Горький ветер свободы (СИ) - Ольга Куно

Разительный контраст с этой не слишком привлекательной картиной представляли армоны и дворцы неслыханных размеров, каждый из которых являлся торжеством красоты, чистоты и роскоши. Истинные произведения архитекторского искусства с многочисленными башнями, длинными аркадами, балконами, выходящими на морской берег или цветущие сады с фонтанами, а также бани с бассейнами, содержание которых становилось возможным благодаря системе водопровода, специально прорытым тоннелям, по которым вода перемещалась из местных речек прямиком во дворец.

Казалось бы, при таком вопиющем неравенстве богачам следовало бы бояться мятежей. Но, во-первых, стража бдела, а во-вторых, народ, для которого рабство являлось нормой жизни, принимал как должное и резкие контрасты в социальной иерархии. На то и эмиры, чтобы жить по-королевски.

И вот сейчас все сошлись к центру площади, чтобы поглазеть на «улов», доставленный из далёких северный земель командой «Зелёной русалки», знаменитого судна работорговцев. Богачи, желавшие приобрести живой товар, бедняки, случайно проходившие мимо, жильцы домов, окна которых выходили на площадь, — все приготовились наблюдать за очередным зрелищем. Отнюдь не из ряда вон выходящим, но всё равно любопытным. Девушек пираты с «Зелёной русалки» всегда отбирали что надо.

Их было семеро — молодых женщин, все в возрасте от пятнадцати до тридцати лет, которых загнали на каменное возвышение. Лесов в Арканзии росло мало, и древесина ценилась дорого, а вот камня было в избытке. Теперь девушки — измотанные, испуганные и окончательно дезориентированные — жались друг к другу на самом углу возвышения. Молодой мужчина с обветренным лицом и модными среди моряков короткими волосами — боцман «Зелёной руслаки» прохаживался по возвышению взад и вперёд, подобно дрессировщику, зорко следящему за поведением вверенных ему животных.

Некоторые из зевак качали головами. Не из жалости. Просто вид у девушек был, мягко говоря, не самый лучший. Не товарный. Грязные, нечёсаные, в перепачканной, местами порванной одежде, некоторые — босоногие, смотрелись они, прямо скажем, не самым лучшим образом. Конечно, работорговцы могли бы немного постараться, чтобы показать товар лицом. Однако специфика их работы заключалась именно в том, чтобы распродать рабов как можно быстрее, нередко — с уценкой, и снова как можно быстрее отчалить за новой партией товара. Поэтому зачастую их покупателями оказывались работорговца классов повыше, предпочитавшие не заниматься разбоем, а просто привести рабов в надлежащий вид, и уж потом перепродать их по другой цене, порой куда более высокой.

Я тоже была сейчас среди этих девушек, стоявших на возвышении, словно какие-то заморские диковинки, и не видящие вокруг ничего, кроме жадных до зрелищ глаз. Первую из нас, Илнору, боцман вызвал вперёд. Она не хотела идти, но не решилась сопротивляться его повторному, полному раздражения и угрозы жесту. Шагнула вперёд, а затем медленно пошла вдоль края каменной площадки, туда, а затем обратно, так, как обучал нас всех Злобный пират. Именно так мы называли на своём языке боцмана.

Зрители внимательно наблюдали за перемещениями Илноры, разглядывали её так, будто она была не человеком, а в лучшем случае лошадью, и параллельно слушали комментарии боцмана. Говорил он по-арканзийски, поэтому сама Илнора не могла его понять — в отличие от меня, ибо в своё время я успела освоить этот язык.

— Взгляните, какая ценная рабыня! — разглагольствовал пират. — Ей двадцать шесть лет, она хороша собой, как видите, блондинка. — Зрители довольно закивали: блондинки здесь, в южных землях, являлись большое редкостью. Потенциальные покупатели продвинулись вперёд, грубо оттесняя обычных зевак. — Она абсолютно здорова, не страдает никакими хворями. Способна работать в поле. Кроме того, хорошо умеет шить и вышивать. На протяжении семи лет занималась этим в своём родном городе. Прежние клиенты были очень ею довольны.

