19 Цунами 1. Сотрясатели Земли - Алексей Лукьянов

— Автомобиль «газ тридцать один десять», государственный номер двести восемьдесят эр-эр, регион шестьдесят шестой, — сказала Викса, как только дяденька убрал руку.

— Чего? — опешили водитель и пассажиры.

— У меня папа в милиции работает, он вас поймает.

— Придется тебе еще и голову отрывать, — скорбно посмотрел дяденька на Виксу. — Слишком много ты знаешь.

— Тогда он вам... — и Викса сказала такое, что водитель едва в столб не врезался.

— Это тебя папа таким словам научил?

— Не ваше дело.

Дяденька схватил Виксу за шею и сильно сжал.

— Слушай и запоминай. Если ты не скажешь, куда уехали близнецы, папа твой не только не узнает, что с тобой произошло, но и сам потеряется. И мама тоже.

И пришлось Виксе выложить все.

«Волга» ехала с соблюдением всех скоростных режимов. Попадаться гаишникам с похищенным ребенком в кабине — это чревато последствиями, тут вряд ли сотней отделаешься. Так что по пути в Одинцово, соседний с Понпеями город, милицейский «уазик» догнать не удалось.

Зато в Одинцово Викса едва не завыла от досады: машина с папой ехала им навстречу — видимо, высадили Егора на вокзале и обратно рванули.

— Они? — насторожился дяденька.

— Нет, показалось, — огрызнулась Викса.

На вокзале стояли аж три милицейские машины, и Викса кивнула на самую грязную — мол, на этой папа Кругловых доставил.

— Скорый поезд Москва–Владивосток отправляется с первого пути, — объявил диктор. — Провожающим срочно покинуть вагоны.

— Пойдешь со мной, — сказал дяденька. — Увидишь отца — дашь знать, я тебя отпущу. И смотри мне, без фокусов.

Хотят найти вагон, в котором Егор поедет, догадалась Викса. Не мог же папа инвалидов до вагона не довести. И поэтому, едва оказавшись на перроне, Викса бросилась в объятия первому попавшемуся капитану милиции:

— Папа, папа, этот дядька меня трогал!

— Ах, ты... — чертыхнулся дяденька.

Капитан заметался. Он не знал девочку, но волшебные слова про «дядька трогал» разбудили в нем стража законности и отцовские чувства.

— Ну-ка, ты! — заорал он и выхватил резиновую дубинку.

Короткий удар — и милиционер упал ничком и больше не шевелился. Викса с ужасом смотрела, как дяденька, разрезая толпу, словно нож масло, приближается к ней.

Заскрипели тормоза, поезд лязгнул и начал медленно двигаться вдоль перрона, постепенно набирая скорость. Викса бежала вдоль вагонов, заглядывая в окна: где, где эти уроды, из-за которых она так влипла?

Дважды она оглядывалась. Дяденька равнодушным быстрым шагом нагонял ее. И когда между ними оставалось каких-то два метра, Викса метнулась — и запрыгнула в вагон.

— Ты куда? — возмутилась проводница.

— Тетенька, спасите, этот дядька меня трогал! — завизжала Викса.

Тетенька сказала пару нехороших слов и захлопнула дверь прямо перед яростным оскалом дяденьки. Он несколько раз постучал кулаками в стекло и побежал обратно.

Дверь в рубку открылась, и появилось чудовище.

— Вам чего всем не спится? — хмуро спросило оно.

— Тебе кости перемываем, — ответил Глеб.

Чудовище посмотрело на Виксу.

— Кто бы сомневался.

Чудовище опустилось на скамью, потеснив красавицу, и тяжело вздохнуло.

— А ты сам расскажи, как дело было, и мы успокоимся.

— Да мне-то что, говорите что хотите.

Все молчали и смотрели на чудовище.

— Идиот я, идиот, — созналось чудовище. — Связался с вами...

Это каким идиотом надо быть, чтобы жениться на женщине, которую зовут Далила Иудовна? Особенно когда тебя родители нарекли Самсоном. Но наш папа умом никогда не отличался. Красотой — да, метисы вообще очень красивыми бывают, а вот умом его как-то Господь обделил. Вместо ума у папы было большое сердце, талисман, ловкие руки и теща, которая по совместительству приходилась нам бабушкой. Ну и, конечно, наш дедушка.

