Дневник Елены Булгаковой - Елена Булгакова

Как бы то ни было, Булгаков и Елена Сергеевна познакомились. «Это была быстрая, необыкновенно быстрая, во всяком случае с моей стороны, любовь на всю жизнь», — говорила Елена Сергеевна Матюшиной. Но — взрослые, семейные люди — первое время они попытались не поверить в любовь, сами от себя укрывая ее под личиною дружбы. Булгаковы, оба, стали бывать у Шиловских. И Шиловские теперь бывали у Булгаковых.

В эту пору Булгаков уже не вел дневников (см. примеч. к записи от 1 сентября 1933 г.), Елена Сергеевна еще не вела. Но сохранилась реликвия, ставшая подобием дневничка и запечатлевшая легким пунктиром судьбу их отношений: два томика «Белой гвардии» (Париж, 1927–1929, на русском языке) с несколькими надписями и записями автора.

Сергей Маркович Нюренберг, отец Елены Сергеевны

На форзаце первого томика Булгаков сделал любезную надпись: «Милой Елене Сергеевне, тонкой и снисходительной ценительнице. Михаил Булгаков. 7.XII.1929 г. Москва». И рядом, теми же чернилами: ««…Мама очень любит и уважает вас…» «Дни Турбиных». 1 акт».

(Подобную надпись — косвенное и насмешливое объяснение в любви — Булгаков сделает несколько лет спустя Я. Л. Леонтьеву — на машинописи «Дней Турбиных»: ««Мама очень любит и уважает Вас…» (Действие 1-е) также, как и Михаил Булгаков».)

Потом пришел второй томик и также был подарен Елене Сергеевне. Должно быть, она потребовала надпись, и Булгаков, любовно поддразнивая ее, написал, опять-таки цитируя самого себя: «Пишить, пане» и

«Милая, милая Лена

Сергеевна!

Ваш М. Булгаков. Москва. 1930 год. 27-го сентября».

(Много лет спустя Елена Сергеевна напишет мне об одной своей корреспондентке: «…она отождествляет меня с Еленой Турбиной, не подозревая, как близко сходятся в этом мысли ее и Михаила Афанасьевича».)

Вскоре на форзаце первого тома сделал новую запись: «Это — не рядовое явление. Том. Страница. 3.Х.1930 г. М. Булгаков». (Что и кого цитировал он на этот раз, осталось тайной их двоих.) И рядом с титульным листом, там, где обыкновенно помещается портрет автора и где на этот раз никакого портрета не было, вклеил свою фотографию — ей на память…

Тем временем в его творчество уже входило что-то новое. В сентябре 1929 года, когда Елена Сергеевна уехала на юг, он делает наброски повести «Тайному другу» и эту повесть — предвестие «Театрального романа» — начинает так: «Бесценный друг мой! Итак, Вы настаиваете на том, чтобы я сообщил Вам в год катастрофы, каким образом я сделался драматургом?» Обращение «мой друг», «дружок» доверительно окрашивает текст. Исповедальная и фантасмагорическая биографическая проза, которую Булгаков писал всю жизнь, становится не исповедью вообще, а исповедью, адресованной ей.

Несколько лет спустя, уже в браке с Еленой Сергеевной, он повторит заглавие повести, надписывая свой старый, издавна любимый ею сборник «Дьяволиада»: «Тайному другу, ставшему явным, — жене моей Елене». И припишет: «Ты совершишь со мной мой последний полет».

«Годом катастрофы» в повести «Тайному другу» Булгаков называет 1929 год. Год, вошедший в историю страны с названием, звучавшим сначала победно, потом трагически: «Год великого перелома». Но писатель имел в виду не жизнь страны, а всего лишь свою собственную судьбу. Впрочем, судьбы истории и больших писателей обычно связаны.

В тот год были сняты со сцены все пьесы Михаила Булгакова. Журнал «Современный театр» сообщил: «Главискусство решило снять со сцены пьесы Булгакова «Дни Турбиных» в МХТ и «Багровый остров» в Камерном театре. Третья пьеса того же автора «Зойкина квартира» уже снята с репертуара театра им. Вахтангова». Перед тем был запрещен уже репетировавшийся в Художественном театре «Бег». И Ричард Пикель — тот самый Пикель, которому через очень короткое время суждено было стать одной из первых жертв в дьявольской мясорубке обвинений и расстрелов 30-х годов, — пока находившийся на высоте Ричард Пикель объявил удовлетворенно: «В этом сезоне зритель не увидит булгаковских пьес… Снятие булгаковских пьес знаменует собой тематическое оздоровление репертуара» (Известия. 1929. 15 сент.; курсив — Р. Пикеля). В день, когда Булгаков надписывал книгу «милой, милой Лене… Сергеевне!», «Дни Турбиных» уже не шли.

А для Елены Сергеевны «год катастрофы» стал годом любви и надежд. У нее была редкая способность — радоваться и в отчаянии. Она видела не только беду любимого, но чудо бесконечного рождения замыслов, в гениальности которых не сомневалась. Ее жизнь вдруг обрела счастливый смысл.

Теперь она все чаще бывает в квартире Булгаковых на Большой Пироговской. С счастливой готовностью пишет под диктовку Булгакова своим быстрым, твердым и разборчивым почерком. Потом перевозит на Пироговку свой «ундервуд» и под диктовку же перепечатывает новую, у нее на глазах возникшую пьесу «Кабала святош» — пьесу «из музыки и света», как выразился ее автор.

18 марта 1930 года Главрепертком известил Булгакова, что и эта его пьеса «к представлению запрещена».

Тогда он и написал свое известное письмо «Правительству СССР»: «…Я прошу Советское правительство принять во внимание, что я не политический деятель, а литератор, и что всю мою продукцию я отдал советской сцене… Я прошу Правительство СССР приказать мне в срочном порядке покинуть пределы СССР в сопровождении моей жены Любови Евгеньевны Булгаковой… Я обращаюсь к гуманности Советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно отпустить на свободу… Если же и то, что я написал, неубедительно… Я прошу о назначении меня лаборантом-режиссером в 1-й Художественный театр… Если меня не назначат режиссером, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя — я прошусь на должность рабочего сцены…» Письмо фактически было адресовано Сталину и Сталиным было получено.

Как видно из этого письма, Булгаков не собирался разводиться с Любовью Евгеньевной. В просьбе выслать его за границу «в сопровождении жены» названо ее имя. Но перепечатывала письмо Елена Сергеевна, и отправлять его ходили вдвоем.

Теперь они много времени проводили вместе. В томиках «Белой гвардии», подаренных ей, появились три новые записи, помеченные одним числом.

«Муза, муза моя, о лукавая Талия! 5.II.31 г. М. Б.» — начертал он на титульном листе второго томика, цитируя «Кабалу святош». И в середине первого тома — там, где кончается глава 9-я и нижняя половина страницы пуста, — крупно: «Я Вас! 5.II.31 г. М. Б.» И затем на обороте последней страницы: «Справка. Крепостное право было уничтожено в … году. Москва. 5.II.31 г.» Какое событие, оскорбительно потрясшее его, трижды помечено этой датой?