Гастролер - Олег Алякринский

Врач деловито осмотрел лежащего на асфальте, выпрыгнувшие из «рафика» два санитара прикрыли тело белой простынёй и уложили на носилки. Потом врач запустил пятерню во внутренний карман пиджака убитого и выудил оттуда потрепанный паспорт. Раскрыл и продемонстрировал его стоящему рядом сержанту.

Наверно, вам надо зафиксировать, — озабоченно заметил врач.

Патрульный закивал и, достав записную книжку, торопливо черкнул в ней имя, отчество и фамилию пострадавшего. После чего дверцы «рафика» захлопнулись, и покойника повезли в морг.

Па ковровую дорожку из «Интуриста» высыпало человек пять в темных пиджаках и галстуках, которые стали деловито разгонять зевак.

А еще через пять минут подкатила серая «Волга» с синей полосой на боку и надписью «Специальная».

— Где труп? — тихо спросил у патрульного милиционера выпрыгнувший из «Волги» полковник милиции.

— Только что увезли в морг, — четко отрапортовал тот.

— Кто приказал? — На лице полковника отразилось недоумение, сразу же переросшее в недовольство.

— Я не знаю, — смутился тот. — «Скорая» была… Врач, санитары… Они и увезли.

— Бардак! — мотнул головой полковник и, нагнувшись, крикнул в салон: — Лебедев, разузнай, кто выслал труповозку! Позвони в Склифософского — может, туда уже вызов поступил! Кто это был? — обратился он снова к патрульному.

— Кто? — не понял милиционер.

— Убитый, — нервно повысил голос полковник. — Кого убили-то? Выяснили?

— Так точно! — Патрульный полез в карман и вытащил записную книжку. — Вот я тут зафиксировал. Медведев. Георгий Иванович. Тысяча девятьсот десятого года рождения… И еще… — Он стал энергично крутить головой во все стороны. — Тут с ним были какие-то люди. Трое.

Но полковник его уже не слушал. Он залез на переднее сиденье серой «Волги», сорвал трубку радиотелефонной связи и вполголоса начал докладывать. Потом несколько секунд выслушивал ответ собеседника.

— Я не знаю… — тихим извиняющимся тоном произнес он. — Сейчас постараюсь их опросить.

Бросив трубку на рычаг, полковник вылез из машины и повернулся к милиционеру, стоящему перед ним навытяжку:

— Старшина! Ты сказал, что с ним еще кто-то был. Где эти ребята?

Старшина оглянулся на своего напарника и что-то спросил у него. Тот покачал головой.

— Нет, они ушли…

— И этих упустили! — Полковник сокрушенно рубанул кулаком воздух. — Ну уж коли не заладилось с самого утра, так не заладилось. Старшина, ты из местного отделения? На дежурстве?

— Так точно. Мы с сержантом Федорчуком… — он мотнул в сторону безмолвного напарника, — производили обход территории. И с нами тут еще два дружинника из…

— Ты хоть знаешь, кого тут сейчас грохнули? — перебил его полковник. — Георгий Иванович Медведев — это же крупнейший воровской авторитет, главный пахан московских, и не только московских, уголовников… Ни хрена себе покушение, парень! Кому рассказать — не поверят: у «Интуриста» завалили Медведя!

Через три дня, как и полагается по русскому православному обычаю, в церквушке, что на Ваганьковском кладбище, отпевали новопреставленного раба Божия Георгия. По этому случаю вход на территорию кладбища для обычных посетителей был временно закрыт и у запертых ворот дежурили два рослых парня в черных пальто. В тесный храм, впрочем, набилось народу немного, исключительно мужчины с очень похожими лицами: обветренными, изборожденными морщинами, а то и с застарелыми рваными ранами на щеках или подбородке; со стороны могло показаться, что это какая-то неправдоподобно большая семья, сплошь состоящая из великого множества братьев, которые пришли хоронить своего старшего брата или даже отца. Все стояли плотно вокруг гроба, молча, ни о чем друг дружку не спрашивая, и было понятно, что присутствующие прекрасно осведомлены о причине смерти усопшего.

Открытый красного дерева гроб стоял перед алтарем. Лица покойного не было видно из-за обилия цветов, горой наваленныx поверх кумачового покрывала.

Снаружи, у самой прикрытой двери в храм топтался человек, совсем не похожий на остальных: он был в темной куртке на «молнии», в низко надвинутой на глаза шляпе и в больших дымчатых очках, скрывавших половину лица. Он ни с кем не вступал в беседу, и с ним никто не заговаривал, и, дождавшись, когда батюшка отчитал отходную и попросил закрыть гроб крышкой, торопливо зашагал по центральной аллее к свежевырытой могиле.

