Посвящение - Стивен Кинг

Все, что я могла, — это покачать головой и сказать ей, что не имею представления, о чем она говорит. Но мне кажется, что-то во мне, глубоко в моем мозгу, что появляется лишь тогда, когда я сплю, и только тогда может мыслить, знало ответ. Может быть, я просто придумываю это сейчас, потому что мне многое стало известно, но вряд ли. Я думаю, что на мгновение его имя промелькнуло у меня в голове.

«Я не знаю, что вы хотите, чтобы я сказала, — ответила я. — Я ничего не знаю о естественных или неестественных отцах. Я даже не уверена, что беременна, но если это так, то отцом должен быть Джонни, потому что он единственный мужчина, с которым я спала!» Тогда она села, немного помолчала, а затем улыбнулась. Ее улыбка походила на солнечное сияние, и я почувствовала себя лучше.

«Я вовсе не хочу пугать тебя, милая, — сказала она. — То, что я сказала, совсем не то, о чем я думала. Просто передо мной появляются видения, и они иногда бывают сильными. Я сейчас приготовлю чаю, и это успокоит тебя. Тебе он понравится. Он у меня особенный».

Я хотела сказать ей, что не хочу чаю, но оказалось, что не могу вымолвить ни слова. Мне было слишком трудно открыть рот, и мои ноги обессилели.

У нее была грязная маленькая кухонька, темно в ней было почти как в пещере. Я села в кресло у двери и наблюдала за тем, как, взяв старый побитый чайник, она насыпала в него ложкой чай и поставила чайник на плиту. Я сидела и думала, что мне не хочется ни ее особенного чая, как и ничего другого, приготовленного в этой грязной маленькой кухоньке. Я думала о том, что просто сделаю глоток из вежливости, а затем постараюсь уйти отсюда как можно скорее и больше никогда не вернусь.

Но затем она принесла две маленькие фарфоровые чашечки, чистые и белые как снег, поднос с сахаром, сливками и свежеиспеченными булочками. Она налила чай, он пахнул очень хорошо, был горячим и крепким. Это вроде как пробудило меня, и не успела я опомниться, как выпила две чашки чаю и съела одну булочку.

Она тоже выпила чашку чаю, съела булочку, и мы заговорили о более обычных вещах — кого мы знаем на нашей улице, где я жила в Алабаме, куда я чаще хожу за покупками и все такое. Затем я взглянула на часы и увидела, что прошло полтора часа. Я хотела встать, но у меня закружилась голова, и я снова опустилась в кресло.

Дарси смотрела на Марту округлившимися глазами.

— «Вы чего-нибудь подсыпали мне?» — спросила я. Я была испугана, но испуг скрывался глубоко внутри.

«Милая, я хочу помочь тебе, — сказала старуха, — однако ты не хочешь сообщить мне то, что мне нужно знать. А я знаю совершенно точно, что ты не сделаешь, что нужно сделать, без маленькой помощи, легкого толчка с моей стороны. Вот я и подсыпала тебе кое-что. Ты немного поспишь, вот и все, но, перед тем как уснуть, ты должна сказать мне имя естественного отца своего младенца».

И вот, сидя в этом кресле с продавленным плетеным сиденьем и слушая, как за окнами шумит огромный город, я увидела его вот так же четко, как вижу сейчас тебя, Дарси. Его звали Питер Джефферис, он такой же белый, как я черная, такой же высокий, как я маленькая, такой же образованный, как я неграмотная. Мы с ним были совершенно разные люди — ну просто трудно найти настолько разных людей, — за исключением одного: мы оба приехали сюда из Алабамы, я из Вавилона, неподалеку от границы с Флоридой, а он из Бирмингема. Он даже не догадывался о моем существовании — ведь я всего лишь негритянская женщина, которая убирает его номер в отеле, а он всегда останавливался в одном и том же роскошном люксе на одиннадцатом этаже. Что касается меня, то я старалась всего лишь не попадаться ему на глаза, потому что слышала, как он разговаривает и ведет себя, и знала, что он за человек. Дело не только в том, что он не станет пользоваться стаканом, из которого перед ним пил чернокожий, без того, чтобы тщательно его не вымыть. В своей жизни я слишком часто видела такое, чтобы возмущаться этим. Дело в том, что иногда цвет кожи не имеет никакого отношения к тому, что человек собой представляет. Так вот он был из того самого проклятого племени, члены которого могут иметь любой цвет кожи.

Знаешь, он во многом походил на Джонни. Или Джонни был бы таким же, будь умней, имей образование и если бы Бог подумал о том, чтобы наделить его огромным талантом вместо постоянной тяги к наркотикам и женщинам легкого поведения.

Я не стремилась встречаться с ним, моим единственным желанием было не попадаться на его пути, вот и все. Но Мамаша Делорм вплотную наклонилась надо мной, и я почувствовала, что вот-вот задохнусь от запаха корицы из ее пор. Именно его имя, словно удар молнии, пришло мне в голову.

«Питер Джефферис, — сказала я. — Питер Джефферис, мужчина, который всегда останавливается в номере 1163, если только не пишет своих книг у себя в Алабаме. Он — естественный отец. Но он белый!» Она наклонилась ко мне еще ближе и сказала:

«Нет, он не белый. Белых мужчин не бывает. Внутри, там, где они живут, каждый мужчина черный. Ты можешь не поверить мне, но это так. Внутри каждого из них царит полночь, в любое время суток Господних. Однако мужчина может превратить ночь в свет. По этой причине то, что исходит от мужчины и создает ребенка внутри женщины, — белого цвета. Естественное не имеет никакого отношения к цвету. А теперь закрой глаза, милая, потому что ты устала — так устала! Ну-ну, не надо! Не сопротивляйся! Мамаша Делорм не собирается причинить тебе никакого вреда, крошка! Я всего лишь положу тебе в руку одну вещицу. Вот — нет-нет, не смотри, просто зажми в руке».

Я сделала, как она мне сказала, и почувствовала какой-то квадратик. Мне показалось, что это стекло или пластик.

«Ты вспомнишь все, когда наступит время вспомнить. А сейчас спи. Ш-ш-ш… спи…. ш-ш-ш…» — Вот так все и произошло, — закончила Марта. — Единственное, что я помню потом, — как я бежала вниз по лестнице, словно спасаясь от дьявола. Я не помню, от чего я бежала, но это не имеет значения: я просто бежала. Я вернулась туда потом только однажды и, когда попала туда, не видела ее.

Марта замолчала, и подруги огляделись вокруг, будто только проснулись от одинакового сна. «Ле синк» начал наполняться посетителями — время приближалось к пяти, и служащие заходили сюда пропустить пару стаканчиков после работы. Хотя ни одна из женщин не сказала об этом вслух, им обоим вдруг захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Даже сняв свои фирменные халаты, они чувствовали себя неловко среди людей с портфелями, толкующих о сделках, акциях, долговых обязательствах.

— У меня дома есть рисовая запеканка с овощами и мясом и шесть банок пива, — сказала Марта неожиданно робким голосом. — Я могу разогреть ее и охладить пиво… если тебе хочется услышать все остальное.