Кондотьер - Макс Мах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На самом деле он лукавил. Наташу трудно было назвать красавицей. Слишком жесткое лицо, опасный взгляд, резкие черты. Молодая, это да, но все-таки не красавица. Впрочем, молодость дорогого стоит, особенно, если речь о женщине, а говорящему — шестой десяток пошел.
«Не красавица, но…»
Какой эпитет подобрать? Симпатичная? Нет, пожалуй. Симпатичная — это о ком-то другом. Привлекательная?
«Такая привлечет. Догонит, и привлечет еще раз!»
Однако едва он успел мысленно пошутить, как двойной смысл шутки заставил его остро почувствовать свою неправоту.
«Интересная!»
В точку! Узкое бледное лицо. Правильные, хоть и резковато выведенные черты. Черные, коротко — едва ли не под мальчика — подстриженные волосы. Синие глаза.
«Н-да… И все, как всегда, упирается в половой вопрос!»
Скорее всего, нынешние «неудобства» определялись лишь тем, что у него давно не было женщины. Как-то он этот вопрос запустил, а теперь, вишь, как проняло.
«Безобразие!»
— Вы, Наташа, авто водить умеете? — спросил вслух, выпив коньяк и закуривая.
— Что? — поперхнулась женщина, брызнув с губы мелкими каплями кофе. — Какое авто? Вы о чем?
— У меня, видите ли, грудь очень болит… — Грудь действительно болела. Особенно левая половина. Она вся была один сплошной синяк, за ночь сползший вниз, на бок и на живот. — И левая рука. В таком состоянии за баранку не сядешь, сами должны понимать.
— Так вы что, — нахмурилась Наталья, — хотите, чтобы я у вас шофером служила?
— Отчего бы и нет? — Генрих решил, что идея дорого стоит, да и не врал он почти. Даже наоборот: он ведь не стал ей рассказывать, что у него еще и мигрень на фоне вчерашних переживаний случилась. А хорошая мигрень стоит, если кто не знает, нормального осколочно-пулевого в мягкие ткани.
— Отчего бы да? — адаптировалась женщина к меняющейся ситуации почти мгновенно. Сейчас она была уже спокойна, собрана, хмуро-иронична.
«Не шавка… Настоящая сука! Посмотрим…»
— Вы мне задолжали, разве нет?
— Да, пожалуй.
— Так вы умеете управлять автомобилем?
— Умею… но у меня нет прав.
— Вообще нет или только с собой?
— С собой, — нехотя признала Наталья.
— Мы могли бы заехать…
— Заехать? — нахмурилась она.
— Вот что, — предложил тогда Генрих, — давайте перестанем плести кружева, и назовем вещи своими именами. Я кому-то нужен. Вернее, я нужен им мертвым, и не нужен живым. Кому и отчего, не знаю. Возможностей — тьма, а материала для размышлений — ноль. И это все обо мне. Во всяком случае, пока. Согласны?
— Допустим.
— Что ж, считаем, что допустили. Теперь о вас. Тот, кто вас послал, сыграл вас, Наташа, втемную. Полагаю, в ваших кругах такое поведение не приветствуется.
— Вы сказали.
— Отсюда следует, что возвращаться вам пока некуда. Убьют.
— Возможно.
— Можно, конечно, попробовать объясниться… — это был камень в кусты. Бросок наобум.
— Не обсуждается.
— Вообще или только со мной?
— С вами, полковник!
— Хорошо, — спорить с очевидным бессмысленно. — Мое предложение таково: оставайтесь со мной. Дня на три-четыре. А потом уедете, я вам и билет куплю, куда скажете. Или к своим вернетесь, если объясниться получится. Или еще как…
— Небезупречно, но приемлемо… — Наталья взяла со стола пачку папирос, покрутила в длинных крепких пальцах — «Пианистка или лучница!» — взяла одну, оббила о не по-дамски остриженный ноготь большого пальца, взбросила в угол рта. — Однако если я появлюсь подле вас…
— Я не Кейн, — напомнил Генрих, знавший по опыту, что такое моральные императивы.
— Вы не Кейн. Однако может статься, вы ничем не лучше. Я-то вас не знаю.
— Я вас тоже не знаю.
— Резонно, — согласилась Наталья и протянула руку за спичками. — А теперь скажите честно, Генрих, зачем я вам понадобилась? Ну, не авто же, в самом деле, водить!
Получалось, что он не ошибся. Покушение, тем более, его странный исход ставили Наталью в достаточно сложное положение.
«Между молотом и наковальней!»
Между своими и чужими. Между полицией и боевиками. Между хитрованом, играющим свою, особую игру, и руководством анархистской боевой организации.
