Свет времени (сборник) - Виктор Слипенчук

Потому что незыблем трон,

И проматываешься поэтом,

И долги жмут со всех сторон.

И уже по стране – нищета.

Превращается в ноль Феерия,

И сжимается круга черта,

За которой конец империи.

И поэтому я обращаюсь

Ко всем людям умной земли:

Берегите свою империю,

Только с нею вы – короли.

Барабанщик

Девятое августа 1945

Я помню хорошо дождливый день

И серый сквозь туман рисозавод.

Матросов в бескозырках набекрень,

Идущих за шоссейный поворот.

Я помню, как струился белый пар

Над мокрой крышей, а гудок всё рос,

И в кожанках японских за амбар

Вели двух диверсантов на допрос.

А после мы обедали в углу,

И помню я, как девочка одна,

Смеясь, стучала ложкой по столу,

Никак не понимая, что – война!

А вечером отец пришёл в детсад,

Поднял меня под самый потолок

И дал мне подержать свой автомат,

И научил, как нажимать курок.

«Солдатские шинели, я вижу вас…»

Солдатские шинели,

я вижу вас,

Когда лежу в постели,

не открывая глаз.

И детство набегает,

как тёплая волна,

И парус поднимает

«Зелёная страна».

Я босиком по тропке

В колхозный клуб спешу,

Наган из медной трубки

За пазухой держу.

Окопы – поле боя

С фонтанами огня.

Солдаты, что вам стоит,

Возьмите в бой меня.

Я буду бить их, гадов,

Ей-богу, я не вру.

А если что… как надо

За Родину умру.

Я так упрямо верил

В тот медный свой наган

И в потайные двери

Из зала на экран.

Солдатские шинели,

Зачем я вижу вас?

Ведь пацаны другие

На улицах сейчас.

К сердцу подступает

тёплая волна:

Я сам теперь солдат твой,

«Зелёная страна».

Барабанщик

Наш ротный барабанщик

Такой большой чудак,

Наш ротный барабанщик

С улыбкою всегда.

Наш ротный барабанщик

С усиками-клин,

Наш ротный барабанщик

Лёва-армянин.

И то, что плохо знает

Он наш язык, – обман.

Его мы понимаем,

Играл бы барабан.

Его мы понимаем,

И если он в строю,

То нашу роту просто

По шагу узнают.

Но иногда в субботу,

В час отдыха солдат,

Вдруг загрустит о чём-то

И словно виноват…

И словно в барабане

Вся грусть его живёт,

Встряхнёт его, ударит

И тихо запоёт.

Слова, нам непонятные,

На ротном барабане

Ясность обретают.

И слышно, как устало

В далёком Ереване,

Яблоко упало.

Яблоко упало,

Скатилось под окно,

А молодой хозяин

В армии давно.

И мы грустим о доме,

Каждый о своём.

И слова Армении

По-русски мы поём.

А завтра утром снова,

Заря чуть зацветёт,

Нас барабанщик Лёва

Вдоль плаца поведёт.

И то, что плохо знает

Он наш язык, – обман.

Его мы понимаем,

Играл бы барабан.

«Я на посту, я – часовой…»

Я на посту, я – часовой,

Смелы должны быть часовые.

Слова, конечно, золотые,

И потому я сам не свой.

Легко ль – впервые часовой?

Запоминаю все лазейки

И, если честно, не дышу,

Когда, как умную ищейку,

Взгляд по оврагу провожу.

И начинаю молча злиться

На непонятный мне озноб:

В овраге что-то шевелится,

Что шевелится не должно б.

В траншею прыгаю. Зарница

Опередила спуск курка, —

Да это ж кустик шевелится

От лёгкой ласки ветерка.

И по периметру я снова

Хожу, как прежде, сам не свой.

Впервые понял часового,

Как часового часовой,

Руками, сердцем, головой.

«Бесконечный тихий поток…»

Бесконечный тихий поток.

Осыпается золото сада —

Это осень пришла на восток,

Это время пришло листопада.

Под берёзой хлопочут ежи,

Их заботы неповторимы.

Серый заяц куда-то бежит —

Всё живое готовится в зиму.

………………………………………….

Всё живое оценим на глаз.

Мы присутствуем всюду незримо.

Может, звери чувствуют нас

И спокойно готовятся в зиму?!

Может быть. Но пока я цел,

Бессловесно жить неохота.

И тем более сквозь прицел,

Чтоб меня рассматривал кто-то.

«Пролетели погожие дни…»

Пролетели погожие дни.

Где-то школьники сели за парты.

Только мы всё также одни

Безнадёжно режемся в карты.

День ли, ночь на дворе – всё равно,

Бесконечно считаются взятки.

