Кто дал вам музыку? - Гарвей Сводос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ты болтаешь, заяц? — удивился отец. — Температуры у нее нет, голова не болит, она вон даже опять ходит в библиотеку.
— Так-то это так, только она сделалась рассеянная, как я, когда заболела. А знаешь… ты тоже стал рассеянный.
Отец отвел глаза. Что-то происходит, Клодина больше в этом не сомневалась, вот только что? Отец упрям, как все взрослые, и выспрашивать его бесполезно.
Подозрения Клодины подтвердились, когда однажды в пятницу тетка затеяла такую уборку, какой на ее памяти в их доме никогда не производилось. Но это не все: тетя Лили купила Клодине новый вельветовый комбинезон и свитер. Она велела ей надеть все это в субботу утром. Сама она тоже вышла во всем новом и с двумя ярко-красными пятнами на щеках — то ли от румян, то ли просто от волнения.
— Разве сегодня Четвертое июля?[6] — спросила Клодина и сразу же раскаялась, потому что тетя, видно, очень огорчилась.
— Ты ведь знаешь мою подругу Джо, — торопливо проговорила она. — Так вот, Джо приедет к нам сегодня со своим шефом, мистером Ноулсом. Он хочет с тобой познакомиться.
— Со мной?!
Клодина решила, что ее разыгрывают. Но все оказалось правдой. Когда Джо с мистером Ноулсом уселись наконец в его белую спортивную машину, Клодина не стала ждать, пока они отъедут, а бросилась искать Робина, которому вход в дом, а тем более на чердак, был на этот день заказан.
— Он необыкновенный человек, такой высокий и сутулый, в изумительных ботинках, — сообщила она Робину, наконец-то отыскав его в домике на старой орешине. — Наверное, он их делал на заказ, из такого материала, каким обтягивают репродукторы, весь маленькими пупочками.
— И что в этом необыкновенного?
— Он хочет напечатать мою книгу.
— Какую книгу?
Клодине пришлось рассказать ему о календарях все сначала. Она сама почти забыла эту историю, и только мистер Ноулс вновь о ней напомнил.
— Подожди, — рассудительно прервал ее Робин, — не тараторь. Ты говоришь, этот тип приехал сюда из самого Нью-Йорка только затем, чтобы поглядеть на старые календари, которые я тебе отдал? И только потому, что ты в них что-то написала?
— Он уже все прочитал. Он хочет назвать книгу «Дневник Клодины». Говорит, что давно не читал ничего подобного. И что я самый молодой писатель, который написал настоящую большую книгу.
— Тебе за нее заплатят?
— Не знаю, мы о деньгах не говорили. Если заплатят, папа положит их на мое имя в банк. Мистера Ноулса больше интересовало, как я писала дневник и где. Он заставил меня отвести его на чердак и все показать.
Робин подозрительно глянул на нее.
— Ты что же, рассказала ему обо мне и о наших домиках?
— Чуть-чуть. Я только сказала ему, что эти календари дал мне ты. Домики его не интересовали, он просто хотел убедиться, что я все написала сама.
— А кто еще мог написать? Не я же!
Клодина пожала плечами.
— Ах, какая разница! Я сказала ему, что ты мой лучший друг и поэтому подарил мне календари, а он сказал, что, если я хочу, я могу посвятить книгу тебе, а не папе или тете Лили.
Но Робин уже потерял интерес к тому, что рассказывала ему Клодина, и она на него не обиделась, потому что и сама не понимала, как это люди, тем более такие солидные, могут всерьез интересоваться их играми. Робину пришла в голову грандиозная идея: запрудить ручей, протекающий за домом Уэлсов, и устроить рыбный садок.
Почти все лето они провозились с плотиной. Ссорились очень редко — только когда Робин очень уж беспардонно командовал. И Клодина теперь не стремилась остаться одна, вырезать заметки и записывать свои мысли, как она делала прошлой зимой, когда, как ей думалось, была моложе.
Садка для рыбы они, однако, так и не устроили, потому что начались занятия в школе и они не успели собрать необходимый строительный материал. А через два месяца после начала занятий вышла книга Клодины.
На суперобложке поместили ее фотографию крупным планом — лицо сонное, волосы стянуты сзади ленточкой, — а внизу большими буквами написано: «Сегодня я начинаю рассказ о моей жизни…»
— Ну и страшилище я тут! — сказала Клодина тетке.
Лили изумленно вскинула на нее глаза.
— Ты разве не рада? Не чувствуешь волнения, гордости?
— Не знаю.
— Погоди, скоро книгу увидят ребята. И учителя. Тогда ты перестанешь говорить «не знаю».
И правда: когда книга появилась в Фениксе, все словно с ума посходили. Ребята, которые раньше Клодину просто не замечали, стали приглашать ее за свой столик в школьном кафе. Ее избрали вице-президентом классного клуба и старостой спортплощадки. А мисс Бидуэлл — старая лицемерка! — начала вести себя так, будто они с Клодиной были всю жизнь закадычными подругами, и даже попросила сделать ей дарственную надпись на титульном листе.
— Знаешь что? — сказала как-то Клодина Робину, когда они брели из школы домой, разгребая ногами опавшие листья. — Мне эта история начинает надоедать.
— Ха, это только начало! — воскликнул Робин. — То ли еще будет, погоди.
— Ну их всех, противно!
— Сама виновата: зачем писала дневник? Любишь кататься, люби и саночки возить.
— Это штамп. А ты даже не знаешь, что такое штамп.
Но когда к ней стали подходить возле отцовской бензоколонки или в мясном магазине Дормейера совершенно незнакомые люди, которые хотели, чтобы она с ними сфотографировалась, дала им автограф и рассказала, чем она будет заниматься, когда вырастет, она начала задумываться: неужели она сама во всем виновата и ее действительно наказывают теперь за то, что́ она писала в календарях, которые отдал ей Робин? Чем больше с ней носились, тем больше ее все это раздражало, и в конце концов она стала срывать зло на Робине — вместо сочувствия тот выдавал ей бесконечные штампы.
— Все ты со своим дядей Берджи и его старыми календарями! А я теперь расхлебывай кашу!
Робин ужасно обиделся. Он сказал, что Клодина неблагодарная свинья и что он никогда больше не будет с ней играть и разговаривать тоже не будет, пусть она идет к своим новым друзьям, которые начали замечать ее, только когда она сделалась знаменитостью.
Как раз в это время в мотеле против бензозаправочной станции мистера Крауса остановились несколько приезжих и с таинственным видом стали совершать оттуда набеги на город, словно полицейские агенты, разыскивающие преступника, как будто все в Фениксе, от мала до велика, не прознали о цели их визита еще до
