Жили-были мужики - Михаил Гофер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоит, например, ящик для пожертвований на храм, опять же мужику в голову ерунда всякая лезет: дескать, от моей сотни чего ж изменится? Надо уж положить, так чтобы хоть не двадцать саморезов, а пару тысяч кирпичей можно на место уложить; и, пока думает, за ящик то уж и уйдёт, и так и не положив ни тысяч, ни сотен, ни рубля даже.
Или встанет, решившись помочь кому-нибудь, и подшагнёт уже даже, а так что-то, и денег свободных нет, и в ухо надуло, и ждут в другом месте, бежать уж вроде надо; да и то: пасмурно вроде как сегодня, дождя бы не навеяло, а зонтик забыл, и ботинки промокают, надо бы новые купить, о! и хлеба не забыть.. да так и проходит мимо всего наш мужичок, ни на что и не сподвигнувшись.
Нет, если, конечно, повспоминать да посчитать, то, наверное, обязательно хоть какое-нибудь доброе дело за мужиком было, а то, может быть, даже и не одно, но так, чтобы быстро и сразу, то и не вспомнишь.
И начнёт мужик на досуге вспоминать, что же сделал он за всю жизнь доброго, да так ничего и не придумает. Ну да ладно, думает мужичок наш, левая рука не должна помнить, какое добро сделала правая. Вот и я тоже, мужик наш думает, не помню.
Тем и успокаивался.
Притча десятая
Жил-был мужик. И жена у него была. И до того вреднющая баба попалась, что мужик наш только диву давался: откуда столько дряни в ней бралось, ведь до свадьбы вроде нормальная была. Но успокаивал себя мужик наш тем, что думал, что, дескать, дети тут растут, заботы, работа, вот и нервничает бабёнка. И прощал ей всё. Ну, разругаются, конечно, сначала, а как же. Но уж потом мужик простит, авось, думает, поумнеет баба то.
А баба наша не умнела, а так, успокаивалась только ненадолго. Успокоится, с мужика нашего бонус какой-никакой стребует, а уж как получит, так и снова хоть из дому мужику беги: всё бабе хотелось, чтобы по её было, да чтобы она самая главная, да чтоб как она пробормочет в сторонку куда, а чтоб её из другой комнаты услыхали бы, и ну бегом бабе делать, что она задумала. А мужик поумнее был, да сортировал, что бабе в голову придёт: одно сейчас ну никак, потому как денег надо, а они на полгода вперёд посчитаны; второе можно через месяцок-другой и сделать, а вот третье и вовсе ни к чему не нужно. А уж что четвёртым баба придумала, так от того и вовсе окромя вреда, никакой пользы. Так и рулил мужик потихоньку. А бабу свою (за глаза, конечно) "владычицей морской" называл…
А бабе зло, что по её не получается, окружь у неё с давлением поднимаются, что никак ей первой не получается стать, да в командирши выбиться, да так, что с неё зло даже временами выбрызгивать начинает. И так она с этим злом и давлением сдружилась, что занедужила крепко, и вроде как даже помирать собралась. А может, и померла, тут уж я не знаю, и точно сказать не могу.
И вот померла она (или уж в самый аккурат перед тем, как помереть было ей положено), и чудится ей, что не дома она. И не лежит при смерти, а вроде стоит. И вокруг бабы много-много мужиков всяких. С одной стороны с крылами мужики стоят, в светлых одеждах, а с другой – с рогами, и вроде как даже и без одежд, но зато с хвостами и с копытами, и чегой-то промеж собой думают. Подождала-подождала баба наша, да и решилась: выбрала одного, поближе, и спрашивает: а что это, мол, тут такое? А ей в ответ: да вот, дескать, определяемся, куда тебя после смерти назначить. Тут баба в визг, мол, дескать, какой-такой смерти, я ж ещё никакого важного дела не сделала в жизни – главной так и не стала, чтоб меня по первому щелчку пальцами все слушались, и никуда я не пойду, пока цели в жизни не доберусь, потому как жизнь без цели – цена ей копейка в базарный день, а коли цель есть, а до неё не успел за жизнь добраться, то алтын, может, и дадут, но всё равно…
Но тут её вежливо оборвали и сказали: а у тебя, мол, милая, цель в жизни вообще не та. Как то есть "не та"? – возмущается баба. А так, говорят. Ты – наказание. И никаких с тебя команд вообще не предусмотрено. Не для командовать ты сделана, а для того, чтобы других через тебя наказывать гордыней твоей, злословием, злобой да языком поганым. И вот, назначение ты своё выполнила, и вроде как тебя вот эти, белые должны забрать, но за такую жизнь только к нам можно, к тем, кто с копытами. Вот и мудруем, как с тобой определяться!
Эх, и взвилась тут баба наша! Да так взвилась, что сморщились и те, кто с крылами, и те, кто в копытах, да и пропали все куда-то.
Очнулась баба – лежит в своей кровати, и вроде как полегчало ей, и помирать раздумала.
Но с тех пор всё чаще стали замечать: иногда соберётся иногда баба ором поорать, да вдруг замолкнет и задумается. Вот только о чём – никому не ведомо. Может, о том, что не дано стать ей владычицей "надо всеми", а может о том, что и наказание иногда может и помягче быть.
Но мужику нашему с тех пор, как баба его чуть не померла, полегче стало.
Притча одиннадцатая
Жил да был мальчонка. Так себе мальчонка был, не из сильно примерных. Но на рожон не пёр никогда, в первых рядах не стоял, а всё придумывал как бы так сделать, чтобы ему поменьше доставалось за то, что ему хотелось. Не выучит, к примеру урока, и ну родителям плести, что мол, училка его невзлюбила непонятно за что, а он такой хороший, только соображает медленно; ну и родители и в хвост и в гриву учительнице накидают, да жалобу ещё настрочат в отдел