Папа наполовину был цыганом. Об этом нам рассказал дедушка, папин папа. Дедушка Георгий влюбился в молодую цыганку и даже целый год прожил с ней в законном браке, но когда родился папа, цыганка не то сбежала со своим табором, не то ее силой увезли, дедушка толком сам не понял причин исчезновения жены. И вот Георгий стал воспитывать сына один. Самсон рос послушным мальчиком, красивым, опрятным, но совершенно без царя в голове. В школе его боялись даже самые отпетые хулиганы, ведь процессы в папиной голове протекали какие-то термоядерные, на любые обиды он отвечал незамедлительно и жестоко. В шестом классе какой-то остряк пытался назвать его «Сальцом». «Самсон-Сальцо» — это казалось несчастному смешным. Папа в детские годы и впрямь был немного пухл — дедушка полагал, что пока толстый сохнет, худой сдохнет, поэтому пичкал сына едой, будто кабанчика откармливал. Самсон никак не отреагировал на обзывку. А на уроке физкультуры, когда обидчик подтягивался на турнике, с него свалились трусы. Как ему это удавалось — не знал никто, включая дедушку, и очень быстро, спустя несколько страшных отмщений, все поняли — лучше с Самсоном Кругловым не связываться, себе дороже. Старших обидчиков папа подстерегал по одному, подкрадывался сзади и бил тяжелыми тупыми предметами. Одному выбил глаз, другому сломал челюсть, третьему обеспечил сотрясение мозга... Очень скоро вокруг папы образовалось пустое пространство, никто не поворачивался к нему спиной, не разговаривал, не дружил, не здоровался, и его это вполне устраивало. А что дедушке Георгию приходилось потом расплачиваться за покалеченных старшеклассников, папу не волновало.

Только одно по-настоящему интересовало ум и волновало сердце Самсона — кораблики. Он плохо учился (я уже упоминал, что Господь находился в отпуске, когда папу зачинали?), не мог поддержать элементарной беседы, долго думал, с какой стороны подступить к унитазу, но кораблики у него получались замечательные. Дедушка пытался пристроить папу в судомодельный кружок, но Самсон долго там не протянул — сломал дрель, рубанок, коловорот, устроил пожар и едва не убил наставника молотком. В конце концов дедушка плюнул и позволил событиям и Самсону развиваться самостоятельно.

С грехом пополам папа закончил восьмилетку, служил в стройбате, недалеко от Геленджика, и был на таком хорошем счету у командира, что тот дозволял ему жить в общаге, прямо в Геленджике, поскольку именно там и был объект, на котором папа выполнял плотницкие и столярные работы.

Папа обладал тем редким видом внешности, который располагает к себе, несмотря на полное отсутствие мозгов у владельца. Девчонки висели на нем гроздьями, но папа только кораблики мастерил да торговал ими на местном рынке в свободное от работы время, на что, в общем, и жил.

Дембельнувшись, он снимал дощатый домик у Агнии Теодоровны Кац, оказавшейся к тому же землячкой — на юг она перебралась откуда-то из наших краев. Папа помогал ей по хозяйству, и Агния просто нарадоваться не могла на молчаливого красавца с золотыми руками. А дочь Агнии Теодоровны, Даля, тоже в нем души не чаяла. Правда, Дале было всего шестнадцать, но недостаток этот преходящ. Далила не торопила событий, она была уверена, что Самсон никуда от нее не денется, сама росла и расцветала и отмахивалась от кавалеров, как от навозных мух.

И вот проходит год, Даля закончила школу, и тут ее как подменили. Самсон вдруг решил вернуться на родину, настроение чемоданное, а он на Далю до сих пор внимания не обратил. Она начала сразу с тяжелой артиллерии. Нехорошо так говорить о родной маме, но мы с Юсей и не видели ее никогда, так что продолжу: Даля едва из трусиков не выпрыгивала, чтобы заполучить Самсона. Тут я немного теряюсь в догадках, зачем именно он ей был нужен. Ну, красавец, ну, силен чрезвычайно, ну, дружен с ремеслом, но ведь он и двух слов без мата связать не мог, и ничем, кроме корабликов своих, не интересовался. Даля была в интеллектуальном плане старше Самсона вдесятеро, ей даже со сверстниками скучно было, но любовь — она, видимо, действительно зла. Впрочем, персями своими и бедрами Далила, как ни старалась, привлечь молчаливого квартиранта не могла. Он по-прежнему что-то там мастерил, не отвлекаясь на всякую ерунду, не по причине морального облика, а потому что дурак был непроходимый.

Агния Теодоровна не могла не заметить дочкиных притязаний, она ужаснулась, когда поняла, что Даля хочет этого тупого кустаря. Однажды Агния Теодоровна вернулась домой раньше обычного и застала дочь в костюме Евы, позирующей перед окном, за которым копался в огороде Самсон.

— Как это понимать? — спросила мать у запаниковавшей дочери.

Даля заревела, залопотала — люблю, мол, Самсончика, страсть как люблю, или замуж выдавайте, или так согрешу.

— Дура, — сквозь слезы говорила дочери бабушка Агния, — он же дитя малое, всё игрушки на уме. Зачем тебе такой?

— Сердцу не прикажешь.

Бабушка так не думала. Во-первых, ей совсем не нравилось сочетание имен. Она-то была превосходно образована и отлично знала, что добром союз Самсона и Далилы закончиться не мог. Во-вторых, дочь свою бабушка Агния любила и желала ей более выгодного брака. Не век же девочке сидеть в Геленджике, лучшие вузы Москвы и Ленинграда ждут не дождутся, едва не рыдая, когда же наконец Далила Кац возьмется за ум и наведет порядок в отечественной генетике. А Дале тут приспичило замуж за полного идиота с золотыми руками (хотя и красив, зараза). Ведь не дай бог дети пойдут (а мы действительно пошли, как вы, наверное, догадались)... То есть, конечно, дай бог детей, но сейчас... Боже ж ты мой, что делать?