Побег - Кэтрин Ласки

Но образ этот померк, и Эстреллу вновь охватил леденящий ужас. Она кричала и била копытами по воде, пытаясь дотянуться до стремительно уходящей под воду Перлины.

Акула тем временем развернулась и ринулась на юную лошадку. Та оскалила зубы и попыталась укусить врага, испугать его злобным ржанием – но от ужаса горло перехватило спазмом, и она не издала ни звука. Тогда Эстрелла собрала все оставшиеся силы, повернулась в воде и ударила задними ногами, попав прямо в голову хищнице. Шкура чудовища оказалась на удивление шершавой и жесткой, однако, судя по всему, акула была оглушена. Поранить ее Эстрелле не удалось – удар, в который кобылка вложила все силы, вышел совсем слабым.

Мама говорила, что бока у лошадей – самые нежные и уязвимые места. Может быть, нос у акулы – такое же место?

Черная хищница развернулась и поплыла в сторону остальных коней. Одна из кобыл забилась в панике, хлебнула соленой воды. Другая принялась подталкивать ее, поддерживая и не давая нахлебаться еще больше. Но акулу они не интересовали. Она нырнула вслед за идущим ко дну телом Перлины.

Эстреллу словно парализовало, она едва перебирала ногами. Большой серый жеребец яростно боднул ее и крикнул:

– Вперед! Плыви!

Она едва понимала, что делает. Все ее мысли, все естество были заполнены Перлиной, только ею одной. Эстрелла старалась двигаться за серым жеребцом. Сбоку от себя она увидела еще одного коня, совсем молоденького. Он плыл и жалобно ржал; сама же Эстрелла не издавала ни звука. Что-то в ней оборвалось, не позволяя ни плакать, ни кричать. Единственное, что стояло перед глазами, – странная вспышка в глазах умирающей матери.

Эта вспышка не ослепила, нет – она что-то пробудила внутри юной лошадки, какое-то древнее знание. Раньше для нее существовало только настоящее и будущее; теперь открылось еще и далекое прошлое. Три времени слились воедино, стали непрерывной тканью бытия, и Эстрелла каким-то внутренним чутьем понимала, что отныне она стала хранителем этой ткани.

Чуть погодя она огляделась по сторонам. Лошади перепугались до полусмерти; одни плыли вперед, другие назад, кто-то бился в воде на одном месте. Кобылка вскинула точеную головку и понюхала воздух. Надо найти тот запах… аромат травы – и плыть туда, откуда он доносится. Мама умерла, сердце разбито – и все же она чувствовала, что какая-то часть души Перлины осталась с ней. Она и поддерживала лошадку, толкая вперед и не давая остановиться и сдаться. Эстрелла поплыла быстрее, догнала серого жеребца.

Мамита, я никогда не бегала по земле, я никогда не брыкалась и не прыгала. Ты так волновалась за меня! Смотри же! Я плыву, я плыву очень быстро!

Она громко и протяжно крикнула:

– За мной! За мной!

Впереди земля, Эстрелла была в этом уверена. Для начала надо добраться до нее, а потом – и в этом она тоже не сомневалась – они должны все вместе найти дорогу туда, где растут сочные травы, пахнущее так сладко и так… древне. Они должны вернуться на великие равнины, где когда-то паслись самые первые табуны Первых Лошадей. Последуют ли за ней остальные? Поначалу лошадка берегла силы и не оборачивалась, но потом все же оглянулась и увидела три головы, мелькающие в волнах. Серый жеребец плыл рядом.

Призрак Перлины вел Эстреллу за собой, а она вела остальных. Кобылка совсем недавно родилась на свет и никогда не бегала по твердой земле; ее губы помнили еще вкус материнского молока… Однако теперь она стала взрослой.

Поднялся ветер, и на волнах появились белые пенные гривы – словно бесчисленный табун водяных пони мчался по океану. Волны становились всё выше, одна из них окатила Эстреллу жемчужной пеной. Словно ласка Перлины… словно привет от нее. Кобылка буквально чувствовала ее дыхание, наполненное ароматом неведомых трав. Призрачная лошадь с пенной гривой неслась впереди – а на небе уже собирался еще один табун, из облачных лошадей.

– Вперед! Плывите вперед! – снова закричала лошадка.

Четыре выживших коня послушались ее. Соль выступила у них на длинных ресницах, все они наглотались морской воды и кашляли. Эстрелла чувствовала, как дрожат и наливаются усталостью ноги, однако упрямо плыла вперед. Она должна доплыть! Перед глазами промелькнула картина гибели матери, и это придало ей новых сил. А в голове все скакала и скакала маленькая лошадь из Древних Времен…

Одна из кобыл постарше начала уставать и понемногу погружаться в воду; голова ее едва виднелась над волнами. Плывшая рядом подруга подтолкнула ее плечом и крикнула:

– Ты можешь! Плыви, не сдавайся! Ты же королевская лошадь, ты носила на спине королеву и принца. Твоими предками были славные берберийцы, и выводили тебя не только для красоты, но и для битв. Не сдавайся!

