Однажды случилось… - Влад Авилов

– Проснулся, алкоголик?

– Доброе утро, дорогая. Как ты себя чувствуешь?

– Он еще спрашивает. Кто коньяк ночью выжрал?

– Я? – искренне удивился Лавруша.

Жена сунула ему под нос бутылку, янтарная жидкость в которой едва покрывала дно.

– Вечером была половина.

– Отстань, ладно, – Лаврентий Петрович попытался сунуть голову под одеяло, но жена оказалась проворней.

Сдернув одеяло, она с изумлением уставилась на скорчившуюся фигуру мужа.

– Это что? – ее указующий перст утремлен прямо в нижнюю часть живота.

Лаврентий Петрович подтянул трусы повыше.

– Да, не это, прости меня господи.

– Банка, – догадался Лавруша.

– Вижу, что банка. Чего она здесь?

– Не знаю, – честно ответил он.

– Драпать собрался. Жену бросить хочешь, молодую нашел, – она схватила банку, – ничего не получишь. Голым к ней уйдешь.

– Да к кому, к ней? Побойся бога, Нина. Никуда я не собираюсь уходить. Послушай, – он усадил жену на край постели, – Ну не помню я. Как коньяк пил помню, как в погреб лазил помню, а зачем – не помню. Может показалось, что воры залезли.

– Допился, значит. Глюки по ночам приходят. А как орал во сне помнишь?

– Нет, – Лавруша беспомощно покрутил головой.

– А это что? – жена глазами показала на пакетик орбита.

– Не знаю я. Думал, ты положила.

– Ну все! Врача вызывать надо. Банку иди на место поставь, ирод.

После завтрака, движимый неясной тревогой, Лаврентий Петрович решил сходить к монументу. Тот в свете солнечного дня сиял чистотой.

Он обошел со всех сторон. Все в идеальном порядке. Только стайка воробьев носилась вокруг. «Обгадят, мерзавцы, – подумал Лаврентий Петрович.» Он оглянулся вроде никого не видно, подобрал палку и, подпрыгивая, начал бегать вокруг монумента. Вначале воробьи не обращали на него никакого внимания, но потом тревожно запищали и все разом улетели к ближайшим деревьям. Лаврентий Петрович вздохнул с облегчением и собрался было уходить, но тут на верхушку монумента опустилась большая черная ворона и нагло уставилась на Лаврушу.

– И ты прилетела гадить?

Блестящие глаза – бусинки не мигая смотрели на него.

– Кышь!

Никакой реакции. Тогда он наклонился к земле, делая вид, что ищет камень. Ворона недовольно каркнула, продолжая наблюдать, но когда он выпрямился, тяжело взмахнула крыльями и улетела.

С чувством выполненного долга Лаврентий Петрович отправился обратно в село.

Весь оставшийся день он мучительно пытался вспомнить, что же произошло этой ночью. В голове вспыхивали неясные образы, отрывки какихто видений. но свести воедино их никак не удавалось. Постепенно дневные заботы оттеснили мрачные мысли, а потом и совсем стерли их из подсознания.

6

Через несколько дней после террористического акта, который по выражению Лавруши, сплотил народ Мочалок вокруг президента и показал его верность принципам независимости и демократии, провели торжественную инуагурацию. Президент, как и полагается, выступил с программной речью. В ней он вновь подверг остракизму северного соседа, заверил граждан, что всю свою жизнь, без остатка, отдаст служению демократии, независимости и процветанию Мочалок.

– Главная задача, – сказал Лаврентий Петрович, – вхождение нашего государства в единую семью европейских народов. И тут возникает вопрос о названии нашей страны. Проклятые большевики сделали все возможное, чтобы стереть из нашей памяти настоящее, которое дали этой земле наши предки. Кто из вас его помнит? – сидящие в президиуме стыдливо прятали глаза. – И я не помню, говорю честно, как ваш президент.

Но сделаю все, чтобы восстановить его. Мы поднимем спрятанные большевиками архивы, пошлем своих людей в Европу, но восстановим наше попранное имя и тогда оно засияет путеводной звездой на европейском небосклоне. Я вам торжественно обещаю. А пока будем достойно нести свой крест.

Лаврентий Петрович усталым жестом вытер пот с чела. Члены президиума дружно зааплодировали с осуждением уставившись в зал бывшего колхозного клуба, где, несмотря на все их старания, собралось не более двух десятков человек, в основном старики и старухи, которые думали, что привезли новое кино. Сидевший в первом ряду Кузьмич, в прошлом колхозный кладовщик, нынче уважаемый бизнесмен, а по совместительству самозваный глава местечковой оппозиции. Его единственного из сельчан уговорили гнать продукт не только ночью, но и днем и по этой причине регулярно выписывали налоговые декларации, радостно воскликнул:

– Коммуняку на гиляку!

