов идут по какому-то восточному городу, до которого не успела дойти цивилизация (или техногенная катастрофа — определение данного явления было чисто субъективным и зависело от точки зрения оценивающего). Разговор шёл на родном языке инсургентов, однако «Зевс» автоматически переводил их речь Коломину так, будто они изначально разговаривали на русском.

— Есть у меня идея, брат, бить врага его же оружием. — Лицо со шрамом, поправив головной убор, кивнул своему собеседнику. — Американцы слишком раскомандовались. Ссорят нас и покупают своими «Стингерами». Есть другой вариант.

— Я тебя внимательно слушаю, друг мой. — Рустамов нагнулся ближе к товарищу.

— Русских разъедает коррупция. Я знаю выход на одного их человека, который готов нам помочь… за американскую валюту, разумеется. — Сухроб заговорщически прищурился. — Он предлагает нам «Иглы». Беда в том, что их аппаратная начинка зашифрована, чужой не воспользуется. За нас дополнительно русский взламывать не хочет. Нужен хороший программист-шифровальщик.

— Я знаю, кто нам нужен. Помнишь Ахмада? — Рустамов прижал палец к носу. — Он уехал в Стэндфорд и защитил там диплом.

— Конечно, помню. Но американцы наверняка приглядывают за всеми студентиками. Насколько я знаю, в Стэндфорде делают и продукцию двойного назначения.

— Разумеется. Но если ты мне позволишь, я всё оформлю через пакистанцев. Есть у меня один человек в их разведке, нас он американцам не сдаст. Вывезем Ахмада незаметно, — уверил Рустамов.

— Тогда, как говорят оккупанты, даю тебе полный карт-бланш, — оскалился Раджабов. — Главное, чтобы Ахмад не нахватался их бессовестных идей и остался нашим человеком.

––—––

Вспышка. Зашторенный полутёмный кабинет, со вкусом обставленный прекрасной мебелью и интересной утварью.

— Мы оба рискуем, встречаясь здесь, генерал, — уже на русском выразил своё неудовольствие Раджабов. — Если нас возьмут вместе, им не надо будет искать никаких доказательств.

— Спокойно, Сухроб, — седой офицер, в изящных серебряных очочках и большой проплешиной, довольно-таки тощий и желчный, успокоил своего собеседника. — Я всё рассчитал, мы в безопасности. Никаких хвостов нет. Вы лучше присядьте.

— Благодарю, я лучше постою. — Лицо со шрамом наготове держал руку на кобуре, всё ещё не доверяя генералу. Он ожидал, что сейчас из всех углов полезут спецназовцы, чтобы арестовать его.

Офицер прокашлялся.

— Давайте начнём по порядку, Сухроб. Я очень хочу, чтобы мы поняли намерения друг друга. — Генерал взял металлическими пальцами электронную сигарету и выпустил пару колечек дыма. — С мамой, двумя братьями и сестрой мы жили в деревянном бараке, очень-очень бедно. Наш отец погиб на войне, которую же и организовало наше дражайшее руководство. Вы знаете, Сухроб, в детстве я был очень слабым ребёнком, в школе надо мной нередко издевались, во дворе — били. Вниманием барышень я тоже по понятным причинам был обделён. Я ничего не умел, кроме одного — рисовать. Я доставал дефицитную краску, кисточки, палитры, холсты, мольберты на несчастные копейки от случайных подработок в слякоть и холод. И, по мнению профессионалов и непрофессионалов, я рисовал прекрасно как людей, так и животных, архитектуру, пейзажи, абстрактные сцены. Талант был заложен во мне вместе со случайным набором генов, никто меня этому не учил. Но в нашей стране создатели и ценители утончённого и прекрасного не нужны. Нужны дуболомы, коновалы, псы, преданно гавкающие «так точно» при первом чихе высшего чина. В общем, вступительные по серому и тухлому соцреализму я не выполнил, меня забрали в армию. Далее — мотание по гарнизонам по всей стране, вступление в партию, военная академия. Предлагали и продвигали сами, но ты попробуй откажи. Можно было попробовать уйти, но как потом заниматься тем, что не то что не приносит хоть какого-то заработка, но и не собирает вокруг тебя преданной аудитории, ценителей высокого? Теперь эта проклятая пустыня, страна солнца, чёрт её побери… Я порой прикасаюсь кисточкой к холсту, но, скорее, чтобы вспомнить редкие светлые моменты в прошлом. Навыки мои не развиты и позабыты, я уже вряд ли способен на что-то стоящее в этой сфере.

— Наша вера не позволяет изображать живых существ, — не совсем понимая, куда ведёт генерал, Раджабов равнодушно пожал плечами.

— Сухроб, мы с вами очень разные люди, разных воспитаний и мировоззрений. Но остались некоторые картины… Эти вещи ценны для меня, это единственное, что осталось от моих молодости и таланта. От моего будущего, которому не суждено было произойти. Я не желаю, нет, я категорически не желаю, чтобы они повисли мёртвым грузом в этом богом забытом государстве и сгинули в пучине времени. Мне нужно вывезти мои шедевры на Запад, туда где их смогут сохранить и оценить. — Речь офицера становилась всё твёрдой и чеканной. — Но для этого мне нужны деньги. Много денег, о человек из гор.

— Сколько? — Раджабов положил руки под мышки. Когда генерал изящно вывел ручкой «Паркер» на салфетке нужную сумму и показал её собеседнику, моджахед добавил: — Идёт. Торговаться не буду: деньги не проблема.

— Премного рад, что мы смогли договориться! — Офицер радушно развёл руками.

— А теперь послушайте меня, генерал, — внезапно разошёлся Лицо со шрамом, поигрывая желваками на скулах. — Мне плевать на вашу слезливую историю. Плевать на вас и ваши мазки по картонкам. Шурави двенадцать лет бомбят мою страну, мои сёла и города. Шурави нагло навязывают свою гнилую идеологию, уничтожая веру во Всевышнего. Шурави наглы и беспринципны, но при этом трусливы и продажны. Шурави без спроса провели границу, разделив земли наших отцов, дедов и прадедов. Неверные — русские, американцы и китайцы — используют мою страну для своих грязных коррупционных игрищ, словно шахматную доску или испытательный полигон. Мы не какие-то там недоразвитые. Напротив, наша вера на миллионы порядков чище вашей, а традиции предков крепче и демократичнее ваших так называемых институтов. Мы сами решим наши проблемы и сами выберем путь, по которому мы хотим идти. Без неверных. Я хочу поскорее решить проблему захвата моей страны, генерал. Поэтому и прошу продать нам эти устройства.