Проклятье древней гробницы - Сергей Саканский

В плохом романе следователь бы сказал больному: «Здравствуйте, как самочувствие?» В кино бы непременно представился, чтобы в очередной раз напомнить невнимательному зрителю, кто он такой. В реальности он просто спросил у жертвы:

– Что это были за грибы?

– Смерть… – прошептал художник.

– Какой марки грибы, я спрашиваю, – настаивал Пилипенко.

– Да не дави ты на него, – возмутился Жаров. – Человек и впрямь умирает.

Впрочем, цинизм журналиста часто входит в конфликт с человеческими чувствами. Он достал диктофон, нажал кнопку. Боревич проговорил едва слышно:

– Черный… Орф… Черный орахл…

– Что? – встрепенулся Жаров. – Оракул? Черный оракул?

– Р-р-р… Ру-у… Руль… – продолжал умирающий.

– Руль. Какой еще руль? – строго спросил Пилипенко.

– Ру-уф…

Сказав свое последнее слово он умер классически – откинув голову в сторону. Тут вошел врач. Посмотрел на художника, лежащего с открытыми глазами, на Жарова, который стоял над ним с диктофоном в руках. Сказал:

– Убивцы! Вон отсюда! Позор пятой школе.

Врач указал на дверь. Выходя, Жаров увидел, как он коротким привычным жестом закрыл умершему глаза.

– Я его вспомнил, – сказал Пилипенко, – когда они шли светлым больничным коридором, на ходу снимая халаты. – Он в школе комсоргом был.

Жаров бросил свой халат на топчан. Пилипенко чуть ли не на лету подхватил его и молча повесил оба халата на стоящий в углу кронштейн.

– Я записал последние слова покойного, – Жаров хлопнул себя по карману, где был диктофон. – Похоже, он сказал: «черный оракул». Это может значить что-то важное.

– Что ж, возможно, это имеет какой-то смысл. А может быть – и никакого.

Они вышли из больницы.

– Проклятие древней гробницы реально, – сказал Жаров.

– Вздор! Ты, как всегда, несешь свою мистическую чушь. Это просто убийства – только и всего.

– Какие убийства? Профессор свалился с обрыва, пьяный. Художник отравился грибами и умер.

– Да-да-да… – язвительно проговорил Пилипенко. – И грибов сейчас в лесу не густо. И эта плита в раскопе…

– А что плита?

– Помнишь, я взял с собой палку из гробницы?

– Проводили экспертизу, снимали отпечатки…

– Нет. Просто рассматривали. И твои фото – тоже.

Он достал бумажник, оттуда – несколько фотографий.

– Даже распечатали, – заметил Жаров.

– Ага. Посмотри внимательно на этот угол. Здесь явно был сделан подкоп. И сама истерзанная жердь… В целом, устройство напоминает мышеловку.

Пилипенко присел на корточки и принялся рисовать палочкой на земле, комментируя:

– Мышь забегает в мышеловку, задевает за проволочный столбик, который поддерживает дверцу. Дверца падает.

– Кто это мог сделать? – удивился Жаров. – Для этого надо, наверное, обладать некоторой физической силой.

– Не обязательно. Это могла бы сделать и хрупкая маленькая девушка, сама серенькая, словно мышь. Вот тебе и несчастный случай. С профессором и художником также произошли несчастные случаи. Следовательно…

– Два убийства и одна попытка убийства.

– Именно. И никаких проклятий древней гробницы.

– А в случае с Тутанхамоном? Скажешь, и там были убийства?

– А почему бы и нет? Кто-нибудь отрабатывал эту версию?

Жаров с изумлением уставился на своего друга. Вернувшись в редакцию, он углубился в изучение проблемы, быстро листая страницы интернета. Старые фотографии пирамид сменялись видами египетских раскопок, археологов… Все, причастные к раскопкам гробницы Тутанхамона, погибли или умерли. Но вовсе не от загадочного могильного грибка. По крайней мере, двое из них ни разу и близко не подходили к заколдованной гробнице. Одна милая девушка была секретаршей концессионера и оставалась в Лондоне. Погибла под кабриолетом. Другой, профессор, скоропостижно скончался от инфаркта у себя дома.

– Это интересно, – сказал Пилипенко, когда Жаров позвонил ему, изложив эти факты. – Я обязательно приму к сведению. Ты навел меня на одну любопытную мысль… Вопрос. Ты идешь на похороны?

– Не люблю подобные церемонии.

– Я знаю. Но все же придется.

Кладбище было пустынным, но в одном месте собралась небольшая толпа. Пилипенко и Жаров подошли к группе скорбящих и встали позади всех. Говорила Лебедева.