Президент поморщился, но ничего не сказал. Взгляды членов президиума превратились в угрожающие, они злобно уставились на Кузьмича.

В свое время он дважды подавал заявления о вступление в партию, но его так и не приняли с одной и той же формулировкой: морально неустойчив. Прежняя обида жгла сердце, с торжеством попранной справедливости он повторил:

– Коммуняку на…

Микола, здоровенный парубок, закончивший в свое время с отличием в райцентре школу – интернат для умственно отсталых детей, а, после возвращения в родное село, избранный секретарем комсомольской организации колхоза, начал угрожающе приподниматься со стула. В его мутно серых глазах, обычно ничего не выражающих, засветились красные огоньки. В аппарате президента его назначили начальником службы безопасности государства Мочалки, и он был готов действовать.

По позвоночнику Кузьмича пробежали мурашки.

– Я что, я ничего…пролепетал он, стараясь поглубже втиснуться в кресло.

Президент снисходительно махнул рукой.

– Сядь, Микола, еще не время.

Ощущение веревки на шее после слов Кузьмича, возникшее у него, как и у остальных сидящих в президиуме, прошло.

Нужно было выполнять обещанное. На президентском совете перво наперво решили сочинить петицию в Брюссель. Поройтесь мол в своих архивах, пришлите официальное подтверждение, что мы не какие-то там азиопы, а стопроцентные европейцы и хотим воссоединиться со своей исторической родиной. Таким образом решили стратегическую задачу. Но президент понимал, что дело это долгое, неизвестно чем может закончиться, как говорят, бабка Матрена надвое сказала, поэтому стали искать тактические подходы. Перебрали всех выехавших сельчан. Тех, кто достиг на чужбине положения и, по мнению присутствующих, мог оказать нужную услугу, оказалось двое. Один бизнесменствовал у того же северного соседа, владел торговой палаткой на рынке, а вот вторая… Она добилась куда большего. Где-то там в Европах трудилась в сфере оказания интимных услуг, имела обширные знакомства, недаром высылала старикам зеленые бумажки, которые отродясь в селе никто не видел. Все знали, что дед Терентий складывал их в горшок, который хранил в погребе.

Члены правительства люто завидовали деду Терентию и мысли об экспроприации все чаще посещали горячие головы, но Лавруша их сдерживал.

Он считал деда филиалом международного банка и в случае вынужденной эмиграции, жизнь приучила его к разным поворотам судьбы, горшок может ой как пригодиться. Поэтому он категорически запретил Миколе трогать деда и его горшок. Однако адрес дочери нужно было выяснить.

Послали Миколу и главу дипломатического ведомства Аркашу.

– Здоров был, дядько Терентий, – с простым людом Микола особенно не церемонился.

– Здравствуйте, Терентий Иванович, – вежливо поддержал его Аркаша. Как ваше драгоценное здоровье?

Терентий Иванович с подозрением посмотрел на пришельцев. Он знал, что вежливая власть – самая опасная власть.

– Чого це вы моим здоровьем стали интересоваться?

Микола дернулся, но Аркаша мягкими пальцами сжал его плечо.

– Остынь.

И как ни в чем не бывало вежливо продолжил:

– Терентий Иванович, президенту интересно здоровье всех граждан. Может вам какая помощь нужна?

Дядько Терентий оставил вопрос без ответа.

– Та говорите уже, чего пришли. Некогда мне, работы по хозяйству много.

– Как поживает ваша дочь? – по-прежнему вежливо осведомился Аркаша.

– Нормально, вон картошку в огороде сапает.

Все трое дружно посмотрели в сторону огорода. Подогнув юбку почти до пояса, Наталья ритмично взмахивала сапкой, ее полные белые икры рельефно выделялись на фоне ярко – зеленой ботвы.

– Колорадский жук не донимает? – продолжил светскую беседу Аркаша.

– Донимает, еще как донимает. Тот колорадский жук везде сейчас расплодился, – дед Терентий выразительно посмотрел на Миколу. Потом перевел взгляд на Аркашу.

Миколе стало скучно, он не понимал почему Аркаша уводит разговор в сторону, однако, что бы не остаться на обочине дискуссии, буркнул:

– Бороться надо, дядько, бороться.

Кулаки его при этом сжались.

– Та как же с ним бороться, когда он везде!

Аркаша понял, что плодотворной дискуссии не получится. Он молча пожевал губами.

Настал черед Миколы.