Любовь Ксении Дмитриевны - Николай Никандров

– Нет. Очень вам благодарна, Марья Степановна. Я уже сыта. И от второго заранее отказываюсь.

– Ну-ну, это мы посмотрим. Может быть, там еще и хватит…

Когда ели второе, Ксения Дмитриевна, чтобы не молчать, рассказала о своей неожиданной встрече с Гашей.

– …Живет своей квартирой. Видно, ни в чем не нуждается. Замужем. И он и она зарабатывают. Очень упрашивала меня поселиться у нее…

При последней ее фразе все пять физиономий обедающих вдруг повернулись к ней. И пять ложек, наполненных кашей, остановились в воздухе, между тарелками и раскрытыми ртами.

– Ну и чего же вы не воспользовались ее предложением? – тоном удивления высказала Марья Степановна их общую мысль.

Остальные четверо в знак солидарности с ней мотнули головами.

– Я непременно к ней зайду, – произнесла Ксения Дмитриевна. – Завтра же пойду посмотрю…

– Чего же там смотреть? – резко проговорил Валерьян Валерьянович и насмешливо дернул плечами.

– Поселяйтесь у нее, и больше ничего, – дополнила слова мужа Людмила Митрофановна, костлявая женщина с маленькой головой и с узким, длинным, бесформенным, как веревка, туловищем.

– Я поселюсь, но раньше хочу узнать, какая у нее семья, какой муж, – оправдывалась Ксения Дмитриевна.

– Не знаете, какой у нее муж? – злобной усмешкой покривил лицо Валерьян Валерьянович. – Известно: какой-нибудь коммунист, из рабочих, занимающий хороший пост.

– Я этого не знаю, коммунист он или нет, – сказала Ксения Дмитриевна.

– Коммунист, коммунист, – убежденно повторяла Людмила Митрофановна.

– Партийный, партийный, – настаивала и Марья Степановна. – Гашка девка ловкая, сообразительная, за беспартийного она не пошла бы.

– Но вы смотрите не зевайте, поселяйтесь у нее поскорее, пока она не раздумала, – советовала гостье молодая хозяйка.

– Помните, что Гаша у вас в большом долгу, – помогала молодой хозяйке старая. – Она вам многим обязана. Одних вещей сколько она у вас перетаскала, пока служила у вас горничной.

– Как? – с острым наслаждением вскричал Валерьян Валерьянович. – Воровала?

– Ну, конечно, – ответила теща.

– Вот так пролетариат! – воскликнул Валерьян Валерьянович. – Воры!

– Ну, что она у меня там таскала?.. – снисходительно пожала плечами Ксения Дмитриевна. – Разную там мелочь: пудру, духи…

– А чулки шелковые забыли? – поправила ее старая хозяйка и перестала есть. – А панталоны фильдекосовые, голубые, забыли?

На лице Ксении Дмитриевны скользнула тонкая улыбка.

– Вы даже цвет тех панталон помните, – сдержанно сказала она. – Прошло семь лет революции.

– Тогда и вы хорошо помнили, это вы только теперь забыли! – съязвила старая хозяйка. – Я помню, как вы тогда из себя выходили, собирались в сыскное на нее заявлять.

– Да, это верно, – не защищалась гостья. – Но тогда я слишком много придавала значения своим тряпкам, а Гаша получала у меня такое маленькое жалованье…

– Это не оправдание! – запрыгал над столом Валерьян Валерьянович. – Воровка есть воровка!

– И останется воровкой! – добавила его жена, извиваясь по стулу веревкой.

– Во всяком случае, – твердо заявила Марья Степанов на гостье, – во всяком случае, она должна хотя теперь чем-нибудь вас вознаградить.

– Она уже вознаградила, – сделала гостья ударение на слове "уже".

– Чем?

Все насторожились. И снова пять ложек остановились в воздухе.

– Тем, что отнеслась ко мне как никто, – произнесла гостья.

– Этого мало! Этого мало! – закричали за столом все. Ксения Дмитриевна вспыхнула.

– Не буду передавать всего подробно, – сдерживая себя, заговорила она. – Только скажу, что она взяла с меня слово, что я завтра же приду к ней ночевать, даже жить.

– А вот это другое дело, – сказал Валерьян Валерьянович.

– Вот это хорошо, – прибавила его супруга.

– Конечно, если у нее целая квартира и муж коммунист, то у нее вам будет удобнее всего, – опять высказала общую мысль Марья Степановна.

И, успокоившись на этом, хозяева остальное время обеда посвятили разговорам о службе, говорили о мизерности платы, жаловались на вечный страх быть "сокращенными"…

– За что меня понизили на разряд?! – спрашивал муж.

– За что меня понизили на два разряда?! – спрашивала жена.

