Проще не бывает - Арман Делафер

- Достаточно того, что наш дом практически стерилен, - заметил Жак с еле уловимой нотки горечи в голосе. - Если мне приходит охота выкурить сигарету, я должен держать пепельницу, иначе её моментально уберут и вымоют. И так во всем.

Жанна подумала, что Марк вечно пилил её именно из-за беспорядка в квартире. Что ему-то как раз понравилась бы манера Люси все убирать и чистить. По идее, Люси должна была бы выйти за Марка - богатого и аккуратного. А он достался Жанне. Как глупо!

Жанне было трудно заснуть после целого дня безделья, но она боялась как-то нарушить неожиданно сложившийся ритм совместных вечеров с Жаком. Она укладывалась спать в одно и то же время, потом роняла книгу на пол и изображала глубокий, ровный сон. Жак вставал и гасил свет возле её постели. Но в один из вечеров он этого не сделал, просто стоял и смотрел на нее, как бы спящую. Потом отошел и встал у противоположной стены. Жанна услышала его тихий-тихий голос:

- Ты не спишь.

- Не сплю, - так же тихо ответила она, не шелохнувшись.

Наступила тишина, потом Жак сказал, уже не понижая голоса:

- Я хочу лежать в твоей кровати.

Она знала, что он скажет именно это.

- Тогда ложись, - просто ответила она.

- Можно?

- Конечно.

Но он медлил, словно боялся поверить в её щедрость. От его неожиданной нерешительности у неё на глаза навернулись слезы, тогда Жак подошел, сел на край кровати и взял руку Жанны.

- Понимаешь... - сказал он.

- Конечно, - снова сказала она, словно отвечая на недосказанную фразу.

Они встретились глазами - впервые за семь лет их знакомства-родства. Потом Жанна отвернулась, а он погасил свет, разделся и кровать заскрипела под его тяжестью. Спустя мгновение Жак сказал:

- Я зажгу свет. Мне нужно видеть твое лицо.

И Жанна покорно кивнула в ответ, словно он мог видеть это в темноте.

Он смотрел на нее, лежавшую с закрытыми глазами, так, словно видел впервые. Потом осторожно, точно боясь сломать, провел пальцами по её щеке и шее, погладил волосы... Жанна лежала на боку, в той позе, в которой обычно засыпала, и Жак положил руку ей на плечо жестом собственника и защитника одновременно. Тяжелая рука странным образом освободила Жанну от бесполезной легкости одиночества, она открыла глаза и как-то по-новому посмотрела на давно знакомый до мелочей потолок спальни, на все его трещины, облупившуюся штукатурку, пятна. Потом она сказала:

- А ведь я могу сейчас уснуть.

- Спи, - отозвался он чуть более резко, чем ей хотелось бы, а затем повторил уже мягче. - Конечно, спи.

И Жанна точно провалилась в сон. Потом она удивилась тому, с какой легкостью заснула, словно выполняла данный ей приказ. Она знала, что эти первые минуты взаимного узнавания никогда уже не вернутся, но все равно не могла противиться, подчинилась, и понимала, что так теперь будет всегда.

Когда Жанна утром проснулась от плача ребенка, Жак крепко спал, и его не разбудило даже то, что ей пришлось встать с кровати и начать кормить дочку. В глубине души Жанна обрадовалась возможности спокойно рассмотреть его лицо. Жак лежал на боку, глубоко дышал и казался таким далеким, таким посторонним...

Он выглядел очень мощным и был почти седой. В тридцать с небольшим лет! Жанна робко протянула руку и прикоснулась к его спине. Тепло, точнее, жар его тела точно обжег ее: она меньше удивилась бы, если бы он оказался холодным, как лед. Потом она вдруг устыдилась, что он может застать её за таким некрасивым занятием, как подглядывание исподтишка и, уложив в кроватку задремавшего ребенка, юркнула в постель. Ей пришла в голову странная мысль: она своим любопытством может все погубить, как погубила себя Психея, подглядывавшая за спящем Амуром...

Они проснулись чуть ли не в одну и ту же секунду - по крайней мере, Жанне так показалось. Он повернулся к ней, хотел прижать её к себе, но сдержался и только взял её за руку. Неестественность их близости становилась почти невыносимой для обоих.

- Я спал всю ночь в твоей постели, - произнес наконец Жак.

- Тебе понравилось?

- Если бы ты прогнала меня, я бы умер.

- Какие глупости! Это неправда.

- Это правда, Жанна, - сказал он совершенно серьезно. - Я бы не стал этого говорить, если бы это не было правдой. А теперь, пожалуйста, прикоснись ко мне.

- Я не могу, - полу-испуганно, полу-кокетливо отозвалась Жанна.

- Можешь, - тихо сказал он.

И она снова подчинилась этому голосу. Протянула руку и тронула его за горячее, обтянутое тонкой рубашкой плечо. Он резко вздрогнул, потом рассмеялся:

- Ничего не получится, - тоже весело отозвалась Жанна. - Ну, просто совершенно ничего.

