Маленький белый голубь мира - Евгений Козловский

Чыто ж ты, Ываны Ылыкысаныдырывычы, стыышы? Рызыдывайсы-рызыдывайсы, переходя наты, поощрил Бекбулатов, когдатяжелая дубовая дверь приземистого строения захлопнулась. Иван Александрович потянулся к рубашке, но треморные пальцы все не умели нащупать пуговиц, ухватиться заних, продеть во внезапно сузившиеся петельки. То, что банькаи впрямь оказалась банькою, ане метафорой чего-то более страшного, конечно, несколько успокоило ИванаАлександровича, но пальцы не слушались все равно. Чыво быыссы? Пыгывырыты намы сы тыбоы, дысытывытылыны, есты ы чемы, продолжил Бекбулатов, стаскивая форменные штаны защитного цвета, ны ыж ны ыбываты жы мы тыбя будымы!

Банькаявно предназначалась для узкого круга: стены отделаны ценным деревом, ярко пылает камин, киснет в тазу, залитое маринадом, обильно пересыпанное кольцами лукасизое мясо для шашлыка, стол буквально ломится от пиваи кумыса. Несколько кучек аккуратно, по-военному, сложенной одежды свидетельствуют, что не вдвоем с Бекбулатовым предстоит Ивану Александровичу пымыца. Действительно: в парилке уже поджидают их комиссар Эльдар и еще четверо не то башкиров, не то татар (командиры отрядов, догадывается Иван Александрович). Ты ызывыны, уже не сходя с ты, заводит Бекбулатов, ны мы этыго дыпысытыты ны можымы ныкакы. Ыты дело, можыны сыказаты, пылытычысыкыы. Ы хытя ты ы ызы Мысыкывы, ы ызы ЦыКы ВыЛыКыСыМы -- тыкы дажы ы тымы болыыю Во-во! выкрикивает с верхнего полк голый комиссар Эльдар. А это знаешь чем пахнет?! Мы ведь не посмотрим, что ты журналист! У нас тут, понимаешь, немцы! Интернациональная дружбанавеки! Я воты ны зынаю, кыкоы у тыбя, Ываны Ылыкысаныдырывычы, ыбырызываныы, продолжает начлаг, осадив узким взглядом не вовремя вылезшего комиссара, ая, ты зынаышы, можыты ты ны зынаышы? -- межыды пырочымы, пырыпыдыю вы ынывырысытеты, кыныдыдаты ысытырычысыкыхы ныукы, ы тыкоы мыгу пырыссыкызаты пыры Сылываты Юлаывы, кыкоы ты дажы ы ны зынаышы. Эты, зынаышы, былы гырой ы кырысытальный чылывекы, нысымытыря, чыто бышыкыры. А то, чыто ты туты сыбе пызывыляышы, ызывыны, -- кылывытаю Во-во! (сноване сдерживает пыл комиссар) а, может, и антисоветчина! А заклевету нанационального героя знаешь, что полагается?!.

Ноги подкашиваются у ИванаАлександровича. Чего угодно ожидал он от банного трибунала, даже обвинения в соучастии по поводу кражи вчерашних джинсов, -- но чтобы выплыли насвет интимные разговоры с Альмирой!.. Голые люди, крепкие, мускулистые, поджарые, с головы до ног поросшие иссиня-черным, ассирийским, в колечки свитым волосом, плывут перед глазами, и Иван Александрович от стыдали, затем ли, чтобы остановить тошнотворную карусель, опускает взгляд, и тот, чем только усиливает иваналександровичево смущение, до пределадоводит сознание неполноценности, упирается в реденький светлый кустик, высовывающийся из-под нависшего над пахом белого жирного живота, атут уже не один бекбулатовский голос гудит -- целый хор: гудит, выпевает фугу, партии которой отмечаются в мозгу акцентами: власовец Солженицын, героический пионер, жидяраБродский, идеологически, кудаследует, пропагандаи, наконец: ынытырыныцыыналыныя дыружыба, нырышымыя вывекы.

И вот в густом тумане парилки повисает пауза, и Иван Александрович, весь липкий от пота(не от того совсем, ради которого ходят в баню), понимает, что сейчас хотят услышать что-нибудь и от него. Я, знаете, лепечет Иван Александрович, я как-то не думалю у нас в Москвею в любом домею даже в редакциию у нас, собственно, разрешаетсяю в определенных пределахю в рамках, так сказатью и с иностранцами тожею атут я ни с кем особенно ию мне не пришло в головую я, конечно, большею но глаз наобвинителей поднять не смеет: стыдно ему, стыдно: и заАльмиру стыдно, застукачку, и, главное, засебя, и, кроме того, чувствует он некую высшую правду голого трибунала, правоту людей, не желающих, чтобы в их дружном, мирном доме поселились тревогаи раздор. ЫА кто соблазнит одного из малых сихюы Виноват Иван Александрович, вот как надуху: ви-но-ват!

Уже исчерпал Иван Александрович весь набор жалких своих аргументов, апаузавсе не кончается, вынуждая продолжать, и вот-вот разорвется бедное его сердце, но тут Бекбулатов подходит к Ивану Александровичу и проникновенно произносит: ны, выбыщымы, ладыны, зыламы ны тыбя ны дерыжымы, мы, можыты, ы самы мыногы чыво пынымаымы, но уызыжай-кы ты оты насы пыдыбыру-пызыдырову. Воты пыпарьсаны пырышшаныы, пывыкапыпей, пырынычуй -- мы люды гысытыпырыымыныы, -- ы, пынымаышыю машет начлаг рукою куда-то вдаль, назапад. Ыванычы!