– Недавно мы простились с профессором Коровиным, который был выдающимся ученым и замечательным человеком. Сегодня же мы опять прощаемся с нашим коллегой, работавшим в экспедиции на должности лаборанта, но замечательным художником по призванию…

Жаров поймал взгляд Лебедевой, явный «перегляд» и почувствовал себя бодрее посреди всеобщего уныния. Часть собравшихся он узнал: рядом с Лебедевой стояла Вышинская, историк из Москвы. В толпе, среди незнакомых людей, Жаров увидел землекопов экспедиции – парня и девушку, которые волокли носилки, крымского татарина и сторожа, который был уже изрядно красномордым и красноречиво блестел глазами.

У пирамиды из венков стояли женщины в темных платках или вуалях, двое длинноволосых бородатых мужчин богемного вида, девушки, также по виду принадлежащие к арт-среде. Кого-то не хватало в этой композиции… Пилипенко также это понял и тихо проговорил:

– Мне кажется, что я увижу здесь нечто важное. Но главное оказалось не в том, что я вижу, а в том, чего не вижу. Вернее, кого…

Миловидная пожилая женщина в черной вуали гневно оглянулась на него, укоряя, как ей показалось, в постороннем разговоре. Посмотрела она и на Жарова: в этом взгляде мелькнуло кокетство, за что ее можно было укорить взаимно. Жаров ответил другу:

– Среди его коллег нет Ольги, лаборантки.

– И этот факт, несомненно, что-то означает, – сказал Пилипенко.

Лебедева меж тем закончила свою печальную речь:

– Он обладал истинным талантом и такой щедростью, что отдал свои творческие силы простой будничной работе… Прощай, наш друг и коллега! Пусть будет спокойным твой вечный сон.

Двое могильщиков закопали яму, быстро орудуя лопатами, соорудили, прихлопывая, холмик, затем устроили над могилой шатер из венков. Мелькали надписи на лентах: «От коллег по работе», «От Союза художников». «От скорбящих…» «От…»

Женщина в вуали повернулась, чтобы уйти. Жаров проводил ее взглядом. Люди расходились, шли по аллее. Вышинская повернулась к Лебедевой. Они принялись о чем-то говорить, довольно-таки возбужденно. Пилипенко также это заметил и с любопытством посмотрел в их сторону.

Друзья шли сначала вместе со всеми, замыкая шествие, но следователь вдруг круто повернулся и возвратился к могиле. Жаров подошел к нему.

Пилипенко расправил одну из лент. На ней было написано: «От старого друга».

– Этот от археологов, – задумчиво проговорил следователь, – этот от художников, этот от семьи. Дежурные, безымянные: «Помним, скорбим». Но кто из присутствующих мог быть старым другом?

Оба посмотрели на людей, уходящих по аллее.

– Какие-то пожилые женщины, – комментировал Пилипенко, – явные родственники, плюс явные художники. Девушки богемные, музы всякие.

– Друг может быть и женщиной… – вставил Жаров.

– Знаешь, что… – сказал Пилипенко. – Я выясню, где он жил, а ты, пожалуй, посети этот дом. Поговори с соседями. Если надо, покажешь свое липовое удостоверение.

Позже Жаров поймал себя на том, что думал о той миловидной пожилой женщине в черной вуали неспроста: интуиция, предчувствие… Впрочем, вздор: просто-напросто он часто думал о всяких женщинах, которых встречал. Так или иначе, но именно она, теперь, разумеется, без вуали, открыла ему дверь, когда он позвонил в квартиру покойного художника.

– Если вы к Боревичу, то он умер, – сказала она на пороге и, разглядев в потемках прихожей Жарова, добавила: – Да я же вас видела на похоронах!

– Я присутствовал там как официальное лицо, – сурово сказал Жаров. – Я из полиции.

Соседка недоверчиво посмотрела на Жарова, тот показал ей красную книжечку.

– Настоящее? – спросила женщина.

– Имитация, хоть и довольно искусная, – честно признался Жаров, но эти слова были восприняты как шутка с серьезным лицом.

Она пригласила его на кухню, поставила чайник. Жаров принялся осторожно расспрашивать ее о соседе по коммуналке.

– Да, он был очень страстным… – женщина запнулась, опустила и вскинула глаза, будто подбирая слово или намеренно режиссируя реплику.

Жаров успел перебрать несколько существительных, но так и не угадал нужное.

– Грибником, – закончила соседка. – Всегда приносил полные корзины.

У нее была странная привычка изображать руками слова. Например, на слове «полные» она округлила пространство перед своим животом. Жаров усомнился:

– Как он мог найти сейчас в лесу грибы? Говорят, их там вообще нет.