Ободренная ее словами, кобыла поплыла быстрее.

Эстрелла слышала рядом с собой тяжелое дыхание молодого жеребчика, почти жеребенка. Он сильно устал и начал отставать. Что она могла ему сказать? Был ли он королевской лошадью, да и что это вообще такое – королевская лошадь? Она обернулась и попросила:

– Постарайся… просто постарайся. Осталось недолго. Посмотри, ты уже можешь разглядеть остров!

Вскоре их копыта коснулись твердого дна.

– Так вот что такое земля! – выдохнула Эстрелла, выбираясь на берег и едва удерживаясь на ногах.

Все были неимоверно измотаны и страшно хотели пить. Языки щипало от соли, глаза слезились.

– Воды! – простонал серый жеребец.

Солнце быстро высушило его шкуру, и кристаллики соли сделали ее совсем белой. Жеребец повалился на землю, тяжело дыша; глаза его закрылись, опухший язык вывалился изо рта. Крошечный краб взобрался на него, но конь этого даже не почувствовал. Однако минуту спустя он встрепенулся и с трудом прошептал:

– Здесь где-то рядом есть вода… Недалеко…

Он приподнял голову и уставился на деревья, росшие там, где заканчивался песчаный берег. Одна за другой лошади поднимались и медленно брели к рощице. Там действительно нашелся ручей с пресной и чистой водой – и они пили и пили, до изнеможения, а потом повалились прямо на его берегу, не имея больше сил даже стоять.

Они долго спали в тени развесистых пальм.

Наконец Эстрелла открыла глаза и заметила, что свет изменился. Когда лошади приплыли сюда, было около полудня – на земле лежали совсем короткие тени. Теперь же они удлинились – и Эстрелла вспомнила, что́ ей рассказывала мама: тени становятся длиннее, когда солнце опускается ниже. Она поднялась на ноги и увидела, какая длинная у нее тень.

Моя тень! Она размером со взрослого жеребца!

Молодые лошади пришли в себя первыми – жеребчик тоже поднялся. Остальные пока еще спали, кашляя во сне. Кони наглотались соленой воды, веки у них сильно опухли, но они выжили – и это можно было считать настоящим чудом.

Эстрелла с жеребчиком, осторожно ступая, прошли выше по ручью и вновь стали пить, а когда напились, просто опустили горящие от соли языки в прохладную воду.

Вскоре проснулись остальные. Королевская лошадь – ее звали Вьеха – вошла в ручей, в самую середину, где было довольно глубоко, опустила голову на несколько секунд в воду, а потом с громким фырканьем отряхнулась. Лошади присоединились к ней, напившись, и с радостью принялись плескаться в ручье. Эстрелла и молодой жеребчик с удивлением смотрели на них.

– Чего ждете? – спросил серый жеребец. – Это все равно что искупаться в пруду в долине.

– А я никогда не была в долине, – отвечала Эстрелла.

– А я, мне кажется, однажды был, – нерешительно заметил жеребчик, словно пытаясь вспомнить нечто давно забытое.

Он был еще очень молод и вряд ли много помнил о долине – скорее всего, лишь успел родиться там, как его сразу забрали в конюшню.

Обе кобылы вышли из ручья, но жеребец продолжал плескаться.

– Я родился серым и пятнистым, а не белым, как соль!

Вьеха огляделась по сторонам.

– Здесь, наверное, должен быть кораль… Где-нибудь.

– Кораль? – серый жеребец обрушил на них фонтан брызг.

– Да, Гордо, кораль. Место, где есть овес и вода в ведрах. И конюхи, чтобы ухаживать за нами. Взгляни на меня – я вся в грязи, соль въелась в шкуру. Когда все это высохнет, я буду выглядеть ужасно. Мне понадобится уход.

– Так тебе нужен конюх со щеткой? Ты правда этого хочешь? – Гордо гневно тряхнул гривой. – Позволь напомнить тебе, Вьеха: последний наш конюх стоял на палубе и смотрел, как нас сбрасывают за борт. А падре молился и говорил, что это благословение.

Он помолчал, не сводя глаз с Эстреллы.

– Люди – конюхи, священники, Искатель и его солдаты – избавились от нас. Предали нас.

– Но до тех пор они были добры к нам! – возразила вторая кобыла.

– До тех пор! Ха! Это ничего не значит! – рявкнул жеребец.

Кобылы печально опустили головы и замолчали. Гордо не унимался:

– Когда-то они ухаживали за вами, скребли и чистили ваши шкуры, по праздникам вплетали цветные ленточки в гривы и хвосты. Когда-то они клали вам на спины позолоченные седла. Но знаете что? Это ничего не значит! Потому что свои позолоченные седла они ценят больше, чем вас. Думаете, они бросили бы золото за борт, если бы корабль двигался недостаточно быстро? Да никогда! – Тут он понизил голос и снова бросил взгляд на Эстреллу: – Это люди повинны в смерти Перлины.