Дело о физруке-привидении - Ника Ракитина

Потому что других слов у нее не было.

… Представление длилось своим чередом. Происходило оно на открытой эстраде, и спецэффектов было всего два карманных фонарика и лазер, отнятый у кого-то из малышей, дразнивших красным лучиком девчонок и кошек. Зато реакции зрителей мог позавидовать и Большой театр.

Оказалось, что самое страшное — не танцевать канкан: когда тебя обнимает за талию Вадимчик, ноги сами отрываются от земли. Труднее всего было удержать рвущийся наружу дикий смех, зародившийся уже тогда, когда на сцену выпорхнула, маша марлевыми крылышками, Муха-Жанночка. При каждом ее порхании прогибались и вздрагивали доски, на телесах трепетала какая-то полупрозрачная черная тряпка, а над головой мотались на проволочках две кухонные мочалки. Зал, в отличие от Киры, имел право реагировать, и хохот и хлопки едва не снесли амфитеатр. Второй взрыв последовал, когда в кордебалет вломился экспедитор Володя в черных очках, зеленой пачке из папиросной бумаги, с огромными надписями «кузнечик» на спине и груди. Массовка истерически хихикала и подвывала залу, когда он на корточках обскакивал сцену с убийственно мрачным выражением лица. После этого под рукой Любочки зловеще взвыли динамики, и на сцену пополз Ванечка в черном трико, с чулком, надетым на голову. Любочка гнусавым голосом комментировала происходящее. Жанночка заметалась, самовар-Вадим спрятался за Киру, а кузнечик наконец упал со сцены. И, очень смешно хромая, побежал в медпункт. Все почему-то решили, что так и нужно, и проводили его аплодисментами.

Мафия свирепствовала. Воспитателям восьмого отряда с трудом удалось удержать детей от спасательной акции. На физрука Геннадия Андреевича сперва никто не обратил внимания. Только Любочка бросила на него зверский взгляд и рявкнула:

— Комарик, по-шел!!

И Гена пошел.

Зрители повскакали. Они орали, били в ладони и прыгали на скамейках. Скромный стеснительный Генаша стал героем дня. Он под музыку метался по сцене, старательно огибая связанную, якобы горько рыдающую Жанночку, задирал ноги выше головы и уклонялся от струй Ванечкиного водяного пистолета. Вода окатывала радостно визжащих зрителей. Генаша перекувыркнулся через голову, три шага прошел на руках и рухнул. Мафия лежала под ним, дрыгая конечностями — издыхала в конвульсиях. Музыка стала бравурной. "Букашки и козявки" вылезали из-под скамьи. Развязали Жанночку, и она пала на руки победителю. Физрук прогнулся, но устоял. Зрители засвистели и забились в овациях. Занавес.

Тут-то и влюбилась в Генашу Ирочка.

Страшно подумать, что может успеть натворить влюбленная женщина за какие-то полчаса между ужином и дискотекой, даже если этой женщине пять с половиной лет.

Генаша в некой прострации продолжал сидеть на краю сцены даже тогда, когда воспитательницы сумели наконец утащить ошалевших от восторга детишек, хотя и сами оглядывались поминутно и пожирали физрука очень странными взглядами. Ускакал, улыбаясь до ушей, хорошо лупанув по плечу, музрук Ванечка, отцепилась с поздравлениями и ахами Любаша… Гена наконец-то остался один. Несмотря на невысокий рост и кажущуюся хрупкость, был он сложен прекрасно: узкие бедра, широкие, разработанные и загоревшие на дачном семейном участке плечи, аристократически маленькие кисти и ступни… Лицо с почти медальным профилем, с разлетом не широких и не узких бровей над зеленоватыми миндалевидными глазами. Расчесанные на прямой пробор, тоже разлетающиеся, как крылья, темно-русые волосы… Андреич как-то развернулся весь сейчас — когда на него не смотрели. И вдруг — вдруг в зубы ему ткнулась охапка выдранного с корешками клевера, спорыша и прочей флоры. Генаша от неожиданности даже проглотил какой-то листик и стал лихорадочно отплевываться: он знал, что среди травок попадаются белена и дурман!..

— Лошадка должна хорошо кушать, — прозвучало назидательное. Точнее, прозвучало "вошадка довжна ховошо кушать", а об остальном Генаша догадался. И при этом чудом извернулся, потому как подозрительная зелень снова оказалась почти что во рту.

— Кушай, вошадка, кушай… — подобие ангела — пышноволосое, голубоглазое, с ямочками на щеках и трогательно вскинутыми ресницами — решительной рукой направило охапку сена в потребном ему, то есть ангелу, направлении.

Физрук не умел лупить детей, тем более девочек. Тем более маленьких девочек (даже зная Ируськину репутацию). Рука у него не поднялась. А зря. Ируська буквально села ему на шею.

