Истребитель ведьм (сборник) - Гжегож Бабула

— Я твой слуга, о великий колдун.

— Хорошо. Под великим секретом могу тебе сказать, что Аквавит поставил два условия. Чтобы рассчитывать на его благосклонность, их нужно исполнить.

— О чем идет речь, о великий колдун?

Я встал, подбросил веток в очаг и прошелся по хижине Огуна преданно смотрел на меня. Я вступил на путь, откуда не было возврата. Если о свержении тирана размышляет один человек — это можно назвать грезами. Если два — это уже первая стадия государственного переворота. Я еще колебался, но сомнения предстояло вскоре отринуть. Воспоминание о недоеденном пресном мясе прибавило решимости.

— Мой учтивый Огуна! Если кто-то узнает о нашем разговоре, Аквавит покарает тебя страшнейшими карами.

Лицо Огуны посерело — мои слова оказали нужное действие Почва подготовлена.

— Теперь о двух условиях Аквавита (лицо Огуны медленно приобретало нормальный цвет). Первое: на той стороне реки есть горькое озеро.

— Знаю, великий колдун. Вода в нем проклята. Даже козы не пьют.

— Ты ошибаешься, Огуна. Вода эта — святая. Она — не для обычных людей, а тем более не для коз. Это вода нашего бога, бога жизни.

— О Аквавит! — изумленно прошептал Огуна.

— Так мне поведал могучий Аквавит. Он гневается, что мы до сих пор не поняли предназначения той воды. Он сказал: кто ее напьется, излечится от всех болезней, у того никогда не выпадут зубы и ногти. Воду эту Аквавит дарит нашему племени. И мы должны ею завладеть.

— Великий колдун, но озеро — на том берегу Великой Реки. Это земля племени Амелунги. А в реке — крокодилы..

— Великое будущее не построить бё. з великих свершений, мой учтивый Огуна. Дело это трудное, согласен, но Аквавит с нами; о втором условии, потруднее… — Я подбросил дров в затухающий очаг и налил себе кофе. Огуна благоговейно наблюдал за мной. — Второе условие, — протянул я, стараясь говорить как можно более равнодушно, — свергнуть Балунгу, прогневившего Аквавита.

— Великий колдун! — рухнул ниц Огуна. — Это невозможно! Великого Бадунгу стерегут три злых духа, заключенные в амулеты, что висят над его дверью. Ты сам говорил, что амулеты те охраняют Балунгу лучше воинов. Кто поднимет на него руку, того поразит молния.

— Встань, мой учтивый Огуна.

Он поднялся, но весь трясся. Я дал ему глотнуть кофе, вынул револьвер, изрядно уже заржавевший.

— Помнишь этот амулет?

— Да, великий колдун.

— Помнишь, как он изверг молнию?

— Да…

— Это я ее послал.

— Помню…

— Так кто владеет молниями?

— Ты, великий колдун.

— Если я владею молниями, как смогут они поразить моего слугу?

— Ты прав, великий колдун. Не поразят, если ты не захочешь.

Я облегченно вздохнул. Еще на шаг продвинулись…

— К делу. Слушай внимательно.

— Слушаю, великий колдун!

— Кто из молодых воинов самый толковый и заслужил расположение Аквавита?

— Все.

— Знаю, — сказал я нетерпеливо. — Но подумай хорошенечко — кто из них готов, не рассуждая, выполнить приказы Аквавита и мои (Огуна наморщил лоб). Нам нужны для начала четыре — пять сорвиголов, чтоб разоружить личную охрану Балунги.

— Столько я найду, — заявил, поразмышляв, мой ученик.

Той же ночью в хижину ко мне явились четверо удальцов, готовых на все — особенно двоюродный брат шурина матери первой жены Балунги, которого наш вождь недавно обделил охотничьей добычей. Этот парень был весьма ценным приобретением. Личная стража Балунги привыкла, что он все время болтается у хижины вождя. Кроме того, он происходил из племени, жившего по ту сторону реки, а сюда прибыл в качестве приданого старшей жены Балунги, которая приходилась ему — если я правильно разобрался в генеалогическом древе — теткой по прямой линии. Звали его Секо, и оружием он владел неплохо. Я пообещал ему, что при строительстве нового светлого будущего нашего племени он будет получать повышенную долю охотничьей добычи.

Вся четверка блестяще выдержала собеседование. Огуну я назначил их командиром и отдал приказы, которые им надлежало выполнить сегодня же ночью. На задание они отправились охотно, даже с энтузиазмом. Видимо, Огуна неплохо растолковал им насчет скорого вознаграждения.

