Мужчины из женских романов - Эллина Наумова

Мама говорила это отчиму, когда он был аспирантом на кафедре и недостаточно рьяно стремился ею заведовать, когда ушел в больницу и не интриговал против главврача, чтобы занять его место, когда отклонил предложение работать в частной клинике. Они переехали от бани, и стареющая идеалистка, не находя за что зацепиться взглядом, начала раздраженно говорить дочерям: «Одаренный человек, волевой, умный. Но год не могу ничего достойного этих качеств из него слепить, десять, пятнадцать. Надо менять материал!» И почему-то не меняла, а оставалась со своей непластичной упрямой глиной. Не только старшая, но и младшая ее девочка уже догадывались, что она его просто-напросто любит. Но сказать матери такое не смели. Для нее откровенность с детьми кончалась на признании в уважении или неуважении кого бы то ни было. Любовь же, интимное чувство и действо, не обсуждалась ни с кем, кроме предмета любви. Хотя временами казалось, что и предмет в известность ставится нечасто.

Как почти всем младшим детям, не заставшим юного безденежья и неприкаянности родителей, сестренке было плевать на их карьерные выверты. Она думала, что всего, чего не достиг к сорока, уже не наверстаешь. А маме с папой было под пятьдесят – глупо суетиться. Света относилась к возрасту терпимее и готова была накинуть лет десять после сороковника на борьбу за приличную должность. И ее навсегда впечатлил путь от грязного табурета истопника к вращающемуся кожаному креслу директора бани. Понимала, что мама в глаза не видела таких людей, а запало в душу – не вытравишь. Она воображала, как жизнь дала истопнику-директору частнособственнический шанс, как он приватизировал баню, а потом купил еще несколько. И развернулся вовсю, организовывая в парных и душевых лечение тел и просветление душ. Не одни же воры с девками там моются. Этим, кстати, тоже очищение на пользу.

С таким отношением к работе девушка, помытарившись после филфака два года в менеджерах, явилась в небольшое издательство и уселась на обычный стул со спинкой за ветхонький компьютер. Нет, морального, а то и физического (мама не говорила отчиму прямо, как расправляться с действующим начальством на славном пути к власти) уничтожения владельца она пока не планировала. Но и задерживаться на месте то ли секретаря, то ли редактора в ее широкие и глубокие намерения не входило. Девушка много трудилась. У нее уже сформировались творческие взгляды. Она ни за что не приняла бы такого рассказа о себе и Диме. К чему психологические выкладки, если человек каждую секунду меняется? Кому нужен учебник под названием «Механика жизни героев»? Тоже ей, Свете, художественное произведение! Где, спрашивается, ее бестолково колотящиеся внутри, как бабочка между оконными рамами, детские воспоминания?

Вот за завтраком мама поссорилась с отчимом. Выскочила из-за стола и побежала к зеркалу красить ресницы – торопилась на работу. Она их красит, а слезы текут неудержимо и размывают тушь… Или еще: отчим кричал на маму, потом оттолкнул, и вдруг Света, ничего не соображая, подняла над головой кухонный табурет и завопила: «Еще раз повысишь на нее голос, еще раз пальцем тронешь, я дам тебе по башке этой штукой. Убью!» А мама вместо благодарности назвала ее хулиганкой и бросилась извиняться. У Светы до сих пор шипит в ушах: «Прости, любимый, у нее переходный возраст, ты же доктор, ты все знаешь…» А однажды девочка орала матери: «Ты специально выгнала моего папу, а он был хорошим человеком, чтобы быть с этим жалким докторишкой!» Та долго молчала, но не выдержала: «Он пил. У него давно другая семья, другая дочь, он за эти годы о тебе и не вспомнил». Тогда впервые обида сплавилась с яростью, хоть где-то в душе Света подозревала, что мать или защищается, или жестокостью глушит ее надежду на добрые отношения с отцом, который действительно не пытался с ней увидеться. Потом она решила уйти к бабушке, и никто, даже шестилетняя тогда сестренка, не стал ее удерживать.

И Дима рассказывал, как напивался до беспамятства и накуривался до одурения: протестовал против культа дяди. Отказывался от роли бедного, зависимого племянника. Как ненавидел дядюшкиных сыновей. Парни и не думали блюсти отцовскую репутацию и мажорили напропалую, приезжая на каникулы из Англии. Да еще родной братец корябал гвоздем своеволия по душе. Учился за родительские деньги очень плохо, но, когда окончил в прошлом году технический университет, мать ринулась к сановному родственнику и выпросила своему любимцу место в какой-то перспективной фирме. А этот барчук, проработав четыре месяца, заявил, что ему там тоскливо. Старшего задушили бы сразу, чтобы дальше не мучился с такими претензиями. «Мальчику» же опять вымолили у дяди перспективную должность в более демократичной частной компании…

И вдруг кто-то в раже демонстрации ума напишет: «Дима и Света завидовали и ревновали, собирая камни за пазухи». Да не все ли равно, как это называется? Даже хорошо это или плохо? Они страдали, у них болело. И до сих пор болит. И еще долго будет болеть. А когда рассказали друг другу все, не навешивая ярлыков, стало легче. С друзьями выходило похоже, только перед ними все равно чуть-чуть храбришься, немного притворяешься сильным. И только любимому не доказываешь, что прав. Открываешь душу в уверенности, что тебя будут любить и жаловать независимо от того, что там увидят. Это давняя хитрость: все, кто предлагает экскурсию по собственной душе, истово верят в ее непорочную красоту.

Однако сейчас, втюрившись в Диму по уши и начав с ним жить под одной крышей, Света мало интересовалась детскими, отроческими и юношескими горестями из-за кого бы то ни было. Любовь мужчины и женщины во всяческих проявлениях занимала ее гораздо больше. Она перечитала мировую классику – слишком много религиозных запретов и предрассудков. И еще революции духа, которые давно стали общим местом: все там ярятся, изнывают и думают, как бы покультурнее сбежать в какой-нибудь тихий уголок. Занялась первой половиной двадцатого века – чувства в вазе социальных проблем выглядели как-то неряшливо. В литературе его второй половины все искажало кривое зеркало политики. А без церковных заморочек, социалки и агонизирующих правительств любовь была везде одинаковой – дикой, безрассудной, убивающей саму себя томными вздохами и громкими стонами, которых набиралось до трех десятков на книжную страницу. Даже столь молодая и активная любовница, как Света, понимала, что это неправдоподобно и скучно. Все-таки из постели надо вылезать, чтобы снова в нее захотеть. И на какие шиши купить кровать, и где ее поставить, и каким модным покрывалом застелить – девушку тоже сильно интересовало. Ну а дельный ненавязчивый совет, как найти, увлечь и привязать к себе завидного мужчину, вообще цены не имел.