Небо крылатых - Анна Котова

Ему страшно повезло, что он принял командование недостроенным кораблем. Тот год, что "Сильвану" доводили до ума, проводили ходовые испытания, настраивали и отлаживали аппаратуру — и был его практикой. Он торчал на судне сутками, иной раз Дагобелу приходилось гнать его в каюту хоть немного отдохнуть. И конечно, он выучил свой корабль наизусть задолго до того, как тот, наконец, вышел в плавание.

Еще он научился командовать — не повышая голоса, но так, что кидались исполнять даже те, кто не был ему формально подчинен.

Уокер смотрел на него и не знал, радоваться или огорчаться. Алекс ожил в этих непрерывных хлопотах, хотя больше никогда не улыбался так светло и открыто, как когда-то. Только ухмылялся жесткой ядовитой ухмылкой. Язык не поворачивался теперь назвать его мальчиком. Но Уокер делал над собой усилие и иногда все-таки говорил: "наш мальчик". Просто чтобы не забыть, что этот угрюмый молодой мужчина, умеющий и привыкший повелевать, и прежний мальчишка — один и тот же человек.

Я тебя найду.

Я сам не верю, когда говорю об этом вслух. Но в глубине души живет иррациональная уверенность: там, выше неба, ты все еще ждешь, когда я приду за тобой.

Мне нужно только перевернуть вверх дном этот закостнелый мир. Я многим ему обязан, этому миру. Но как только я закончу, я приду.

Я скоро, милая.

— Ты теперь суверенное государство, так что ли?

— Выходит, так. Я — и "Сильвана". Хочешь получить гражданство?

Уокер ухмыляется.

— Мне и с анатольским неплохо, — говорит он. — Я не благонадежный гражданин, но кого это интересует? Кстати, есть пара дизитских пушек. Если ты сгоняешь в Карру, тебе их передадут.

— Спасибо, Уокер. Не раньше будущего месяца.

— Можешь слетать на моем грузовике. Если не хочешь — пошлю Тобиаса.

— Да, спасибо, лучше пошли его. У меня запарка на батареях правого борта, там не ладится. Но пушки безусловно пригодятся.

— Хорошо. И, Алекс… когда выйдешь в плавание… Помни — хороший контрабандист на вес золота. Если тебе понадобится подзаработать, я всегда готов предложить тебе выгодный фрахт. Тем более ты не подчиняешься империи… полезный ты человек, Алекс, и государство у тебя полезное.

Алекс кивает.

— Бассианус тоже так считает.

В этот день он не выходит из каюты.

Дагобел ищет его по всей верфи и наконец находит.

Он сидит, уставясь в стену стеклянными глазами.

Он пьян безнадежно и страшно.

— Что с тобой? — спрашивает Дагобел.

— Сегодня ровно год, — отвечает он непонятно. Голос твердый, не заплетается. А рука промахивается мимо стакана.

Дагобел садится рядом и наливает себе.

— Рассказывай.

— Ты не умеешь пить, Рессиус. Гильдия, чтоб ее.

— Ничего, разок напьюсь, может, поумнею.

— Тогда пей и не спрашивай.

Но после второго стакана его прорывает, и он начинает говорить. Он говорит о карих глазах и каштановых волосах, о солнечном зайчике, скользящем по стене, о бескрайнем небе и пыльной земле, о жесткой порыжелой траве и улыбке на нежном лице. Он говорит о течениях Грандстрима, огибающих легендарный остров, где нет смерти и боли, и о голосе, звенящем в ушах, о тонких пальцах на его щеке и о сломанной пряжке страховочного ремня…

Дагобел слушает и наливает себе и ему. Оглушить, чтобы упал и перестал рассказывать.

После пятого стакана это удается.

Покачиваясь, Дагобел выходит из его каюты.

"Кто бы теперь оглушил меня…", — невесело думает он. А еще лучше — стер из памяти последние два часа. И этот голос, выплескивающий наружу вину, отчаяние и боль.

Небо ждет, густо-синее, огромное, обрамленное сизо-белым. Нестерпимо яркое солнце зависло в зените, внимательно глядя вниз. Ожидание разлито в горячем воздухе, ожидание звенит в снастях, ожидание сжимает сердца неясной тревогой.

Этот мир сегодня изменится навсегда, но он не знает об этом и просто ждет.

Она сходит со стапелей, и небо прогибается, принимая ее.