«Хорошо, что Илнора ничего не понимает», — думала я, с жалостью глядя на несчастную, запуганную девушку, послушно семенящую по возвышению. Вся эта речь была бы унизительной, даже если бы разговор шёл о продаже животного.

— Хорошо шьёт, говоришь? — вступил в диалог полный мужчина лет сорока, подобравшийся совсем близко к помосту. — И халат может сшить? И рубашку? И женское платье?

— Конечно же, может, мой господин, даже не сомневайтесь! — рассыпался в заверениях боцман, хоть и не мог знать этого наверняка: ведь он даже не удосужился проконсультироваться касательно ответа с самой портнихой.

Впрочем, учитывая талант и опыт Илноры, полагаю, пират был не так уж неправ.

Немного подучившись, она без особого труда освоит специфику здешней одежды.

— В таком случае беру её, — постановил покупатель. — Я расширяю свою мастерскую, и мне как раз нужна новая портниха со свежим взглядом.

— Цена стандартная — тридцать динаров, — объявил боцман.

— По рукам.

Вот так и заключили сделку, решим тем самым судьбу Илноры. Что ж, можно было бы сказать, что это далеко не самый худший вариант. Во всяком случае, мужчина явно покупал её не для плотских утех; ей предстояло заниматься любимым занятием, тем, что она делать умела и делала хорошо.

В последние дни пути это стало основной темой обсуждений. Страдания по безвозвратно ушедшему прошлому отошли на второй план. Теперь девушек в первую очередь волновало — что же будет дальше? Хуже станет или лучше, чем сейчас? В какие руки они попадут? От кого станет зависеть их судьба? Станут ли они беззащитными наложницами похотливых эмиров? Или хотя бы горничными или поварихами в приличных домах? Попадут ли в армон или в бордель?

К тому моменту я уже практически не принимала участия в этих обсуждениях. Меня, как несомненно и многих других, не устраивал ни один из обсуждаемых вариантов, пусть даже и самый что ни на есть «удачный». Я хорошо помнила, с чего всё началось. Помнила, как весь находившийся на городской окраине район, в котором я жила, в одночасье оказался выжжен дотла — ни домов, ни вишнёвых садов, ни фонарных столбов, ни клумб с благоухающими розовыми кустами. Помнила, как обвалился догорающими досками мост, гостеприимной дугой переводивший нас к центральной части города через реку. Помнила много трупов, в неестественных позах лежащих на мостовых. В том числе и тела хорошо знакомых мне людей. И девушек, некоторые из которых были моими соседками, которых вместе со мной согнали к отдалённой и неприметной бухте. Там нас поджидал корабль с чёрными парусами.

Потом было долгое, утомительное и во всех отношениях премерзкое путешествие по морю. Нас большей частью держали в трюме, где было тесно, душно и дурно пахло. С этого момента мы превратились в не-людей, а вещи, и это транслировалось нам весьма доходчиво. Нет, на нашу честь никто не покушался. Товар нельзя портить, это первое правило работорговца. Если и били за ослушание — то так, чтобы не оставалось синяков. Зато могли ограничить в еде или на время лишить питья — страдание, когда кругом можно видеть неограниченное количество солёной морской воды, практически невыносимое. Многим из нас первое время было невыносимо плохо и без всяких наказаний, просто от непривычной морской качки. Настолько плохо, что даже о душевных страданиях, связанных с нашим нынешним незавидным положением, мы забывали начисто. На второй день большинству стало гораздо легче, но некоторые промучились и два дня, и три. Изредка нам разрешалось подниматься на палубу, чтобы вдохнуть свежего морского ветра. Всё это время за нами, конечно же, неусыпно следили.