В небе снова радуга - Кэндзи Маруяма

Никто не давал ему свободу, он взял ее сам, захочет – может дрыхнуть хоть до полудня, захочет – пошлет к такой-то матери любого начальника, а захочет – и ясным весенним вечером или багровым осенним закатом перестанет жить, его право; сердце мужчины стучит в такт вселенной, и в дурманящем жужжании пчел он легко читает главную мелодию жизни.

Петляющая по равнине река, раскрывающиеся бутоны полевых цветов, шум ночного дождя, прозрачный ручей, зеленый ковер травы, клубящийся под мостом туман, шелест сосен под ветром, серебристые капли росы на стеблях, одинокий месяц над пустынной дорогой, окрашенные восходом верхушки гор, мерцание звезд на холодном небе – каждый божий день жить среди всего этого великолепия и не задумываться о нем, жить одному, естественно и легко, знать, что, куда бы ты ни прибыл, это и есть осененный благодатью рай; я уверен, что пчеловод не мечтает о тихой старости и любящих внуках, ухаживать за домашними растениями и пропускать перед сном стаканчик – это не для него.

Они совсем не думают об опасности, эти двое, приклеившиеся друг к другу меж надгробий старого кладбища, им и в голову не придет наложить на себя руки, оставив письмо, полное горьких и жалких слов, и дело тут вовсе не в легкомыслии, просто они из другого теста: он не дарил ей дорогих подарков и не искал в ней замены мамочке, она не требовала от него клятв любви и не напрашивалась в жены; не думаю, чтоб один сознательно искал в партнере то, чего не находит в себе – но нашел, безусловно нашел, и все, что нужно знать про мужчин и женщин, эти двое знают.

В здешних северных краях лето кончается рано, миг расставания все ближе, и будет горек, но женщина, конечно, не станет рыдать в голос, рвать на себе волосы и кричать, что ей теперь жизнь не мила, а мужчина не забормочет напоследок, что никак не годится в мужья, и уж тем более не скажет слов, которые способны отравить ей семейное счастье.

Итак, им суждена скорая разлука, но я уверен, что обоих впереди ждут радость и счастье, их дорога светла и пряма, и ничего плохого с ними не случится; бог весть, появится ли мужчина вновь в этих местах следующим летом, он и сам этого, наверное, не знает, скорее всего, он навсегда исчезнет из ее жизни, ведь даже если любовники условились о новой встрече, решать, куда мужчине держать путь, все равно будут пчелы, а пчелы послушны воле полевых цветов, у которых нет памяти о прошлом, в положенный срок они раскрывают лепестки и берут на себя роль сводников, соединяя бесхитростного молчаливого пчеловода с его женщинами – обычными, добропорядочными, незатейливыми, давно уже дожидавшимися часа любви; цветущие луга притягивают мужчину, ведут его из края в край, он, конечно, не ангел, но и не разбиватель сердец из тех, что тешут самолюбие, соблазняя чужих жен.

Ну вот неистовое соитие наконец доходит до высшей точки, и тела любовников сотрясаются в самозабвенном экстазе, женщина отчаянной амазонкой несется во весь опор невесть куда на взмыленном, неоседланном жеребце, и каждый миг этой головокружительной скачки сбрасывает с ее плеч груз бытия, наполняет все ее существо жизнью, она судорожно захлебывается солнцем и светом, изгибается назад всем своим упругим телом и сразу же падает лицом вниз, словно сраженная винтовочным залпом, ее тело дрожит мелкой дрожью, сейчас она просто самка, женская особь, ее страсть, выплеснувшись, уносится вдаль и стремительно выгорает на солнце, посверкивая искрами, а взамен приходит блаженная истома, подобная божьей благодати, и душа плещется золотой рыбкой в звенящем ручье, вот она – любовь, ее можно потрогать руками, попробовать на язык, это из-за нее центр вселенной изменил координаты, мироздание стало вращаться вокруг одурманенных любовников – такова великая сила любви.

До моего слуха доносится бессвязное, бесстыдное бормотание утоленной жажды, похоже, что снимки выйдут чересчур откровенными, но это не в ущерб моей профессиональной репутации, я превосходно выполнил свою работу: нашел потрясающий объект и сфотографировал его так, что получился настоящий шедевр.

Подглядывающая девочка втянула голову в плечи, растерянно хлопает глазами, сегодня она получила драгоценный дар судьбы, он поможет ей стать счастливой, и не думаю, что теперь она съежится, замкнется в себе, станет смотреть на взрослых со страхом, кто знает, как сложится ее судьба, но она наверняка будет яркой, а в старости богатой воспоминаниями, никто уже не собьет девочку с толку, не отнимет у нее главное знание о жизни.

Голые, покрытые потом любовники никак не расцепят объятий, вот женщина протягивает руку, берет банку пива, отпивает и из губ в губы поит мужчину, над ними роятся взбудораженные пчелы, трубят гимн триумфу телесной любви.

Я и не заметил, как исчезла девочка, на замшелом камне остался недоеденный персик, его мякоть уже начала чернеть, а девочка будто сквозь землю провалилась, да нет же, вон она, идет по тропинке, спускающейся в долину, и только теперь, со спины, я узнаю ее, я видел ее раньше – она дружит с дочкой женщины, которая в эту минуту не спеша натирает лоб и щеки горячей беловатой жидкостью, исторгнутой из тела мужчины.

А он снова завел свою песенку, голос у него красивый; радуга заслушалась, расслабилась и постепенно стала таять.

Пчелы зачем-то потянулись за удаляющейся девочкой, и мне на ум приходит странная фантазия: маленькое тельце, утыканное острыми жалами, быстрая смерть от болевого шока, и никто ни о чем не узнает; не хотелось бы, чтобы в моей коллекции появился такой снимок.