Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента - Гуревич Анатолий Маркович

В Радиоцентре меня зачислили, как я уже говорил, секретарем редакции «Часа пионера и школьника». Я был предельно поражен тем, что для меня – школьника – был установлен гонорар. За каждую передачу, в подготовке которой я принимал участие, а они выходили один раз в неделю, я получал пять рублей (немногим меньше, чем потом, работая учеником разметчика по металлу на заводе).

Это была первая в моей жизни заработная плата, которая, однако, не была самоцелью моего участия в работе на радио. Получаемый гонорар, с разрешения родителей, я тратил на приобретение различных книг. Очень любил читать, в особенности классиков.

При «Часе пионера и школьника» было организовано делегатское собрание. Школьники, члены этого собрания, собирались регулярно в большом зале Радиоцентра и активно решали многие вопросы, касающиеся работы пионерских и школьных общественных организаций и, конечно, непосредственной работы радиопередачи. Мы были очень увлечены.

На одном из делегатских собраний я познакомился с Матвеем Львовичем Фроловым, которого все называли запросто – Мотя. Если не ошибаюсь, он был избран секретарем делегатского собрания. Впоследствии М.Л. Фролов стал общеизвестным специальным корреспондентом Ленинградского Центрального радиовещания.

В 60–70 с гг. я снова с ним встречался. В то время он был уже не только корреспондентом, но и секретарем Союза журналистов Ленинграда. Однажды нас даже показывали по телевидению. Тогда во Дворце труда состоялось торжественное чествование юбилея нашего общего друга журналиста, хорошо известного не только в Ленинграде, Аренина Эдуарда Мироновича. М.Л. Фролов от имени ленинградских журналистов вел это собрание, а я выступал.

Встречался я с Матвеем Львовичем и в другой обстановке, в частности при менее благоприятных обстоятельствах – на похоронах наших друзей и знакомых.

Несмотря на нашу былую дружбу, я старался избегать встреч с ним, как и со многими моими друзьями детства и юности. Тот, кто прочтет мои воспоминания, легко поймет, почему я принял такое решение. Обстоятельства сложились так, что я никому не мог объяснить многое из своей жизни, в том числе и то, почему я не являюсь участником Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг., где я находился во время войны и в послевоенные годы. Я мог только вспоминать с друзьями нашу молодость и рассказывать о моем участии в национально-революционной войне в Испании. Это скрыть я не мог, так как слишком много было друзей и боевых соратников по Испании.

В 1929 г., 15 августа, едва закончив семь классов, я через существовавшую тогда Биржу труда был направлен учеником разметчика по металлу на завод «Знамя труда» № 2 (позднее этому заводу было присвоено имя В.М. Молотова, а затем он был переименован в завод «Знамя Октября»).

Так как при поступлении на завод мне еще не исполнилось 16 лет, пользуясь временным свидетельством о рождении, я указывал в анкетах год рождения – 1912-й. Только позднее, получив из Харькова подлинное свидетельство о рождении, я стал правильно указывать год рождения – 1913-й.

Явившись в отдел кадров завода с направлением Биржи труда, я узнал, что имевшееся место ученика разметчика по металлу было уже занято. Мне пришлось согласиться временно работать в одном из механических цехов.

В цехе первое время было очень тяжело. Я был, по существу, чернорабочим. Мне приходилось подвозить и подносить тяжелые детали. Часто болела спина, ноги и руки. Руки были почти всегда изрезаны еще не обработанными деталями, поступавшими непосредственно из литейных цехов. В образующиеся порезы попадали масло, графит и различные остатки земли из литейных форм. Даже мылом, смешанным с песком, всю грязь отмыть не мог.

Я не терял надежды на то, что мне удастся перейти на работу учеником разметчика по металлу. Несколько раз заходил в чугунолитейный цех, в то помещение, где размещались разметочные плиты. Там работал высококвалифицированный мастер Богданов, он сам выполнял сложнейшие разметочные работы и обучал учеников.