Она не могла себе представить, что этот человек, которого она вроде бы знала столько лет, сейчас стал ей удивительно близок. Как могла она даже не прикоснуться к нему ни разу за все эти годы? Почему хотя бы не попыталась это сделать?

- А то, что я здесь, тебя не напрягает? - спросил он, будто прочитал её мысли.

- Ничуть.

В подтверждение своих слов она встала, взяла из кроватки ребенка и, спустив рубашку с плеча, дала девочке грудь.

- Уверен, что ты пришла в ужас от моей просьбы, - продолжал он настаивать. - Но при твоей доброте и мягкости просто не решилась отказать...

- Как я могла отказать? - просто спросила она.

- Ты удивительная женщина. А в этой комнате, в ней просто как в раю. Я не мог оторваться от тебя. Притворялся, что прихожу ухаживать за тобой, ну, как сиделка. И боялся, что ты меня прогонишь. Я целыми днями думал о тебе, о том, как мне хорошо было бы рядом с тобой в этой постели. Мечтал, что ты позволишь мне до тебя дотронуться. Когда я в первый раз сидел в этом кресле и смотрел на тебя спящую... Это глупо, понимаю, но я почувствовал, что ты - моя...

- Ты шутишь, - пролепетала Жанна.

- Я совершенно серьезен, - возразил он. - Ты очень красивая. Я понимал это ещё тогда, когда не любил тебя. Но теперь мне кажется, что я всегда тебя любил.

Жанна задрожала, взволнованная и растроганная той смелостью, с какой он бросался в бездонный омут страсти. Ей почудилось, что темные воды нежности и доверия сомкнулись над ними, навсегда отрезав от сухой и холодной земли, где любви давно не было.

- Я люблю тебя, люблю, - сказал Жак.

Она и не думала, что когда-нибудь снова услышит эти слова.

- Ты просто не понимаешь, что говоришь, - возразила она, но в её голосе явственно прозвучали кокетливые нотки.

- Ты очень красивая, - повторил он.

Она недоверчиво улыбнулась, но в глубине души знала, что он прав: она действительно была красива, красива по-настоящему. Всегда её красота была угрозой для окружающих и тяжким грузом для неё самой. Она как бы старалась уберечь от неё других, добровольно замкнулась в уединении, отрицала очевидное. Но теперь все это осталось в прошлом, она снова была самой собой, и могла называть вещи своими именами, могла наслаждаться силой своей красоты.

- Ты ведь не оставишь меня? - обеспокоено спросил Жак. - Не прогонишь? Не уйдешь?

- Куда я пойду? Я прикована к этой комнате, к этой кровати.

- Правильно. Ты должна быть здесь, ты не сможешь уйти, правда? Ты дождешься меня?

- Конечно, дождусь, - устало ответила Жанна.

Боже мой, а что ей ещё оставалось делать? Как всегда, терпеливо ждать.

- Ты моя пленница, - заявил он уже совершенно другим, успокоенным тоном. - Но если будешь себя хорошо вести, я стану ухаживать за тобой, как за королевой, приносить тебе еду, чай, книги...

Она улыбнулась ему нарочито медленной, пленительной улыбкой:

- Но потом ты освободишь меня?

- Конечно. Когда придет время, я освобожу тебя.

- Спасибо, - прошептала она и заплакала.

Это были не горькие, неудержимые слезы, а тихие и теплые. Их капли медленно ползли по её щекам, а она сказала, вспоминая недавнее прошлое:

- Я заплакала, когда ты принес мне шампанское.

- Я видел, - сказал Жак. - Именно тогда я тебя и полюбил, когда увидел, что ты плачешь.

...Много позже, снова вспоминая этот эпизод, он добавил:

- Когда я увидел твои слезы, я понял, что мы будем вместе, что ты станешь моею...

Когда позже пришла Люси, Жанна старалась не глядеть ей в глаза, но она вообще редко смотрела кому-нибудь в глаза, так что кузина ничего не заметила и не заподозрила. К тому же она сама была так сдержана, с таким уважением относилась к личной свободе других, что никогда не унизилась бы до каких-то расспросов. Имя Жака ни разу не было названо ни ею, ни Жанной. И обе они сохраняли это негласное соглашение, этот "заговор молчания" довольно долго... пока ситуация не вышла из-под контроля окончательно.

Жак стал приходить к ней каждый вечер, и она очень быстро подчинилась жизни в этом ритме, понимая, что все закончится очень плохо, потому что такие отношения не могут привести ни к чему хорошему. Жанна стала бояться самых невероятных вещей: ей представлялось, что Жак может попасть в аварию и погибнуть до того, как они станут по-настоящему близки, что она может внезапно умереть от кровотечения, что однажды ночью может обрушиться потолок спальни и погрести их под собой. Она уже не могла выносить его отсутствия даже когда он просто выходил из комнаты, чтобы заварить чай или приготовить ужин. А когда его не было в доме, она лежала, глядя на невыносимо медленно ползущие по циферблату стрелки часов, замирая при каждом звуке с улицы.