Люди вышли из церкви, шесть человек вынесли гроб. Подогнанную ко входу в храм железную тележку отвергли и, возложив гроб на плечи, двинулись туда же, куда отправился мужчина в шляпе и дымчатых очках.

Он же остановился неподалеку от пахнущей сыростью зияющей ямы и стал пристально рассматривать соседние надгробия. Только когда гроб опустили в яму, сверху насыпали земляной холм и толпа быстро рассосалась, человек и дымчатых очках подошел поближе и прочитал надпись на воткнутой в холм деревянной табличке: «Георгий Иванович Медведев. 1907–1983».

Минут через пятнадцать этот же человек стоял в будке телефона-автомата напротив кладбищенских ворот и говорил вполголоса:

— Да, товарищ генерал, до конца дождался. Все были. Прошло без эксцессов. Отданы последние почести, все как полагается. Правда, близко к гробу подойти мне не удалось, но лицо я видел… По приметам, вроде бы он. И могилу видел. Да, стоит, с его фамилией. Так что, думаю, дело можно закрывать…

Повесив трубку на рычаг, мужчина в шляпе вышел из будки и с сомнением глянул в сторону кладбища.

— Странно все это, — пробурчал он себе под нос. — Как-то очень ненатурально. Ну да ладно — нет человека, нет проблемы…

Глава 2

Жизнь — как море. Заходишь в воду у самого бережка, вода по колено, потом начинаешь плыть, и плывешь без оглядки, покуда хватает силенок, под конец нырнешь, все глубже, глубже… И спохватываешься, когда разбирает страх, что нырнул слишком глубоко и уже не сумеешь выплыть… Бремя прожитых лет давит на грудь, тяжким камнем навалившись на сердце, с годами его все сильней и сильней тянет ко дну… Тяжелее дышать, тяжелее двигаться. Слабеют руки, разжижаются мысли, тает память, и остается только мелочная жажда жизни, или стариковские капризы, или жгучее желание разорвать узел существования разом — и уйти.

Но когда у тебя за спиной громоздится созданный тобой, твоей упрямой волей и твоими руками огромный мир, который ты, одряхлевший и умирающий, уже не можешь объять, но чувствуешь его всей душой, — ты не имеешь права уйти просто так, не сказав напутственного слова. Это даже не подло… Это преступно!

Медведь пригубил рюмку и стал пить горькую микстуру мелкими глоточками, как ликер, не морщась. Кому нужна она, эта микстура? Как мертвому припарки! Он понимал, что осталось ему жить на этом свете уже совсем недолго. В последние месяцы все сильнее донимала печень, особенно по утрам, точно в ней поселился прожорливый червяк, грызущий его изнутри. Все труднее с каждым днем становилось дышать, особенно бессонными ночами. Уколы не избавляли старика от изнуряющей нутряной боли. Он знал, что беспощадная хворь сжирает его медленно, но верно, приближая смерть…

«Что ж, рано или поздно этот день должен будет наступить, — думал Медведь без печали, — и надо быть ко всему готовым, особенно к визиту дрянной старухи с ржавой косой»,

Но ему не хотелось, чтобы после его ухода построенная им империя разом рухнула и развалилась. Он давно уже озаботился мыслью о том, как бы передать свое дело в надёжные руки, чтобы его начинания были подхвачены и продолжены, а не растасканы по углам матерыми волчарами — криминальными авторитетами, которые в одночасье раздерут все по клочкам.

Быбрав еще семь лет назад себе молодого преемника, Теории! Иванович негласно наблюдал за ним и пока ни разу в нем не был разочарован… Владик Смуров. Он же Владислав Щербатов. Он же Владислав Игнатов. Он же коронованнвй вор в законе по кличке Варяг. Достойный продолжатель дела Медведя.

Свое окончательное решение старик принял уже давно и знал, что еще сможет за него побороться, если вдруг кто-то из уважаемых авторитетных людей сегодня вздумает встать на дыбы и возмутиться — иначе бы и не стоило зазевать столь долгую игру с возведением Варяга на такие высоты.

И вот этот день настал. Решающий день, о котором знати только Егор Нестеренко и он, Медведь. «Сегодня в представлю Варяга большому сходу как нового смотрящего, — размышлял Медведь у себя в кабинете на втором этаже. — День коронации настал. Решающий для меня и для него день, определяющий. На что еще ты способен, Медведь, стоящий на краю разверстой могилы?»

«Лучший вожак в стае людей — это не всегда самый сильный, не всегда самый умный, не всегда самый хитрый или жестокий, но всегда бескомпромиссный в своем знании нужного пути — так думал Медведь, тяжело ворочаясь в глубоком кожаном кресле. — И здесь я не пойду ни на какие им уступки. Даже если придется их всех сломать через колено. А время на это, надеюсь, мне еще Бог отпустил».