«Непросто…»
И все-таки, всей правды о том, что и как заварится теперь вокруг вчерашнего инцидента, Генрих знать не мог. А женщина, как он ее теперь понимал, была не дура и не из новичков. У нее могли быть и совершенно неизвестные и даже непонятные Генриху резоны. Иди знай, что у такой стервы на уме!
— Видите ли, — кое-что он ей сказать все-таки обязан, иначе никак. — Видите ли, Наташа, я прибыл в Петроград, чтобы обсудить с некоторыми людьми некоторые вопросы.
— Звучит многообещающе, — мрачно усмехнулась женщина. — И ключевое слово здесь — «некоторые».
— Вы правы, — не стал спорить Генрих. — Но есть еще одно важное слово. «Кое-что».
— Это два слова, а не одно.
— Вообще-то, одно, но суть от этого не меняется.
— Да, скорее всего, — согласилась Наталья и затянулась, прищурившись.
— Они знают обо мне кое-что, но хотят знать больше.
— То есть, им вас убивать не резон.
— Этим — нет, но есть и другие.
— И вы хотите всех их заинтриговать.
«Умна!»
— Хочу попробовать.
— И как вы это видите?
— Я вижу рядом с собой элегантную молодую женщину с мрачным выражением лица, опасным взглядом и повадками наемного убийцы.
— Звучит заманчиво, — выдохнула дым Наталья, — шофер, телохранитель…
— Возможно, любовница.
— За нами станут следить.
— Уже начали, — уточнил Генрих. Ему нравилось, как женщина вела разговор. И сама женщина нравилась тоже, и это следовало признать и осмыслить, чтобы не наломать дров. — Но учтите, Наташа, чем больше станут нас опекать эти люди, тем труднее будет другим людям приблизиться на расстояние выстрела. Ко мне или к вам.
— Мне понадобится ствол, — похоже, Наталья уже раздумывала над практическими вопросами. Над тем, например, где и как добыть по-быстрому оружие.
— Выбирайте! — Генрих, не таясь, открыл сейф и вынул оба пистолета. — Один ваш, другой — мой.
— Стечкин, с вашего позволения!
— А не крупноват?
— Мне в самый раз, а что касается размеров, то вам ведь и нужно, чтобы его увидели. Я не ошибаюсь?
— Нет.
— А еще мне понадобятся деньги.
— Много? — поднял бровь Генрих.
— Не в этом смысле, полковник, — отмахнулась она, гася окурок в пепельнице. — Мне одеться надо. Ну не так же идти?
— А справитесь?
— Э… Что вы имеете в виду? — еще больше нахмурилась женщина.
— Вам нужен помощник, или сами знаете, что и как?
Вопрос не праздный. Революционерки левого толка одеваются обычно с удручающим безвкусием, и, хотя про Наталью этого не скажешь, ее одежда была всего лишь практична и не бросалась в глаза. И это все о ней.
— Справлюсь.
— Отлично! — Генрих вынул бумажник и отсчитал пять сотенных билетов. — Вот пятьсот рублей золотом, как считаете?
— Вполне! — кивнула Наталья и протянула руку за деньгами.
— Да, нет! — сообразил вдруг Генрих. — Экий я простак! Вам же разные наряды нужны, а не один! Три — четыре перемены, как минимум, а еще белье, обувь, какие-нибудь украшения. Не драгоценности, допустим, но все-таки… И потом, у вас даже зубной щетки нет, не говоря уже…
— Давайте не будем уточнять! — остановила его Наталья. — Каков наш бюджет? Если пять сотен, то…
— В пять тысяч уложитесь?
— Все так серьезно? — глаза женщины словно бы выцвели от холода.
— А вы что думали, я в бирюльки сюда играть приехал?
* * *«Полковник Генрих Воинов из Вюртемберга…»
Слова, казалось бы, понятные, русские, но смысла в них нет. Бессмыслица. Нелепость.
«Абсурд и нонсенс!»
Тем притягательней тайна личности этого странного мужчины. Почему Эльф указал на него? Был кем-то введен в заблуждение или, напротив, именно Воинова имел в виду, когда называл его Кейном? Все может быть, но может и не быть. Однако вот еще непростой вопрос — отчего Воинов не сдал ее полиции. Не хочет светиться или предпочитает наводить тень на плетень? Не выдал, не свернул шею, даже не… Впрочем, у него, наверное, сломаны несколько ребер…
«А может быть, он, и вовсе, не по этой части, или я не в его вкусе, или еще что!»
Одно ясно — человек он не простой и в Петроград прибыл неспроста. Неслучайным представлялось и покушение. Однако верно и другое: из-за этого гребаного полковника — кем бы Генрих Воинов ни оказался на самом деле — Натали попала в историю, которую так с ходу никому не расскажешь и не объяснишь, а уж разрулить все проистекающие из нее большие и малые проблемы, потом изойдешь и кровью умоешься. Оставалось лишь «ждать и догонять», чего Натали делать не любила, хотя и умела.