О том же говорили и за вечерним чаем, заменявшим ужин, и поздним вечером, ложась спать…

На другой день, дав молодым уйти на службу, Ксения Дмитриевна, плохо спавшая ночь, вялая, равнодушная ко всему, поблагодарила Марью Степановну за приют и отправилась в обратный путь.

– А чемоданчик? – окликнула ее с крылечка Марья Степановна и с заботливым видом вынесла ей за калитку палисадника желтый, из фанеры, узенький чемоданчик, с какими в Москве ходят в баню. – Вы уж, дорогая моя, на меня не сердитесь, – произнесла она озираясь, чтобы не подслушали дети. – Простите меня, Христа ради, старуху. Я тут не властна. Я сама на их счет живу.

– Я понимаю, – мучительно процедила в землю Ксения Дмитриевна, закусив губы.

Они распростились.

Ксения Дмитриевна в ярко-зеленой шляпке куполом, в длинном фиолетовом пальто, с легким желтым чемоданчиком в руке, удаляясь от одиноко расположенной лесной дачки, шла не по тропинке возле стены соснового леса, а прямо по зеленой траве, самой серединой просеки.

Даже издали, даже сзади вид у нее был до чрезвычайности жалкий. Она и шагала как бесприютная, как прогнанная, медленной, виляющей из стороны в сторону походкой, точно шла с завязанными глазами. И желтый фанерный чемодан чик таким ненужным, таким случайным болтался в ее руке, держась как бы на одном ее пальчике, что, казалось, сорвись он и упади на землю, она даже не наклонится, чтобы его поднять…

Марья Степановна долго стояла на крылечке дачи, держалась за дверную ручку, провожала дальнозоркими старушечьими глазами удаляющуюся фигуру несчастливой в браке "Ксенички Беляевой". И невольно начала она думать о судьбе своей дочери Людочки… Валерьян Валерьянович чело век издерганный, неуравновешенный, вспыльчивый. Живут они с Людочкой беспокойно, как на горячих угольях. Все чаще возникает у них разговор о разводе. И если он однажды бросит Людочку, то той, быть может, придется так же слоняться с пустым чемоданчиком по Москве и окрестностям, по непонятно очерствевшим близким людям в безрезультатных поисках где обеда, где ночлега…

Марья Степановна достала носовой платок и всплакнула…

Когда минут двадцать спустя дачный поезд, мчавшийся на Москву, тряс и подбрасывал на неровных рельсах Ксению Дмитриевну, она сидела на клейкой вагонной лавочке и думала, что это не поезд подбрасывает и несет ее, а сама судьба. Оторвавшись от мужа, она тем самым оторвалась от почвы, от земли, от жизни, от всего. Жизни у нее сейчас нет. Без корней, без воли, без каких бы то ни было определенных целей, она носится и, вероятно, долго еще будет носиться как пылинка в воздухе.

Что ее ждет?

"…Ни-че-го!.. Ни-че-го!.." – с железной жестокостью от бивали по железным рельсам железные колеса. "…Ни-че-го!.. Ни-че-го!.."

IV

Гаша занимала квартиру на Сретенке, в громадном пяти этажном доме коммуны шоферов.

Ксения Дмитриевна явилась к ней вместо будущего воскресенья в первый же понедельник, то есть на другой день после их встречи на Трубном рынке.

Выражение лица у нее было подавленное, виноватое.

– Я обещала прийти к вам, Гаша, в будущее воскресенье, а пришла сегодня, – едва переступив порог квартиры, начала она свои объяснения. – Это произошло из-за того, что из поездки на дачу я вернулась скорее, чем предполагала. А это вышло оттого…

– Тем лучше, – обрадовалась и засуетилась Гаша. – Тем лучше, что раньше приехали. А я все это время так жалела, что тогда на Трубном рынке не догадалась взять у вас адресочек, по которому могла бы вас отыскать, если бы вы меня обманули и не пришли… Раздевайтесь, садитесь, сейчас поставлю самовар, побеседуем.

– Спасибо, Гаша. Только вы ради меня самовара не ставьте, ни о чем не хлопочите и ничего не устраивайте.

– Как? Вы от чая отказываетесь? А были такая любительница чая.

– Да. Но сейчас я не могу ни пить, ни есть. Очень волнуюсь. Лучше немного погодя, потом.

Она разделась, поправила перед зеркалом свою красивую высокую прическу, села в мягкое кресло, осмотрелась и, как это всегда бывает в таких случаях, для начала разговора спросила Гашу, давно ли она живет в этом доме, довольна ли квартирой…

Гаша с веселым криком вскочила.

– Да! Ведь вы еще квартиру мою не видели! Пойдемте, я вам квартиру свою покажу!

Они встали и пошли по всем закоулкам небольшого, но уютного помещения на каждом шагу останавливались Гаша давала пространные объяснения, точно учительница Ксения Дмитриевна с лицом ученицы стояла и внимательно слушала иногда сама задавала вопросы…