Однажды, увидев меня, он предложил мне попытаться разметить под его руководством отливку. Эти отливки выполнялись в литейном цехе по заказу Путиловского завода, изготавливающего в то время тракторы «Фордзон». Видимо, я ему приглянулся, и моя мечта сбылась, я был зачислен учеником разметчика по металлу.

Именно в этот период я научился скрывать от близких и окружающих меня друзей, да и просто от людей, свои чувства. Никогда и никто, даже мои домашние, не знал, насколько мне было физически и морально тяжело первое время работать на заводе. Однако я втянулся в эту жизнь, а став учеником разметчика по металлу, был просто счастлив.

Мастера я запомнил на всю жизнь. Он был очень требовательным, но справедливым и хороню относился к людям. Это был специалист высокой квалификации, и многие утверждали, что равного ему в Ленинграде не было.

Большое внимание уделялось дисциплине и честности. Все работающие должны были соблюдать строжайшую дисциплину. О прогулах почти не было и речи. К числу нарушений, главным образом, относились опоздания.

Заработную плату два раза в месяц рабочим разносили в конвертах непосредственно но цехам. В том случае, если было замечено какое то нарушение дисциплины со стороны рабочего, то на пустом конверте стоял штамп «Получать в "черной кассе"». «Черная касса» помещалась вблизи от проходной, и на каждого, получающего в этой кассе, смотрели укоризненно все входившие и выходившие с завода. Стыдно было каждому, получившему подобный конверт.

Очень большое внимание уделялось воспитанию у всех рабочих чувства порядочности и честности. Каждый на своем рабочем месте старался экономно относиться к материалам. Более того, если кто либо находил на территории завода то, что могло быть использовано в литейном производстве, он немедленно относил в соответствующий цех. Мне не известен ни один случай, чтобы в те годы кто-либо вынес с завода самую незначительную мелочь. Сейчас и это звучит парадоксально, у многих вошло в привычку таскать домой все, что может представить ту или иную ценность. Появилась новая специальность – «несуны».

Вставать приходилось очень рано, так как завод размещался за Нарвскими воротами, далеко от улицы Чайковского, где мы жили. Трамваи ходили плохо. То не было тока, то снежные заносы, то туманы нарушали график их движения. Поэтому трудно было заранее предвидеть, сколько времени понадобится, чтобы доехать до работы. В часы сильных туманов трамваи двигались очень медленно. Именно с тех пор над вагонами трамваев были предусмотрены фонарики с электролампами, оснащенные стеклами разного цвета, чтобы при приближении очередного трамвая пассажиры, не имея возможности прочесть номер маршрута, могли определить его по цвету зажженных фонариков.

Зимой часто выпадал очень сильный снег. Толщина снежного покрова на трамвайных путях была настолько велика, что без предварительной очистки путей трамваи практически не могли передвигаться. Местами образовывались пробки, и городской транспорт простаивал. Конечно, в те годы не было еще маршрутных автобусов, а тем более троллейбусов.

Иной раз я прибывал на завод настолько рано, что приступать к работе еще не мог. Напомню, что помещения, в которых производили разметку отливок, помещались на территории чугунолитейного цеха. В одном из расположенных вблизи от нас помещении изготавливались шишки для литья. Там были теплые груды, напоминающие размолотую землю. Все рабочие, приходившие на завод слишком рано, часто направлялись в эти помещения, чтобы, предварительно надев спецовки и кепки, немного поспать или просто отдохнуть. Обычно в этом помещении работали шишильницы, молодые и пожилые женщины. Все они относились к нам с пониманием и не препятствовали отдыху.

Мне казалось, что я сделал правильно, поступив на завод, но надо было задуматься над тем, хватит ли мне на всю жизнь полученного в школе образования. Я все больше и больше убеждался в том, что нельзя ограничивать мою дальнейшую жизнь полученной на заводе специальностью рабочего.