Сумасшедшая «тыща одно»

Стало нашей хозяйкой палатки.

Мы друг друга сечём по ушам

Так, что слёзы текут сквозь ресницы,

Но должна же как-то душа

От безделья в тайге разрядиться.

Дождь стучит по брезенту, воде,

По камням, по листве и по нервам.

Вертолётчик застрял в Чекунде —

У него там зазноба, наверно.

Мы клеймили его и кляли,

Мы зазнобу его проклинали,

И чем больше ждали вдали,

Тем конкретней его понимали.

«В палатке нашей в холод адский…»

В палатке нашей в холод адский

Тепло, как дома, и вполне

Доволен жизнью я солдатской,

Хотя она и не по мне.

Любая власть порою в тягость,

А власть сержантская к тому —

Одна из самых волчьих, благо,

Что привыкаешь ко всему.

И всё сейчас легко и просто:

Тревога, марш-бросок сквозь стужу…

Шинель мне лучше всяких простынь

И одеял в походах служит.

И нет приказа по Уставу,

Какого б выполнить не мог,

И это не геройство – право

Солдата и солдатский долг.

И потому в учебном классе,

И на манёврах, только тот

Солдат воистину прекрасен,

Кто в сфере воинских забот

Вдруг удивит своим уменьем —

Вносить, от службы не тая,

Товарищам после учений

Тепло домашнего жилья.

«Идут-идут последние недели…»

Идут-идут последние недели.

Стоит октябрь, и, время торопя,

Солдатские шинели мы надели

Впервые после лета на себя.

И только так, как могут старики, —

С друзьями я в курилке восседаю.

И нашим разговорам, вопреки

Уставу, командиры не мешают.

Есть у солдат неписаный Устав

И нет по службе тяжче нарушенья,

Чем непочтенье дембелевских прав,

Ведь старикам везде у нас почтенье.

И потому охота,

не охота,

Пока сидим, покуривая, мы,

За нас несут всю чёрную работу

Безропотно «зелёные умы».

Мы некогда и сами, были дни,

Над дембелями издали острили,

Обслуживая танки, а они,

Вот так же, после завтрака, курили.

И мы на них совсем не обижались,

А ощутив неопытность свою,

Мы добровольно власть их признавали,

Ведь эта власть проверена в бою.

«Последний раз я в карауле…»

Последний раз я в карауле,

Мне вверен пост – склад ВТИ.

А где-то дома, в Барнауле,

Есть фотографии мои.

Быть может, как в счастливом сне,

Любимая альбом листает

И вспоминает обо мне —

Меня ей очень не хватает.

Во-первых, скоро вновь зима,

А ведь, как дважды два – четыре,

Зимовка требует в Сибири

Мужской сноровки и ума —

Любимая, как ты сама?!

Ещё немного и – приеду,

И обниму, как в первый раз…

А после – подойдут соседи,

Чтоб выпить и поздравить нас.

И будет много разговоров

О службе в дальней стороне,

Отцы у них легли в которой,

Но довелось вернуться мне.

«Сегодня день торжественный…»

Однополчанину

Петру Кириллову

Сегодня день торжественный —

Третье сентября.

Сегодня день ответственный —

Честно говоря.

Приказ, приказ читается —

Овация, овация.

По стопке причитается —

Демобилизация.

Идут салаги строем

И радуются нам,

Хотя служить ещё им,

Как медным котелкам.

Но зависти в них нету,

Как не было у нас.

Вручаем эстафету —

Шагайте, в добрый час!

Та эстафета славы

Отмечена в наградах.

Мы тоже были бравы,

Участвуя в парадах.

Был слышен повсеместно

Курантов строгий бой.

Служите, парни, честно,

А нам – пора домой.

«Всё чин по чину – солдат прощается…»

Всё чин по чину —

Солдат прощается.

Солдат отслужил свой срок.

Он едет домой

И, как полагается,

Сбирает свой вещмешок…

Он мог бы, конечно, за две минуты

Пожитки в него уложить.

Однако сегодня ему как будто

Неудобно спешить.

Он с тихой улыбкой вертит браслет,

Что прикреплён к часам.

Браслет прослужил ему

Тысячу лет,

Солдат его сделал сам.

Но словно сейчас впервые увидел.

И так с каждой вещью мешка —

Посмотрит и спрячет,

Подумает – вынет

И подзовёт земляка:

Носи, брат, на память…

Давай без того…

И вновь углубится в пожитки.

И старшина не торопит его —

Солдат проходит по жизни…

И это не то, чтоб обычай таков.

Солдат в этом сам не свой.

Трудно быть точкой двух полюсов,

Ехать из дому – домой.

Поэтому он вот так и прощается,

И грусть его не горька.