Как из-под земли является костлявый седоусый старик в прикрывающем чреслаклеенчатом переднике, поддает пару, и начинается общее мытье: хлещут березовые веники, пенятся пиво и кумыс, шипит шашлык, звучат шутки, анекдоты, порою идеологически сомнительные. А Иван Александрович, выждав для приличия десять -- пятнадцать минут, одевается потихоньку и выскальзывает задубовую дверь.

И никто тут о нем не жалеет. 7 У домикаИванаАлександровичаподжидалаАльмира. Он заметил ее издали, предательницу, стукачку, и даже хотел свернуть в сторону, чтоб не столкнуться лицом к лицу, но решился-таки выдержать, не сворачивать. Пусть в каком-то высшем, метафизическом смысле он и виноват перед нею, пусть не стоило нарушать девственность ее сознания, но элементарный инстинкт порядочности должен же был удержать Альмиру от доноса -- атеперь Иван Александрович имел полное право взглянуть нанее в упор.

Онаответилавзглядом навзгляд, невинно лупая широко раскрытыми глазками -Иван Александрович даже изумился и от изумления выдал ей все, что по поводу грязного ее поступкадумал. Как?! ответилататарочка. Даразве ж это былатайна? Вы так интересно рассказывали, что я просто не моглане поделиться с ребятами. Мы провели диспут. Разве все это не искренние ваши убеждения? Разве вы своих мыслей стесняетесь, скрываете их? И тогдаИвану Александровичу стало еще стыднее, чем в баньке. Не найдясь, что ответить, ладно, сказал он. Извини. Ты просто не представляешь, в какие неприятности могламеня втравить. Если бы я по твоей милости загремел в лагерь -- и махнул рукою в сторону бесперерывно шумящей Камы -- ты бы самасебе этого не простилавсю жизнь, -- хоть, надо заметить, в лагерь Ивану Александровичу попадать не существовало покасовершенно никакого повода. Потом он улыбнулся татарочке -- так хорошаонабыласо своими персиковыми щечками, так свежаи наивна -- и добавил, кивнув с надеждою надверь домика: зайдешь? Позже, шепнулаАльмира, и влажные, полураскрытые ее губы призывно, обещающе блеснули в свете взошедшей луны. Позже, после отбоя, и, грациозно проскользнув мимо ИванаАлександровича, скрылась в направлении вечерних костровых песен.

Татарочкино обещание как-то замазало, затушевало и неприятности дня, и все предыдущие неприятности. Каждая открытая паром порателаглубоко дышаланастоенным насоснах воздухом. Одежда, правда, немного мешала -- Иван Александрович готов был сбросить ее с себя, не опасаясь даже злых хоботков ненасытных комарих, но рано покудабыло, рано встречать гостью в подобном виде! Грядущее свидание вообще представлялось Ивану Александровичу чересчур смутно: как вести себя? чего пытаться добиться? главного ли? -- но вдруг Альмираи в этом отношении еще девственница, а, раз так -- имеет ли Иван Александрович моральное право?.. Впрочем, отчего же: он и жениться наней готовю ну, то есть, почти готовю надо вот только окончательно решить с Ларискоюю При воспоминании о супруге засосало под ложечкою, словно падаешь в скоростном лифте, головапоплыла, но: ладно! подумал Иван Александрович, потом! Оставим Лариску в покое! Легко сказать: оставим! -- теперь уже онасамане захотелаИванаАлександровичаоставлять, авремя меж тем подошло вплотную к отбою, вот и лагерный колокол прозвенел, и горнист сыграл нисходящую октаву.

Послышались шаги. Скрипнуло крылечко. Кто-то скребнул дверь. Иван Александрович бросился навстречу, но наткнулся не наАльмиру вовсе, анадавешнего старика-банщика, Иваныча, пьяного в дугу, прижимающего к груди обеими руками початую бутылку ЫМосковскойы. Что, парень? довольно внятно для своего состояния произнес старик и, усевшись застол, поставил нанего дорогую свою ношу, вынул из штанов пару грязных стограммовых стаканчиков. Что, парень? Прищучили? Но ты ничего, не переживай, не расстраивайся. Попался б ты в мое время -- тебе лейтенант Падучих наместе бы девять граммов прописал -- натом самом месте, где сегодня спину веничком гладили, и старик, разлив водку по стаканам, протянул один Ивану Александровичу.

Ночной гость пришелся страх как некстати, вот уж точно, что хуже татарина, однако, по врожденной деликатности не имел Иван Александрович представления, как его выставить, атот завел долгую историю, как служил тут в свое время егерем, как ездил сюдарайонный шеф НКВД лейтенант Падучих, как доставлял в ЫЭмкеы разных начальников и как валялись они в ногах лейтенанта, оправдывались: почище, чем Иван Александрович сегодня, -- только было все это без пользы, оправдыватьсяю. В другую пору старик показался бы чистым кладом, Иван Александрович слушал бы пьяные россказни, не отрывая от блокнотикакарандаша, -- но только не сегодня, не когдас минуты наминуту должнапоявиться Альмира.