Скула-Скерри - Джон Бакен

И все-таки полнейшая глупость идеи вызвала реакцию. Я взялся за голову обеими руками и побранил себя дураком. Я даже смог обосновать свое безрассудство. Я знал, что со мной было не так. Я страдал от ПАНИКИ — физического чувства, возникшего из естественных причин, объяснимого, хоть и не изученного до конца. Однажды она обрушилась на двух моих друзей: одного в безлюдной долине в Ютунхеймене, где он пробежал десять миль по каменистым холмам, пока не нашел пастбище и человеческое общество, второго — в Баварском Лесу, где он со своим проводником часами продирался через чащу, пока они не свалились бревнами перед шоссе. Эти мысли заставили меня взять себя в руки и немного подумать. Если мои тревоги были физическими, значит, не было ничего постыдного в том, чтобы найти скорейшее лечение. Я должен был, не терпя отлагательств, покинуть это Богом забытое место.

Сигнальный факел был в порядке, так как находился в наивысшей точке острова, и Джон засыпал его торфом. Одной из немногих оставшихся спичек я поджег промасленное тряпье, и большое дымящее пламя поднялось до небес.

Если полутьма внушала страх, то эта резкая яркость внушала еще больший. На миг слепящий свет придал мне уверенности, но когда я взглянул в окружающую беспокойную воду, зловеще освещенную, все мои страхи возвратились… Как быстро Джон сможет сюда добраться? В Сгурраво сигнал увидят сразу, — они должны за этим следить — а Джон не будет терять времени, ведь он отговаривал меня плыть сюда. Час, максимум два…

Я обнаружил, что не могу оторвать глаз от воды. Казалось, она идет сильным течением с севера — черная, как сердце древнего льда, неодолимая, как судьба, безжалостная, как ад. В ней словно плавали нескладные формы, которые были чем-то большим, нежели колышущиеся тени от пламени… Что-то зловещее могло в любую минуту подняться из смертельного потока… Кто-то…

И тут мои колени согнулись, сердце сжалось в горошину — я увидел, как кто-то выходил.

Он медленно появлялся из моря, на секунду задержался, а потом поднял голову и с пяти ярдов слепо взглянул мне в лицо. Огонь быстро затухал, но на такое малое расстояние он давал достаточно света, и глаза отвратительного существа, казалось, были им ослеплены. Я увидел огромную, как у быка, темную голову, старое лицо, сморщенное, будто от боли, блеск крупных сломанных зубов, капающую бороду — все имело иные черты, нежели назначенные Богом для смертных созданий. Справа у горла был большой алый порез. Существо словно стонало, и тогда оно издало звук, — от мучений или от гнева, я сказать не могу — но он показался плачем истерзанного чудовища.

С меня было достаточно. Я рухнул в обморок, ударившись головой о камень, и в таком состоянии Джон Рональдсон нашел меня тремя часами позже.

Меня уложили в постель в Сгурраво с горячими глиняными бутылями, и на следующий день врач из Восса подлечил мне голову и дал снотворного. Он заключил, что у меня не было ничего серьезного, лишь шок от испытанного, и пообещал поставить меня на ноги за неделю.

В течение трех дней я был в таком отчаянии, в каком только может находиться человек, и сделал все возможное, чтобы не впасть в жар. Я не сказал ни слова о том, что пережил, и уверил своих спасителей в том, что все мои проблемы заключались в холоде и голоде, а сигнал я дал потому, что потерял лодку. Но мое состояние в эти дни было критическим. Я знал, что с моим телом все в порядке, но серьезно переживал за свой рассудок.

Трудность заключалась в следующем. Если то ужасное существо было лишь плодом моего воображения, значит, меня лучше сразу признать сумасшедшим. Здоровый человек не может довести себя до такого состояния, чтобы увидеть подобный образ настолько четко, как видел это создание, пришедшее в ночи, я. С другой стороны, если существо было настоящим, значит, я увидел нечто, находящееся за пределами законов природы, и мой интеллектуальный мир разлетелся на куски. Я был ученым, а ученый не может признавать сверхъестественное. Если мои глаза узрели монстра, в которого верил Адам Бременский, которого изгоняли святые люди, перед которым даже проницательные норлендцы дрожали, как перед Черной селки, значит, я должен сжечь свои книги и пересмотреть свои убеждения. Я мог бы заняться поэзией или теософией, но в этом я никогда не преуспел бы так же, как в науке.

На третий день я пытался задремать и с открытыми глазами отгонял картины, терзавшие мой разум. Джон Рональдсон и фермер из Сгурраво беседовали возле двери в кухню. Тот что-то спросил, и Джон ответил:

— Ага, то был морж, это точно. Он выбросился на берег в Глуп-Несс, а Сэнди Фрейзер сдёр с него шкуру. Он был дохлый, когда тот его нашел, но умер недавно. Бедного зверя снесло к югу на льдине и поранило, Сэнди сказал, у него была такая дыра в горле, что в нее можно сунуть кулак. Моржей в Юне не бывало со времени моего деда.

Я повернулся лицом к стене и, успокоившись, уснул. Теперь я знал, что не сошел с ума и уже не должен отрекаться от науки.

Примечания

1

Сцена первая, действие III пьесы Уильяма Шекспира. Перевод Бориса Пастернака.

2

Данный рассказ является частью авторского сборника «Клуб беглецов» (The Runagates Club), в котором посетители клуба поочередно делятся своими историями. Среди предыдущих был «Ветер в галерее» (The Wind in Portico), рассказанный персонажем по имени мистер Найтингейл.

3

52º по Цельсию

4

Примерно 1138 год.

5

Джон Буньян (1628–1688) — английский писатель и проповедник, автор аллегорического произведения «Путешествие Пилигрима в Небесную Страну».

6

Джозеф Фаркуарсон (1846–1935) — шотландский художник-пейзажист.

7

Вместительная сума, используемая в походах британскими военными в XIX в. и названная в честь фельдмаршала Гарнета Вулзли.

8

Селки — мифический человек-тюлень из морского народа, часто встречающегося в шотландском фольклоре.