Сначала скормила траву, а потом села.

Поскольку Генаша мотал головой и отплевывался, Ируська пригрозила отвести его в медпункт к маме и там лечить, очень логично выведя, что если лошадь не кушает, то она больная.

— Я сытый! — простонал Генаша. Ируська была неумолима. Тогда герой дня выбрал из охапки растений и с мученическим выражением на лице сжевал стебелек клевера: коровы едят — есть шанс, что и он выживет. Ируська смотрела Генаше в рот. Выплюнуть не было никакой возможности.

После этого физрука нежно взяли за руку и, заглядывая в душу, попросили:

— Покатай меня!

Превращение в верховую лошадь состоялось (Позднее Гена признался музруку Ванечке, с которым делил домик, что скорее в осла, с чем Ванечка охотно согласился). По дороге вокруг территории, которую Генаше, несмотря на усталость, пришлось проходить бодрым галопом, Ируська объясняла, как будет холить, лелеять, поить и кормить свою лошадку (с подробным перечислением ингредиентов, что вгоняло Генашу то в жар, то в холод), а напоследок осчастливила заявлением, что он — самая лучшая ее лошадка, и поэтому она, когда вырастет, обязательно выйдет за него замуж.

Разумеется, Ируська никак не желала слезать и постаралась въехать верхом и в столовую. Робкие попытки изменить «статус-ква» закончились позорной капитуляцией.

Триумфальный въезд Цезаря в Рим, лошадь Калигулы в Сенате, шествие русских войск по улицам города Парижа в 1813 году — все это оказалось ничем по сравнению с их появлением на ужине! (Гена утешал себя лишь тем, что остальные претендентки скорее всего от него отстанут.) Еще одна робкая попытка освободиться была пресечена самым решительным образом. Ируська сперва сообщила во всеуслышание о своих правах, застолбила охотничью территорию и заодно ногой своротила стакан с какао, и без того из породы редких и вымирающих. Генаша молча краснел и проваливался сквозь землю, осведомленные люди подсчитывали, на какое время он влип, кто-то хихикал в воротник или, возможно, выражал сочувствие, а мама дитяти смотрела оленьими глазами, время от времени повторяя: "Ирочка, слезь с дяди, пожалуйста" (все равно, что камланием остановить ураган). Когда Ируська смилостивилась и слезла, казалось, вся столовая перевела дыхание.

Мужчина в лагере — человек особый. Приходясь примерно по одному на восемь женщин (детишки не считаются), он может не сомневаться в потрясающем к себе отношении. Даже если он Тер… Игорь Леонидович. А Генаша сегодня сделался кумиром всех женщин «Чайки», а значит, и поварих. Поэтому перед ним в мгновение ока выстроились тарелки с огуречным салатом, хлебом, батоном, маслом, манной запеканкой угрожающих размеров и чайник с какао. Персональный чайник! Молоденькие поварихи то и дело выглядывали с кухни, чтобы предложить добавку.

— Куркуль, — сообщил Ванечка и полез в окошко за своей порцией. Ванечку любили и тоже не обидели.

— Что-то ты бледный, — нежный, как весенний листик, ломтик огурца, щедро обвалянный в сметане, просвистел мимо Генашиного уха: друг сочувствовал весьма энергично. — Ты кушай, кушай…

Гена вспомнил Ируську и, содрогнувшись, отодвинул от себя тарелку. Поварихи вздохнули.

Ванечка намазал батон, накрыл вторым куском сверху, посозерцал чудо своего кулинарного гения и стал обмазывать это чудо маслом с обеих сторон.

— Зачем? — вопросил физрук тоскливо.

— Закон Мэрфи. Бутерброд всегда падает маслом вниз. А тут растеряется, какой стороной падать.

— Может, проще не ронять?

— Подзакон закона Мэрфи. Если на бутерброде есть масло, он упадет обязательно.

Слышавшие это уважительно посмотрели на Ивана Владимировича. А тот вгрызся в свое продуктовое сооружение, запивая какао из носика чайника, так как стоять в очереди за стаканами ему не хотелось.

— Варварство, — заметила, проходя с подносом, Любочка.

— Ам-ням-ням, — строя невинные глазки, ответил Иван.

Геннадий Андреевич ковырялся в запеканке, выкрашивая из нее изюмины. Душа его была не здесь.

— Лошадка!

Генаша уронил вилку и полез за ней под стол. Ванечка подавился какао.

Они встретились под столом: Генаша и Ируська.

— Дискотека, — сказала Ируська. Гена понял, что вытаскивать его отсюда будут, как гангстера из известной книжки, вперед ногами. А когда рыдающий над его гробом Ванечка спросит: "Какие были последние слова моего друга под столом?", Ирочка с полным на то основанием сможет произнести в слезах: "Мать, мать, мать…"