Наваждение - Мелани Джексон

Нинон понимающе охнула и полезла в сумочку за лакричной конфетой, чтобы смягчить кашель. По вкусу конфета напоминала анисовое драже, которые она обычно ела на ночь, чтобы освежить дыхание перед встречей с любовником. Конфета растаяла на языке и растеклась во рту сладким вкусом лакрицы. Этот вкус не соответствовал миру вокруг. Место, в котором они сейчас находились, было скорее горьким, нежели сладким. Оно резало глаза, во рту стоял неприятный привкус. Более мягкая природа казалась ей почти съедобной, любое растение можно было использовать для кулинарных изысков. Таким был берег ее детства: залитые солнцем земляничные поля, заросли апельсиновых деревьев, выращиваемых в теплицах, молочные фермы с нежнейшей травой, где фермеры делали широкие круги козьего сыра и пекли домашний ржаной хлеб, которым угощали путников и школьниц-беглянок. А потом были цветочные просторы лугов в Грассе…

Коразон дернулся во сне и тихо заворчал.

Но это место было совершенно другим, даже кот понимал это. Все здесь было колючим и грубым. Человек, которому случится потеряться в этой пустыне, умрет с голоду или отравится, если, конечно, сначала его не прикончит солнце. Если бы у нее был выбор, она бы устроила себе сиесту и проспала до тех пор, пока жара не уляжется, — даже если, поворачиваясь на бок, ловишь запах Судьбы на подушке рядом с собой. Ты знаешь, что это Смерть приходила и делила с тобой ложе, в то время как ты бредила демонами и призраками.

Ей нужно было отдохнуть. Покой, передышка от бесконечных тревог казались чем-то призрачным, недостижимым. Этой ночью, несмотря на полное моральное и физическое истощение, они с Коразоном не сомкнули глаз, так и пролежав всю ночь в убогой, душной гостинице в крохотном городке без названия, настолько мал он был. Хотя гостиница — это громко сказано, просто двухкомнатная халупа из необожженного кирпича, построенная рядом с полуразвалившимся баром, воздвигнутом еще в тысяча девятьсот двадцать девятом году в приливе непродолжительного воодушевления и трудового энтузиазма. Ни гостиница, ни бар, в котором она рискнула поужинать — иначе это не назовешь, — не видели тряпки и швабры с самого дня основания. Пожелтевшие простыни в ее комнате были припорошены чем-то подозрительным, поэтому она просто стянула их с кровати, постелив прямо на голый матрас свой спальный мешок. Наверное, в кровати жило несметное количество насекомых, а в углах комнаты виднелись прямые доказательства того, что по доскам пола, как по проспекту, разгуливали грызуны всех размеров и мастей. Несколько хвостиков скорпиона позволяли предположить, что является любимым блюдом обитателей.

Да, сон бежал от нее, но, чувствуя себя в безопасности за толстыми стенами и тяжелой дверью, к которой на всякий случай был придвинут еще и стул, Нинон наконец-то перестала паниковать после происшествия в музее и смогла трезво решить, как быть дальше. Прожить остаток своих дней, если это вообще можно было назвать жизнью, в местах, подобных этому, ее не устраивало. Во что она превратилась? В последнее время она только и делала, что спасалась бегством, никогда не встречаясь с врагом лицом к лицу. Хуже того, вот уже двадцать лет, как она не может позволить себе завести друзей, по крайней мере из числа людей. И у нее не было ни близких людей, ни любовников с тех пор, как умер Сен-Эвремон. Она была одна, не считая мышей и мух… и кота.

Словно в ответ на ее мысли из замочной скважины выполз маленький таракан и пробежал по спинке единственного в комнате стула. Он остановился на полпути и поднялся на задние лапки. Казалось, он насмехается над ней: «Buenos noches, Senorita gringa. Добро пожаловать в эту perrera, пристанище для бродяг и отщепенцев. Я уверен, теперь вы останетесь с нами навсегда. Моя миллионная родня и я с удовольствием познакомимся с вами поближе, будем спать с вами, делить пищу, плескаться в выгребных ямах. Я отлучусь ненадолго, чтобы сообщить им о вашем приезде. Устроим сегодня вечеринку?» Затем он пропел: «Porque necessito marijuana que fumar».

La cucaracha сказал бы еще что-то, если бы Коразон не посчитал нужным его съесть, а поскольку таракан издевался над ней, Нинон позволила коту насладиться трапезой. Не то что бы она была без ума от его новых предпочтений в еде, но не думала, что от насекомого будет много вреда. Тем более что год назад он пристрастился к употреблению горных скорпионов, даже несмотря на то, что яда в них хватало, чтобы лишить кота всех девяти жизней и в придачу расправиться с неистребимыми бородатыми козлами. Он также скучал по замороженному зеленому горошку и был настроен крайне негативно к произошедшим в его рационе переменам.

