Апокалипсис от Владимира - Владимир Соловьев

Глаза Билла угрожающе округлились.

— Шучу-шучу, дорогой брат! Хотел проверить реакцию, а то ты совсем в транс впал. А тут вот и румянец сошел, и взгляд стал злобно-осмысленным. Любишь свои книжки, ну и люби! Должен ведь хоть кто-то к ним хорошо относиться.

Я довольно усмехнулся, чувствуя, как Билл постепенно сникает под натиском моих аргументов.

— Кхм, итак, — откашлялся я, делая вид, что поправляю концертную бабочку, — продолжаем наш сеанс психотерапии для уставших апостолов и архангелов! Причем заметьте, уважаемый бизнесмен от Бога, совершенно бесплатный сеанс, что в корне противоречит моей журналистской сучности! Ой, простите, конечно, «сущности», что орфографически верно, но по сути неточно. Хватит истерить, братец Билл! Все, что было до нас, добром не назовешь, а то, что мы за пять минут верхушку Аль-Каеды прищучили, — уже добро. Кстати, патриархальных старичков мы не трогали, и не мы Еноха уважаемого пытались жизни лишить, это он нас камешками порихтовать хотел. И вот тебе последний и убийственный аргумент — а какая, собственно, разница, кто есть мистер Даниил? Ну предположим, что он Антихрист, что это меняет? Да нет таких злодеяний, которые не совершили бы люди над себе подобными за пять с лишним тысяч лет истории. Ничем уже нас не проймешь, даже за недолгую телевизионную историю уже все возможные злодеяния свершились в прямом эфире, послужив высокой цели роста рейтингов и удорожания рекламного времени в нашем дьявольском бизнесе. А если все-таки Даниил не тот, за кого мы его принимаем, так и вовсе никаких проблем. Значит, пройдет некоторое время и явится настоящий Спаситель, и Даниил окажется предтечей его. А следовательно, и наша с тобой роль исключительно положительная, ибо без предтечи не будет и Спасителя. Не мы с тобой писали этот вселенский сценарий, но если эти роли, замечу, заглавные роли, отведены нам с тобой, то уж давай соответствовать. А ответ мы узнаем в самом конце программы. И даже если он нам с тобой не понравится, то, по крайней мере, удовольствие от работы, с учетом наших возможностей, можно получать безграничное, вплоть до оказания помощи нуждающимся. Билл, ау! В этом месте от тебя требуется улыбочка понимания.

На мою фразу Билл не ответил, так как его взгляд был прикован к надписи, огненными буквами проступившей в воздухе прямо за моей спиной. Я даже чувствовал некоторое тепло, поскольку в сотворении указания принимали участие и белый, и черный огонь. Я обернулся — приказ был четким и не подразумевал задержки в исполнении. Подписи под ним не было, но у меня не возникло никакого сомнения в том, что такого рода телеграмму может позволить себе только один отправитель. Мы с Биллом бросились вон из номера, и, как только дверь за нами закрылась, надпись исчезла, не оставив запаха серы. Сторонний наблюдатель и без знания арамейского догадался бы, что приказ гласил: «Срочно ко мне!»

ГЛАВА 2

От гостиницы до Гефсиманского сада путь недолгий, можно было бы рвануть напрямую через старый город, но как это часто бывает, ближе не всегда значит быстрее. Тем более что после событий последних дней наши перемещения в пространстве перестали быть непринужденными. Это пару лет назад я мог спокойно передвигаться по Иерусалиму. Тогда меня лишь изредка останавливали милые интеллигентные люди, на всякий случай прихватив за рукав, чтобы выяснить, надолго ли я приехал, да и вообще.

— Ой, это вы? А я так и думал, хотя на экране вы и старше, и ростом выше… Ну ничего, хорошо, что вы приехали, а то здесь такое творится! Вы хоть расскажите им там, что все равно ехать надо.

Теперь о нас с Биллом знала каждая собака, и в любом месте, где появлялись мы, избранные, сначала, как сухие листья, гонимые мощным порывом ветра, пробегали охранники с проводками в ушах, профессиональными взглядами, устремленными в никуда, сканируя пространство. Эти безобидные рыбки-лоцманы предваряли следующий за ними пульсирующий сгусток темных костюмов с оттопыренными «глоками» пиджаками. И только потом шествовали мы, правда, не пешим ходом, а в машине.

Мне все это было неприятно. Даниил мог преспокойно переместить нас в пространстве или же просто явиться пред наши очи, а вместо этого он опять почему-то предпочел действовать по старинке. Что ж, Ему виднее, парадный выезд, так парадный выезд. Хоть охранники разомнутся. Все равно скорость наших с Биллом передвижений такова, что они могут в ритме легкого вальса бежать рядом с машиной. Представляю, каких усилий стоило передовому отряду господней СБ рассеять толпу страждущих. Зато телевизионщики оживились — появилась работа! И вот уже идет прямое включение из Иерусалима: нас передают от камеры к камере и комментаторы делают предположения как о конечной точке, так и о возможной цели нашего визита.

