Утро под Катовице - Николай Александрович Ермаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хватит выть! Иди почисть штаны и задницу!
Он поднял на меня мутный взгляд и вяло произнес:
— Зачем? Все равно всех убьют.
Я поднял его схватив за грудки и со всей накопившейся злостью прошипел:
— Ага, убьют, только вот я тебя, курва, раньше грохну! Пошел отсюда. — Развернув ушлепка в направлении отнорка с ротным сортиром, придал ему ускорение пинком. Тут и так тошно и страшно, так ещё в окоп нострадамуса обосранного подселили.
Засранец ещё не вернулся, а в траншеях уже раздавались передаваемые по цепи команды:
— Приготовиться к бою! Без команды не стрелять!
Со стороны фронта из дыма стали появляться силуэты немецких танков и бегущей за ними пехоты. Вскоре среди наступающих вспухли высокие султаны взрывов. По окопам пронесся одобрительный шум, солдаты надеялись, что бьющая с закрытых позиций крупнокалиберная батарея сможет остановить наступление. Я же, посматривая на медленно приближающихся немцев, продолжал с поражающим самого себя спокойствием обдумывать возможные варианты бегства.
Когда, наконец, немцы приблизились на 400 метров, раздалась команда:
— Огонь!
Сзади загрохотали выстрелы противотанковой и полковой артиллерии, вокруг азартно строчили пулеметы и стреляли винтовки. Я тоже внёс свою небольшую лепту. Воевать за Польшу мне совсем неохота, однако, если есть возможность убить немца, то почему бы и нет? Благодаря частым посещениям стрельбища, виртуального тренажера и инъекциям «Ареса» на расстоянии четырехсот метров из пристрелянной винтовки без оптики по неподвижной ростовой мишени я попадал примерно восемь из десяти выстрелов. Здесь у меня винтовка не пристреляна, мишени мало того, что на месте не стоят, так ещё и стреляют, так что шансы на точное попадание у меня несколько ниже. Стараясь сильно не высовываться, я прицелился в далёкий серый силуэт и, задержав дыхание, плавно нажал на спусковой крючок. Винтовка отозвалась оглушающим щелчком выстрела, силуэт упал. Но повода для радости не было — немец рухнул чуть раньше, чем я выстрелил. Либо в него попал кто-нибудь другой, либо он сам бросился на землю, укрываясь от огня обороняющихся. Передергивая затвор, я произвел ещё четыре выстрела, по результатам которых уверенно мог сказать только об одном точном попадании. Перезарядив магазин, я продолжил стрельбу, тщательно выцеливая противника. Окружающие звуки слились в непрекращающийся грохот боя. Стреляли мы, стреляли немцы из всех стволов и орудий, перед окопами вспухали султаны разрывов снарядов, взметались фонтанчики от пуль. Мое самосознание растворилось, я перестал ощущать себя личностью со своим прошлым, желаниями и интересами. Весь смысл моего существования свелся только к прицельной стрельбе здесь и сейчас. Когда у меня кончились патроны, я бросился искать их в траншее, ведь мне надо было стрелять! Тут я с некоторым удивлением обнаружил, что в окопах полно раненых и убитых. Наличие трупов меня даже обрадовало — у них ведь беспрепятственно можно разжиться патронами, чем я и занялся, не обращая внимания на стоны и просьбы о помощи от раненых. Набив карманы и подсумки снаряженными обоймами и рассыпными патронами, я вновь приступил к стрельбе по наступающему врагу. Немцы уже приблизились на двести пятьдесят метров, что привело к повышению точности моих выстрелов. В своем секторе обстрела я выбил единственного офицера, трех унтеров и не менее десятка рядовых пехотинцев. Перезаряжая очередной раз магазин, я услышал раздающиеся в окопах неуверенные крики «Ура» и, выглянув из траншеи, посмотрел в сторону немцев. Причина радости однополчан сразу стала понятна. Немцы аккуратно, продолжая обстреливать наши позиции, пятились назад. Перед окопами застыли одиннадцать подбитых танков. Пока фрицы ещё были на приемлемой дистанции, я переместился в траншее правее метров на пятьдесят — здесь с выбором целей было побогаче — и приступил к дальнейшему отстрелу солдат и унтер-офицеров Вермахта, за пару минут записав на свой счёт ещё одного унтера и трёх рядовых. Вскоре немцы вышли из зоны уверенного прицельного поражения и я прекратил стрелять.
— Молодец! Ковальский, ты настоящий герой! — Рядом со мной стоял сержант Митькевич, с воодушевлением хлопнувший меня по плечу, — Я доложу командиру, тебя надо наградить, ты очень метко стреляешь! Вот, кстати, это должно тебе пригодиться! — Он протянул мне винтовку с оптическим прицелом.
— Рад стараться, пан сержант!
— А теперь, давай позаботься о раненых, ты ведь в этом разбираешься?
— Есть!
Взяв снайперскую винтовку, я пошел по траншее в сторону своей первоначальной позиции, погрузившись в свои мысли. А подумать было о чем. То состояние боевого азарта, когда я потерял осторожность и палил по немцам, не думая о собственной безопасности, могло привести к весьма печальным последствиям. Кроме того, совершенно не стоило радоваться отступлению немцев — вскоре они вызовут авиацию, которая смешает с землёй наши позиции, а тех кто выживет после авианалета, добьют артиллерией, а там и танками с пехотой шлифанут. Так что, возвращаемся к составлению планов дезертирства, сейчас это первоочередная задача. Осмотревшись, я увидел, что поляки прямо по полю тащат в тыл раненых. «Хм, а вот и возможность!». Я заметил в окопе раненого бойца, который пытался неумело перебинтовать себе правую руку повыше локтя.
— Давай помогу!
Сев рядом с солдатом, разрезал ему рукав, промыл рану водой из фляги и туго забинтовал, по ходу дела узнав, что его зовут Вацлав.
— Пойдем, я отведу тебя в тыл.
— Да я и сам смогу дойти, попытался тот сорвать мой план бегства.
— Это у тебя шок, в любой момент может ухудшиться состояние, или даже обморок, да и винтовку с вещами надо брать с собой.
После такой убедительной аргументации поляк согласился принять помощь, и я, подхватив его винтовку и ранец, потихоньку повел бойца к лесу, там спросил направление у встречного солдата и вскоре доставил Вацлава не поляну, где производилось оказание медицинской помощи раненым. К нам подошел поляк, имеющий нарукавную повязку с красным крестом и указал, где разместить Вацлава. Я посадил того на землю, оставил ему винтовку и ранец, а сам пошел