Нинон смотрела, как он ест, — для нее это была возможность отвлечься, пусть даже по столь отвратительному поводу. Однако уничтожение насекомого длилось недолго, и вскоре они с Коразоном снова размышляли в тишине, такой же глубокой и торжественной, как безмолвие храма, но от которой хотелось застрелиться.

Она прекрасно понимала, что в конце концов придется прекратить бегство от Сен-Жермена и продумать план столкновения с заклятым врагом. Этот человек сейчас был известен как Рамон Латигазо, крупный владелец недвижимости, но уж она-то знала, что под этой маской скрывается сын Черного человека. Именно Рамон, он же Сен-Жермен, был сыном того самого змея-искусителя, предложившего ей плод с дерева несчастий. Это он гнался за ней, а не Черный человек собственной персоной. Об этом следовало помнить. Потому как одно дело отец, и совсем другое — сын. Черный человек погиб в Нью-Йорке на прошлое Рождество от руки лорда Байрона — да благословит его Господь за то, что избавил мир от этого полоумного чудовища. У противника, с которым она столкнется сейчас, свои сильные и слабые места.

Следующий шаг в их танце смерти может быть за ней, если она решится его сделать. Она была не в восторге от этой мысли, но стоит ей перейти в наступление, начать отстаивать свои интересы, как шансы на выживание существенно возрастут.

Единственным положительным моментом в покушениях Сен-Жермена на ее жизнь было то, что Нинон больше не чувствовала себя виноватой за то, что собирается стереть его с лица земли. На угрызения совести не оставалось времени. Это будет не убийство, а самооборона. Ее сознание, в котором скопились опыт и знания нескольких прожитых жизней, хорошо развитая логика и саднящие душу воспоминания, постепенно угасало. Она чувствовала, как начинает понемногу раскисать. Ее былая способность казаться уверенной в себе, контролировать выражение лица, сдерживать рвущиеся наружу эмоции тоненькой струйкой мучительно вытекала наружу. С каждым днем она все меньше походила на человека. Ее легкие возвращались в прежнее упадочное состояние. Но даже не это теперь толкало ее на борьбу с Сен-Жерменом и поиски темного дара Мексики — дара, который наверняка станет ее проклятием, если она до сих пор еще не проклята. Нет, она искала способ обрести былые силы не для того, чтобы спасти жизнь или избавиться от боли, а чтобы остановить Сен-Жермена, пока тот не впустил в мир новое зло. А в том, что он задумал нечто подобное, она ни на секунду не сомневалась.

И она сделает это, как только достаточно окрепнет.

Либо раньше, если ей не суждено вновь стать сильной.

В соседнем помещении заскрипела кровать, и сквозь осыпавшуюся штукатурку в ее комнату проникли недвусмысленные звуки, но только одного из партнеров. Партнерша же хранила молчание, которое наталкивало на мысль, что она принадлежит к числу надувных резиновых барышень. Нинон слушала с легким любопытством, как мужчина пытался договориться со своим мужским достоинством, используя при этом такие живые и емкие выражения, о существовании которых она раньше и не подозревала, по крайней мере в испанском. Спустя две долгие минуты любитель постонать разразился таким хвалебным йодлем, что ему бы позавидовал сам Слим Уитман, в то время как Коразон лишь пренебрежительно фыркнул. Нинон была с ним согласна. Она с презрением относилась к торопливости и небрежности в столь тонком деле.

«Зачем ты это сделала? — внезапно спросил голос. — Зачем ты приняла темный дар Диппеля?»

Нинон отвернулась от стены и пожала плечами. В свое время такой выбор показался ей правильным, сложно было устоять перед заманчивым предложением обрести вечную красоту. Слишком много ее друзей умерли молодыми от ужасных болезней. Еще больше людей были обезображены оспой, их нутро оказалось таким же испорченным, как и их плоть, когда они потеряли всякую надежду вступить в брак и горечь одиночества отравила их души. В год, когда она стала жертвой замысла Диппеля, смерть опустилась на квартал, в котором она жила в Париже, практически на все окрестные дома обрушилась эпидемия чумы. Ее собственное здоровье угасало с каждым днем, когда на пороге дома в день ее восемнадцатилетия возник Черный человек. Его предложение долгой, здоровой, прекрасной жизни показалось тогда ответом на ее молитвы. Впрочем, он забыл упомянуть, что речь идет о вечной жизни. И о молнии, огнях Эльмо — пламени, от которого выворачивает наизнанку и в которое она должна окунаться каждые полвека, чтобы поддерживать свои силы, но эффект от которого постепенно снижается. Он также не сказал ей, что она будет жить вечно, а сознание будет медленно покидать ее, пока она не совершит грех самоубийства.