А все-таки Господь хорошо позаботился о своих детях — погода в городе прекрасная, виды просто замечательные. Хотя народец шумный. Несмотря на охрану, на нашу машину периодически кидаются отдельные несознательные граждане с просьбами об исцелении и явлении чуда. Э, нет, ребята, вы путаете акты комедии. Это вначале мы были чудотворцы, теперь-то судить будем. Ну, а зачем всех излечивать, если после вынесения приговора и так все станет ясно? А то вдруг вылечишь кого, а ему в Ад — неловко потом будет. Или здоровому больнее мучиться? Но тогда это вообще не по-христиански как-то. Или вот излечишь его, а он на радостях пойдет и согрешит, тем самым испортив себе биографию, да и попадет вместо Рая совсем в другое место. А так — страдание очищает… Нет, я не жмот, мне чудес не жалко. Если б не цейтнот, то шоу устроил бы — будь здоров. Прямо здесь, на крыше машины. Ноги врозь, на ширину плеч, руки, выпрямленные в локтях, вперед, ладони перпендикулярно поверхности земли:

— Потянулись! Вдох-выдох, вдох-выдох, начинаем апостольскую гимнастику! Теперь руки вверх, выше-выше-выше — тянемся, тянемся, тянемся. На мысочки не встаем!

Получили энергию — и резко руки вниз, направляем на толпу страждущих: хватайте, родненькие, божественного света, сколько ваши сосуды готовы принять. Мне не жалко. Сбросьте с себя оковы прошлой жизни, грешники, да возродитесь к жизни вечной. Станьте теми, кем всем вам самим Создателем суждено быть, пока не поздно. А то хуже будет…

Билл усмехнулся:

— Мне эта часть нравится — возродитесь из кокона в бабочку!

— Ну еще бы, — улыбнулся я в ответ, — тебе вообще бабочки нравиться должны. Бабочки-бабешки порой бывают очень даже ничего!

Билл так густо покраснел, что я поспешил его успокоить:

— Да не волнуйся ты так! Считай просто, что нашел еще один путь проникновения света к страждущей душе. Если сам заморачиваться не будешь, то и проблема большой не станет. Надеюсь, не все из этих таблоидов правда? Билл покраснел еще сильнее, но выдавил из себя ответ:

— Конечно, как ты только мог подумать?…

— Понятно. То есть, к счастью, они еще не все раскопали. Да успокойся уже! Раз уж судишь ты, а не тебя, значит, раскаяние твое было принято.

Машина остановилась. Кто-то услужливо открыл дверь, избавив Билла от необходимости продолжать беседу на столь скользкую тему. Мы оказались за кордонами охраны, отделяющими территорию Гефсиманского сада от муравейника современного Иерусалима.

Здесь пели птицы и приятно пахло чем-то неуловимым. Это был не церковный запах ладана, а скорее фимиам, хотя я и не имею ни малейшего представления о том, что это такое. Сад довольно значительной площади занимал весь склон Масличной горы. В глубине сада примостилась часовенка, но главной достопримечательностью этого места была не она, а деревья! Этим молчаливым свидетелям истории было, конечно, не две тысячи лет, но уж точно по нескольку сотен, так что генетическая память о трагических событиях предыдущего пришествия у них определенно была. Должно быть, благодаря резкому переходу от суеты гостиницы и салона автомобиля к открытому и живому пространству у меня возникло ощущение прозрачной нереальности. Будто бы я ехал в лифте, долго-долго, и думал, что сейчас попаду на этаж с невысокими потолками, а двери распахнулись — и вот я стою в гигантском киношном павильоне. Да в таком, что голову вверх до боли в шее закинул, а потолка так и не видно. И воздух такой плотный и вкусный, что надышаться не можешь…

Мягкая трава, высокое, прозрачное, пронзительно голубое небо. Узловатые, старческие, выцветшие ветви масличных деревьев, покрытые молоденькими зелеными листочками. В глубине сада среди растительности виднелся шатер, в котором обосновался Даниил. Должно быть, именно в таких шатрах и Авраам, и Моисей проводили долгие годы в размышлениях над судьбами человеческими. Наша машина медленно вернулась за линию охраны, и мы уже без сопровождения охранников двинулись в сторону шатра.

Стучать не было необходимости — полог был приветственно откинут. Не успев приблизиться к шатру, мы увидели Даниила, выходившего нам навстречу, Я не видел его уже дней пять и не был уверен, в каком настроении его застану. Когда он стоял на Храмовой горе, в лучах славы, лик его светился и был он столь величествен, что я испытал робость в душе, ибо предстал перед нами Царь царей. Сейчас царственность осанки сохранилась, но в выражении лица появилось что-то новое. Даниил все-таки моложе меня, и не на пару лет, потому в моем отношении к нему есть и забота старшего, пусть и только по возрасту. Я отношусь к нему как к брату, который намного талантливее меня, что отнюдь не является предметом ревности, а наоборот, служит источником счастья и гордости. Так вот, на лице предмета моей гордости я заметил следы волнения и бессонных ночей. Даниил выглядел вымотанным, бледным и изможденным.