Покушение на зеркало - Эдуард Кондратов

Некогда, а если точнее - лет пять-семь-девять назад - я не без удовольствия ощущал себя писателем, больше того - популярнейшим в области прозаиком. Мои книги можно было купить лишь по крепкому книготорговому блату либо на партийных пленумах никак не ниже городского уровня. Помню, как приятно было мне однажды подслушать умственный разговор шедших впереди меня по тротуару подростков. "Она, дура, даже "Длинное облако" не читала!" - громко возмущалась тонконогая девчонка с портфельчиком. И эта уничижительная интонация по отношению к неведомой мне невежде прозвучала даже для моего избалованного в те времена авторского слуха райской музыкой. Народное признание - это вам не реверансы дежурных критиков. Возможно, мои романы и повести по большому счету и не были так уж хороши, в условиях дефицита и вареный рак, известно, сходит за красную рыбу. Но писательское существование "на вольных хлебах" делало мою жизнь, во-первых, осмысленно оправданной, а во-вторых, вполне удовлетворительной материально. Машину я так и не купил, но зато и поездил по европам изрядно, что было тогда не всякому дано. И проблемы мебели-ремонта решил, и даже замахнулся на строительство дачи. Однако рука, к сожалению, так и повисла в воздухе: что теперь делать с недоложенной кирпичной коробкой, не знаю ни я, ни подрядившиеся дачевозводители братья Бубенковы, которым я задолжал столько, что в пору расплатиться с ними самим недостроем. Вот уже три с половиной года я полирую тренированным писательским задом не дубовое кресло в домашнем своем кабинете (он же по совместительству гостиная ), а расшатанный казенный стул с инвентарным номером хозуправления Дома печати, а может, и издательства "Парфенон", отвалившегося от него как траченная тлями почка. Почему не пишу книги как прежде? Пишу. Даже написал уже, и не одну, а две с половиной. Но заканчивать третью повесть охоты нет, потому что нет смысла. Презираемый мною книжный поток, словно мутная вода из ведра уборщицы, хлынув на прилавки, не одну щепку вроде меня смыл с современной литературной поверхности. Книгоиздание неожиданно оказалось сверхприбыльным бизнесом, почти как криминальный вывоз нефти. Ну а где быстрые деньги... понятное дело.

Наиболее хваткая часть моих современников не преминула воспользоваться этим.

Что термин "хорошая книга" утратил свое классическое значение, я понял, когда год назад возвращался из Москвы в одном купе с оптовыми книготорговцами.

Узнав, кто я есть такой, они расхвалили мои книги и тут же выразили свое искреннее соболезнование почившему во мне писателю. По их словам, "те, ранишние "книги обречены на забвение. Новый читатель, покупающий только "свою серию" про секс или про убийства, уже сформировался, а на него, массового, только и следует рассчитывать, если не хочешь прогореть.

Все-таки я продолжаю рассчитывать, что увижу напечатанным свой последний роман, лучший, как мне кажется, из всех моих опусов. И в издательстве, пожалуй, меня удерживает только эта трепетная надежда: все-таки рядом с кухней! Карпович очень расплывчато, но все ж таки обещал - к концу года, мол, так и быть, рискнет. Ни он, ни "полупахан" роман не читали, как я им его ни навязывал. Оба выразили полную уверенность в высоких достоинствах моего заслуженного пера, но рукопись так и лежит у меня в столе. Сколько ей там еще томиться? И чего они, олухи, боятся? Ведь роман о любви, а любовь - тема вечная, инфляции неподвластная. Хотя... Кто знает? Глядишь, пройдет еще несколько лет, и наглотавшиеся секс-романов читатели будут, зевая, на десятой странице захлопывать книжку о непонятных переживаниях двуногих бронтозавров.

10

- Феликс Михайлович, с телевидения снова звонили, - сообщила мне, едва я переступил порог редакции, Люся, наимладшая наша редакторша, принятая месяц назад на полставки. - Спрашивали, вы точно у них будете или как? Просили перезвонить обя-за-тель-но!

Субтильное созданье в доверчиво открытой маечке опять склонилось над компьютером, а я набрал номер и подтвердил: да-да, как и договаривались, в половине одиннадцатого и ни минутой позже. Как возвышает тебя в собственных глазах эта независимость в отсутствие начальства!.. Разложив листы корректуры "Зеленого доктора в каждой семье" и придав таким образом столу вполне рабочий вид, я прикинул, что в моем распоряжении есть еще четверть часа - как раз на чашку кофе в забегаловке рядом со студией. Сегодня-то можно ведь и с коньячком-с! А коли светит такая перспектива, время терять - грех.

