Пациент С790 - Евгения Стоянова

Наташа без колебаний сказала: Да, один укол — это плохо, но мы выйдем отсюда на солнечный свет, и все пройдет, если мы не сможем, то мы хотя бы попытаемся, ведь все равно нам нечего терять, ты-приговорен, я-обречена… что может быть хуже?..

Нейросеть уверенно следила за всеми, боксы с лекарствами и едой приходили вовремя, но в коридорах стало все больше появляться людей из Комиссии, Наташа стала их замечать все чаще. Вот и сегодня по пути на работу она как бы особым зрением вычленила их из числа всех встреченных ею. Собственно говоря, отличить сотрудников Комиссии было несложно при даже небольшом навыке. Они обладали определенной степенью безликости, но при этом живому человеку трудно было пройти мимо их заученных движений и однотипной одежды. Пару раз она даже видела того голубоглазого, который приходил в больницу в день проверки. Было ясно, что откладывать побег уже нельзя. На завтра в больнице было назначено крупное совещание с представителями Комиссии. В лист заданий, приходивший каждый день до начала работы, Наташе пришло поручение — организовать переезд больного С79О в другую больницу.

Трясущимися руками Наташа пыталась застегнуть халат и вдруг поняла, как же сильно она боится, насколько не продуман ее план, да и плана в общем то не было, такого до них никто не делал, а если и делала, то ничего об успехе или провале не было известно. Страх холодил руки и ноги, дыхание становилось чаще., еще мгновенье и датчики бы направили сигнал в Комиссию о недопустимом уровне тревоги. Она спохватилась вовремя, взяла себя в руки спрятала ампула для себя. Ампулу для Сергея поставила на стол. Вышла из хранилища, предварительно она тщательно и долго отковыривала угол монитора, за ним была бетонная стена, она чуть не заплакала и подумала, ну не уж-то они оставили бы стекло, нет, они все забетонировали! Бетон был гладкий и холодный на ощупь.

После третьей войны Комиссия объявила, что больше войн не будет, что будут только специальные операции по спасению лиц, которые по мнению Комиссии, в этом нуждаются. Началась эпоха мира и благополучия — так они ее называли. На самом деле, сначала было закрыто небо экранами, потом был убран воздух, потом деньги заменили на боксы, которые лишь поддерживали работоспособность особей. Последних, к слову, становилось все меньше. Торжественно, но тихо стали уходить художники, красочно и со скандалами — музыканты, по тюрьмам разбрелись доктора наук. Все это никак не смущало общественность, ибо в эпоху мира и благодати было ли до таких мелочей?! Ведь все так мирно и благодатно?! Все, что не было мирно и благодатно, было вне закона. Покой был единственный закон. Покой — однокоренное со словом покойник. Особи быстро вняли этому закону. Но, как водится, не все.

Наташа вспомнила, как много людей она отправила в другие больницы, в какие она не знала. Как много пациентов, рассказывающих после пробуждения странные истории, были стерты. Как много! Аж мурашки по телу! Целый небольшой городок! И это только те, кто прошли через супер изоляторы в том отделении, где она служила. А сколько их вообще всего было?! Никто не знал точной цифры. Вернее, знали только в Комиссии. Комиссия? откуда она вообще взялась? Кто ее придумал? Как быстро она сосредоточила всю власть в своих руках? И кто они, эти люди из Комиссии? Одеты они были всегда просто и безлико, они были такими же как все особи, или по крайней мере, должны были на них походить. Особей становилось все меньше, но исходя из необходимости поддержания мира и благодати, их должно было стать еще меньше, так как сохранять благодатные условия для существования особей становилось все сложнее, так говорили представители Комиссии. О наличии агрессивной окружающей среды, ужасах окружающей вселенной, о счастье тех, кто живет в городе без солнца уверенно напоминали каждый день. Да и как было не поверить. У нас мир и благодать, а там, за серой зоной что-то плохое, мы сами не знаем что, потому что туда не ходили, но точно знаем, что плохое и опасное, ведь так Комиссия сказала…Для Наташи все это было похоже на огромный обман, мыльный пузырь, который вот — вот должен лопнуть. Странности, старательно припрятываемые Комиссией, типа исчезновения людей, увеличения датчиков и т. п. говорили Наташе лишь об одном — Комиссия боялась чего-то, хотя представляла все так, будто она всесильна.

Наташа посмотрела на свои руки. «Все-таки хорошо, что медперсоонал работает в перчатках» — подумала она. Руки были такие чистые-чистые-чистые.

Те дешевые духи, которыми пользовалась Наташа, сделал ей химик института. Да, может не очень удачно, но в конце концов он ведь химик, а не парфюмер, да и в лаборатории не так много реактивов, из которых можно было бы сложить приличный аромат.

Она первый раз увидела Сергея, его только привезли после ампутации. Он долго приходил в себя. Да и как придешь в себя, если тебе постоянно колют снотворное? Наташа хорошо помнила, как Константин Федорович предупредил ее быть повнимательнее с Сергеем, близко не подходить, ограничиваться необходимыми прописанными манипуляциями, никакого общения. Слишком хорошо Наташа помнила его слова.

…

Сергей выбрался из ватной ловушки и шел дальше, правда его немного вернуло назад по карте, но это было меньшее из бед. До конца его путешествия оставалось совсем немого. Теперь он шел по хорошенькой тропинке вдоль стены. Скоро покажется город.

Сергей пришел в себя, действие лекарств укорачивалось с каждым уколом, поэтому идти надо было все быстрее. Он открыл глаза и увидел Наташу.

Сергей внимательно смотрел на Наташу. Он не понимал, что именно его так интересует в этой медсестре, ну, кроме, конечно, ее безумного плана. Хотя серьезно он к нему просто не мог отнестись. Скорее, это его забавляло. При этом Наташин серьезный подход к делу еще только усиливала комичность. Сергей прекрасно понимал, что его ждет и не мечтал избегнуть своей участи. Единственное, что он должен был сделать, это довести до конца свое дело.

Наташа чувствовала на себе его заинтересованный взгляд. Ей было уже не вспомнить, смотрел ли кто-нибудь вообще на нее так внимательно. Сергей перевел взгляд на датчики, потом не белый потолок, а она все также смотрела, только теперь в руках у нее была его карта, и она в ней что-то должна была отметить. Собственно говоря, карта эта была давно у нее в руках, только вот он