Из серии «Зеркала». Книга 3. И посадил он дерево, или Век Астреи - Олег Патров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мальчик завистливо поглядел на нее. Лежащая на диване кошка подняла голову и недобро уставилась куда-то вбок, в угол, хотя мальчик знал, что там никого и ничего не было. Просто Госпожа думала или вспоминала о том, КАК думали другие.
Прозвенел будильник, и Го, поморщившись, отложил книгу. Он опять проснулся до срока и, чтобы не вставать, принялся за чтение. Оно развлекало его, отпугивая ненужные мысли.
Говорят, больные люди привыкают болеть, привыкают к боли. Вранье. По своему опыту Го знал: болезнь истачивает тебя, а боль — истончает. Ты становишься тонким-тонким, как призрачный туман на картинке из фильмов ужаса. Ты исчезаешь… как личность…
Руки опускаются не на последнем этапе перед смертью; раздражение, отчаяние, усталость — тоже не самое страшное. Состояние «прозрачности», когда мир как бы просвечивает сквозь тебя, а тебе нет до этого никакого дела, ты помнишь — и исчезаешь, и чтобы жить, оставаться живым, тебе приходится прикладывать особые усилия, ты должен думать о том, что мир существует, и о том, каков он наощупь…
Ты уходишь — и не можешь уйти. Долго, очень долго, потому что не ты выбираешь время — и потому надеешься на жизнь каждый раз, когда порыв ветра уже почти унес тебя…
А потом все повторяется снова.
Вот это и есть ТЯЖЕЛО. И чтобы пережить такие качели, ему нужно придумать цель. Что-то такое, что было бы для него реально само по себе, без его усилий. Что-то такое, что бы жило и завлекало…
Глава нулевая. Откажешь ли смерти в уважении?
— 1-
Го помнил бабушку перед самым уходом. Она сидела за столом и едва-едва клевала кашу, закусывая холодными огурцами.
— Тебе плохо? — спросил он встревоженно.
— Нет, просто я умираю, — бросила она обеспокоенный взгляд на внука. — Не бойся. Умирать я могу еще очень долго, лет двадцать, просто некоторые вещи становятся для меня трудными.
— Даже есть? — недоверчиво спросил Го.
Она ласково потрепала его по голове.
— Когда трудно жить, есть не хочется. Но я себя обманываю. Я научу тебя этому.
Она подмигнула внуку, покрутив возле его носа вкусный, хрустящий огурец.
— Хочешь?
Хруст. Он обожал все, что хрустело, хотя это было О-о-очень дорого. Колонисты в большинстве своем довольствовались стандартным пайком, но у бабушки всегда водились деньги… и что-то вкусненькое для него.
— Ешь, ешь, — ободрила она его. — Кое-чему твоя старая бабушка может научить тебя в жизни…
— 2-
Из завещанного внуку и наследнику по духу
«Го, эта папка — письма моей жены и твоей бабушки. Она велела отдать их тебе, если так случится, что ты не сможешь избежать ее пути. Знаю и верю, что, прочитав все это, ты не лишишься силы духа и сделаешь правильный выбор. Помни: у тебя есть люди, которые любят тебя и которым ты не безразличен.
Твоя бабушка страдала тоской. «Тоска гложет. Страшная», — писала она. И добавляла: «И что с того?.. Даже если есть повод больше, чем повод жить, жить-то имеет смысл до последнего». Красивые слова. Разумные. На словах мы все фанаты красивых картинок разума. Но жизнь — это не картинка, и сердце не так просто обмануть.
Зеркала… Говорят, современным людям не нужны зеркала: они знают про себя всё. Могут менять свое тело, свою жизнь, личину. Даже род. Сомнительное везение. Как бы далеко не заходил прогресс, люди плачут, когда надеются, что станет лучше, и пугаются, когда им напоминают, что побеждают чаще всего светила. Солнца. Ты не знал?.. И?.. Будет большая кровь, я чувствую это, мой мальчик. И надеюсь, что ты не доживешь до всего этого. Твое беспамятство может стать твоим даром.
Новое возвращение — новый опыт, если помнить: выход есть.
Стратегически у нас с бабушкой случился проигрыш. Ничего, все проигрывают. Тактически, ты можешь выиграть для себя некоторое время. Если не собьешься… Не утруждай и не печаль без толку ни себя, ни остальных. Не пытайся объяснить необъяснимое. Я любил твою бабушку — но разве я понимал…
Не мог понять.
Возможно, в разрезе вечности наша с ней переписка бессмысленна, ведь мы не смогли убедить ни в чем друг друга. Теперь я стал умнее. Я не буду пытаться…
Есть то, что я понял, похоронив любимую, — сражаться нужно до последнего, но каждый из солдат должен найти свой смысл для битвы, потому что в случае с болезнью сражаться придется, прежде всего, с самим собой, и нотации здесь не уместны. Они бессильны.
Не знаю, чего хотела бы моя жена и твоя бабушка, но верю… надеюсь, что, если дам тебе шанс взглянуть на мир ее глазами, ты сможешь найти Другие дороги…
Ее выбор причинил мне большую боль. Но я понимаю. Ее право. И ее стремление.
В этом вы похожи — нежелании быть обузой, быть обязанным кому бы то ни было, даже тем, кто любит и готов заботиться о вас. Ваше сходство пугает меня. Но ты мужчина, и ты уже знаешь, что ты — не первый, кто пострадал подобным образом, а значит, существует множество дорог и множество выходов.
Без многого человек может обойтись, даже без себя. Только мне не хочется, чтобы это был твой выбор, мой мальчик. Но и память о памяти — это пытка. Жуткая пытка. Что же делать?..
У меня нет ответа. Но я знаю, что дети — не продолжение своих родителей, и моя дочь — это что-то другое, это не я и не твоя бабушка. И ты тоже не запрограммирован повторить судьбу своих предков, даже если унаследовал их гены.
Сколько лет моя Лиза бегала по кругу?.. Не знаю. Я даже не сержусь, что она скрыла от меня правду. Когда я читал эти письма, я был на пределе. На своем первом пределе. Но мне было уже не догнать ее…
Хотя я знаю: она бы не выжила, не прожила бы так долго, не будь меня рядом, не будь вас. Вот то, что я пытаюсь сказать тебе все время, но ты не слышишь. Не желаешь слушать старика. А времени так мало. Разве жизнь конечна только у деформированных зеркал?..
Поэтому не кори себя, когда я уйду, а тебе станет трудно. Не упрекай и не сожалей ни о чем. Ты ни в чем ни виноват. Я должен был рассказать