Я улегся спать, чтобы в случае неудачи оказаться разбуженным и безмерно удивленным — как все старейшины племени. Однако сон не шел. Звуки ночных джунглей слышались, сегодня явственней, чем обычно. Писк, скулеж, хрюканье, шум крыльев — все сливалось в дикую какофонию, под которую я обычно спокойно засыпал Но сегодня был погружен в раздумья о неудаче. Постепенно погрузился в полусон, полуявь, казалось, за мной направляется личная стража Балунги, чтобы казнить и бросить на съедение гиенам, чей мерзкий хохот раздавался там и сям. Очаг догорел. Вновь чьи-то шаги. На сей раз наяву. Несколько человек приближались к хижине. Под левой лопаткой у меня вместо сердца с глухим стуком колотится о ребра камень. Нужно будет сделать кардиограмму — подумал я, видимо, не проснувшись еще окончательно. Шаги приближались. Ночь выдалась холодная, но по спине у меня струились ручейки пота. Группа молчаливых мужчин была уже близко. Я забился в угол, сжал револьвер и не сводил глаз с двери. Полог шевельнулся.

В дверях, опираясь на копье моего изобретения, стоял Огуна.

— Великий вождь, все исполнено.

— Что Балунга?

— Молит о милости, великий колдун, умоляет тебя взять его в приближенные.

— Его личная стража?

— Готова верно тебе служить. Правда, вся она лежит связанная и ждет своей участи.

— Хвалю, мой верный Огуна. Прекрасно. Ты потрудился на совесть. А потому назначаю тебя начальником стражников нового порядка и главным исполнителем моих приказов. — Я спрятал револьвер и стер приставшую к потной ладони ржавчину.

Огуна низко склонился и ждал. Я не рассчитывал, что все произойдет так быстро. Пришлось импровизировать на ходу, чтобы они не заметили моей растерянности. Государственный переворот закончился успешно, и нужно сделать следующий шаг. Это был мой первый государственный переворот, и я не чувствовал себя уверенно в роли диктатора. На всякий случай принял позу политика с парадного портрета, чтобы дать Огуне понять: я — не только управляю событиями, но и предвижу их.

— Сегодня после восхода солнца соберешь старейшин племени и всех воинов перед хижиной Балунги. Там я торжественно приму власть.

— Приказывай, великий колдун. Мы принесем Балунгу, когда подашь знак.

— Как это принесете? Он что, сам не может идти?

— Он связан…

— Развяжите, — приказал я и добавил быстро: — Перед началом церемонии, не раньше.

— Понял, великий колдун.

— И объясните ему — пусть не вздумает омрачить торжественную минуту какой-либо выходкой, если хочет жить.

— Все будет, как ты желаешь, великий колдун, — поклонился он и направился к выходу.

— Подожди, мой учтивый Огуна, — задержал я его. — С глазу на глаз можешь по-прежнему именовать меня великим колдуном, но в официальной обстановке называй меня Великим Вождем, и никак иначе. Наш новый порядок, во имя которого мы свергли тирана, требует Великого Вождя, не так ли?

— Так, Великий Вождь, — ответил Огуна, глазом не моргнув.

— Я на тебя рассчитываю, мой начальник стражи, — сказал я, чтобы напомнить ему о его новой должности.

— Я не подведу, — ответил он с необычной для него уверенностью в себе — начинал уже привыкать к своему новому положению.

Церемония торжественного принятия мною власти состоялась в обстановке всеобщего воодушевления. Со стороны ненадежных элементов никаких демаршей не последовало. Для пущей важности я держал в руке револьвер. Балунга передал мне амулеты вождя, я ритуально отпил из бутылки воды, заткнул револьвер за пояс и удалился к своей хижине. Меня сопровождала личная гвардия, а следом валили все остальные. Балунга остался перед своей хижиной один-одинешенек.

Когда я повесил регалии власти над дверью своей хижины (бутылку я спрятал в тайник, где хранил револьвер), старейшины издали восторженный клич, тут же подхваченный толпой. Вслед за тем, согласно программе, гвардия по моему сигналу стала раздавать сушеное мясо из запасов предусмотрительного Балунги. Официальные проявления восторга сменились безудержным ликованием, и гвардия окружила меня, охраняя мою особу от чересчур бурного проявления радости освобожденного народа. Гвардия была вооружена копьями моей конструкции. Лица у воинов были грозными, но я знал, что это маска, которой настоящий воин обязан прикрывать подлинные чувства. Скрывает эта маска радость и удовольствие от того, что они в нужное время перешли на нужную сторону.

Сразу после инаугурации (в своей речи я обещал скорую вылазку к реке) начались танцы. Затянулись они до поздней ночи. Не тратя времени на забавы, Огуна, согласно моему приказу, приступил к формированию военных отрядов.