11

* * * ...Примерно час спустя в уютной редакции развлекательных передач местного телевидения можно было увидеть небольшого человека в дымчатых очках, со светлорусой бородкой и плешинкой, чуть проклюнувшейся посреди мягких седеющих кудрей. Человек в очках, одетый несколько молодежней своих сорока с хвостиком лет - американская футболочка с загадочным числом 88, очень потертые светлые джинсы, не первой белизны спортивные туфли, - любезно общался с двумя довольно еще молодыми, но не так уж, сотрудницами - редактором и режиссером ежемесячной телепрограммы "Между нами, женщинами". Русобородый посетитель рассказывал им что-то смешное, раздвигая в улыбке безвольный, припрятанный за волнистой растительностью рот, крутил головой, поддакивал, мягко возражал, угощал собеседниц сигаретами и курил сам.

Это был очень светский человек.

Он все время что-нибудь делал. Вставал с кресла и подходил к окну, касаясь пальцами восковых листьев чахнущей на подоконнике герани. Живо откликался на просьбу костлявенькой рыжеволосой редакторши и говорил ей, который час, а потом, деланно хмурясь, скорбно качал головой: вот, мол, попусту уходит время... Режиссер, тоже рыженькая, но полная, кинула ему реплику - он поймал ее, ответил, почти не думая, но довольно удачно, улыбкой обозначил шутку, подыграл интонацией. Когда рядом с ним на столе запищал телефон, он снял трубку и заговорил в нее совсем не так, как только что: он, видно, настраивался на тональность того, который звонил.

- У аппарата? - веско переспросил он. - Ходоров, писатель... А вот Каретникова нет, ждем.

Ходоров. Феликс Михайлович Ходоров. Это я. Вернее, так зовут человека, который вовсю пользуется моим именем, этого суетливого бородача. Хотя, скорее всего, он-то и есть истинный Ходоров. А я? Вряд ли кто догадывается, что я существую.

Изредка, когда я отслаиваюсь от Феликса Ходорова, он предстает предо мною весь, нагишом, даже бурые печенки просвечивают сквозь кожу. Я наблюдаю за ним без какой-либо родственной симпатии, с жалостливой брезгливостью. Я не принимаю его таким, каков он есть, я мечтаю, чтобы он изменился хоть чуть. Но я знаю, что помочь ему невозможно. Для этого надо каждодневно, а не раз в полгода, в квартал или в месяц, выходить из его оболочки.Только тогда очеловечивается этот несложный разговорный автомат, запрограммированный на типовые житейские ситуации. Если бы я мог выныривать из небытия почаще!.. И не на горсточку секунд, не на жалкую минуту прозрения! Что эта минута, если все остальное время говорящее, передвигающееся, обнимающее, "думающее" и "творящее" нечто, известное людям под именем писателя Феликса Ходорова, действует так, как велят ему дырочки на трансцендентной перфокарте, пробитой невесть кем.

Вот и сейчас, как всегда внезапно, я с перископическим приближением увидел себя. Нет - его. Этого. Ходорова. Я разглядывал его отстраненно, будто из тьмы кинозала.

- Черт знает что, - сердито пробормотал Ходоров и забарабанил ногтями по нечистому от следов клея столу. - Еще полчаса, и я - уж простите, ради Бога! - пошлю куда подале и нашего с вами Каретникова, и саму передачу, как она ни мила.

Вот паяц! Ведь будет ждать, сколько нужно!

- Теперь уже скоро, - сочувственно причмокнув, вздохнула редакторша и поправила высветленную прядку в прическе. - Председатель задержал... От него не уйдешь просто так, вы уж потерпите, Феликс Михайлович.

Она-то не знает, что его угрозы - липа.

- Вот именно - "терпите", - с сарказмом повторил Ходоров. Он снова закурил и движения его были при этом подчеркнуто нервны. - Терпи, покорный россиянин...

- Некрасов? Или импровизация? - вскинула выщипанные брови режиссер. Щеки ее колыхнулись: молчаливость ей шла куда больше.

- Лидочка, не все ли равно? - Ходоров рубанул рукой воздух. - В нас, русских, азиатчина неистребима, застряла с времен Батыя, вот и терпим надо и не надо.

Что нам время - особенно чужое. Сегодня в России, знаете ли...

...Бог мой, скорей бы пришло затмение! Он невыносим! И ведь не остановишь.

...Зря я гневался на Каретникова: оказалось, шеф развлекательных программ задержался у председателя телерадиокомитета как раз в моих интересах.

Кандидатура гостя передачи "Между нами, женщинами", то есть моя, согласована была с начальством раньше, а сейчас Петр Иванович выдирал у него "добро" на возможность более или менее подробного разговора перед камерой о моей новой книге. По мнению председателя, это пахло скрытой рекламой, которую издательство и автор хотят протащить на халяву. По словам Каретникова, ему пришлось побожиться, что роман Ходорова "Не отводи глаза!" не включен в издательские планы "Парфенона", так что коммерческие интересы здесь исключены.