Слепая зона - Ильина Наталья Николаевна

«Светка, что происходит? Почему за неделю так сильно изменилась твоя жизнь? Почему теперь вокруг все умирают? Га-а-арька!»

Слезы, такие редкие у меня, покатились по щекам. Дыхание перехватило, горло сдавил спазм. Хотелось орать и лупить кулаками в стену.

– Простите?

Моего плеча коснулась чья-то рука. Я так утонула в горе, что даже не услышала, как ко мне подошли!

– Это вы хотели встретиться с Ириной Ивановной? Она у себя в кабинете. Это на втором этаже.

Не знаю, что так повлияло на заведующую, моя зареванная физиономия или наличие в палате незанятой койки, но она согласилась неожиданно быстро. Думаю, зареванных лиц она повидала немало. Какое мужество нужно иметь, чтобы работать в таком месте и сохранять доброжелательное спокойствие? Мне даже кресло принесли и поставили возле Гарькиной кровати. Он спал. Я прошлась по периметру, ощупывая стены, наведалась в туалет и села рядышком, склонившись над своим другом.

«Медведище! Ну, не умирай!»

Но он едва дышал, прерывисто и трудно. Мерзкое нечто изредка пошевеливалось в своем углу, не приближаясь, но я чувствовала – оно меня видит. Осязает. И еще я чувствовала, что не нравлюсь ему. Как? Да не знаю как! Их было несколько, рассеянных по зданию, и никакие стены не мешали мне заметить всех до одного. Они ждали.

Позвоночник царапало ознобом от их присутствия. Я повернула голову и прошипела сквозь зубы:

– Не отдам!

Бесплотное существо дернулось, ток воздуха – или не воздуха… ну, как это объяснишь? – волной добежал до моего кресла.

– Уходи, не жди!

Оно снова дернулось и замерло.

Наверное, я сошла с ума. Мне мерещилась нечисть, которую невозможно увидеть или потрогать, но в тот момент я была совершенно уверена, что она меня поняла. И я поняла тоже. Поняла, что она никуда не уйдет. И еще одну страшную вещь – до утра Гарька не дотянет, как и те четверо несчастных в других палатах.

Гарик шевельнулся и протяжно застонал. Я подпрыгнула в кресле, протянула к нему руки.

– Что? Тебе больно?

Под тонким одеялом судорожно подтягивались и снова выпрямлялись ноги его длинного, исхудавшего до костей тела. Я поверить не могла, что человек может так похудеть за несколько месяцев!

– Гарь?

– М-м… – промычал он. – Светка? Ты чего здесь? Ты иди…

– Никуда я не пойду! – решительно заявила я. – Сейчас позову кого-нибудь.

– Не… зови… рано еще. Сами придут.

Он продолжал корчиться. Гадость на потолке подползла ближе. Нависла почти у нас над головами.

– Говори. М-м… Что-нибудь… говори… – выдавил мой несчастный друг.

– Ш-ш. Тише. Помнишь, как мы в поход ездили и пошли купаться ночью? Вода ледяная, лягушки орут, плавать не умеем…

– Это ты… не умела. Я умел, – слабо возразил Гарька.

– А чего тогда цеплялся за меня: «Где берег? Где берег?»

Левой рукой я гладила его лоб, прохладный и влажный, голову с сильно поредевшими волосами, а правую он держал в своей ладони, время от времени сжимая ее, словно боялся упасть.

Мы чудом не утонули вместе той ночью. Но выбрались и умудрились никому не попасться. Хорошее было лето!

– Помнишь, о чем мы тогда договорились? – вдруг спросил он, делая длинные паузы между словами.

Я помнила. Пусть это и казалось теперь наивным, но я помнила. Нам было по тринадцать, мы были дерзкими и глупыми, но зато искренними.

– Не предавать, не лгать и не исчезать. Я помню, Гарька, я здесь.

– Прости. Это я нарушил клятву. Я пропал…

– Дурак! Лиза не в счет! Мне нечего было делать рядом с вами тогда. Я даже не сердилась. И сейчас не сержусь!

– Ты знаешь, где она сейчас?

И мне пришлось солгать снова:

– Нет, сто лет про нее ничего не слышала.

– А, ладно…

Он замолчал, но я чувствовала, как напрягаются жилки на висках, как корчится, ежится в невыносимой боли его тело на постели. Совсем уже собравшись бежать за помощью, я услышала в коридоре шаги. Дверь открылась, и в палату кто-то вошел, сопровождаемый чуть слышным повизгиванием колесиков по линолеуму. Гарька облегченно выдохнул.

– А вот и ужин! И лекарство! – радостно возвестила все та же женщина. – Мы сейчас креслице отодвинем, а капельницу пристроим вот тут…

Я вскочила, отступила к соседней кровати.

– Свет, не уходи… Мне сейчас полегче будет.

– Да не уйдет она никуда. Неуемная. Ей разрешили тут остаться, – выдала меня медсестра.

Мы проговорили до позднего вечера. Вспоминали детство, юность, свои проделки, друзей и врагов. Потом его речь замедлилась, и я продолжила говорить одна, даже тогда, когда поняла, что Гарька заснул. Приходила медсестра, что-то меняла в капельнице, а потом все стихло. Я клевала носом в кресле, когда это произошло – в палате стало слишком тихо. Так тихо, что я услышала, как лихорадочно забилось в испуге мое сердце. Только одно сердце. Значит, вот как это бывает? Надо звать персонал…

Воздух загустел. Волной пошел вниз, к кровати, ко мне, склонившейся над Гариком. Льдом дохнуло на спину, на согнутые в локтях руки. Я вздрогнула, раскинула их в стороны, как крылья, накрывая его – что ж ты здоровый-то такой! – собой. Не отдам! Нечто билось в меня, ввинчивалось, пытаясь протечь через живую преграду моего тела. Я зажмурилась изо всех сил, представляя себя почему-то брезентовой плащ-палаткой, под которой мы прятались однажды от дождя. Грубой, но прочной палаткой, под которую не пробиться никакому злу… Я не чувствовала его злости или чего-то такого. Оно отступало и методично бросалось на меня снова и снова, а я снова и снова мысленно кричала огненное «Нет!», и оно шарахалось прочь… В какой момент его попытки ослабли? Оно словно истощилось, уменьшилось в размерах. Движения вязких воздушных волн в сгустившемся воздухе уже не были такими явными и таяли с каждой попыткой прорыва… А потом оно просто исчезло. Как и в прошлый раз – хоп! И я осталась в палате одна. Я и мертвый Гарька, у которого я не позволила что-то отнять… Еле передвигая ноги, я выползла в коридор.

– Сюда! Пожалуйста! – голос мне не повиновался.

Хотелось кричать, а получился какой-то сдавленный писк. Но меня услышали.

– Боже мой! Что с вами? Что?

– Он не дышит… Кажется.

Медсестра протиснулась в палату мимо меня.

– Да. Отмучился, прими Господь его душу. Улыбается. Хорошо ушел, легко.

Я прислонилась спиной к косяку, футболка и джемпер прилипли к телу, по лицу текло. Что это было – пот или слезы, я не знала.

«Ушел».

Да, действительно. Гарика здесь больше не было, я снова его обманула… Молча повернувшись, я вышла в коридор.

Я прислонилась затылком к стене и достала телефон.

«Семь часов ноль одна минута», – резко протарахтел он лишенным эмоций механическим голосом.

Слабенькое эхо отразилось от стен в пустом холле первого этажа, но мне было все равно. Отупение и безразличие накрыли меня липкой паутиной, сковывая движения и мысли.

– Набор номера: Максим Сергеевич, – тихо, но внятно произнесла я.

Почему он? Почему не Павел, не мама, в конце концов? Не знаю.

– Слушаю, – голос был раздраженный, но не сонный.

– Это Светлана. Чиримова. Помните?

– Да, Светлана, что случилось?

– Вы можете меня забрать и отвезти домой?

В нелепости просьбы я отчета себе не отдавала.

– Откуда? Где вы сейчас? – явно встревожился он.

– Ольгино. Хоспис. Главный вход.

– Ждите, буду через сорок минут.

И все. Никаких вопросов, никаких обсуждений. Интуитивно я позвонила именно тому, кто повел себя наилучшим образом.

Стена была холодной, откуда-то поддувало, и меня охватила дрожь – одежда промокла почти насквозь. Волосы у корней тоже были мокрыми от пота.

«Гарька, надеюсь, ты это видел!»

Я задрала голову, словно он и в самом деле мог витать где-то там, под потолком, разглядывая меня, скорчившуюся на дерматиновом диванчике с низкой спинкой и засунувшую руки в карманы куртки в надежде хоть немного согреться.