Вчерашняя быль - Андрей Ефимович Зарин

Читать онлайн Вчерашняя быль - Андрей Ефимович Зарин

Шрифт:

Интервал:

Закладка:

Сделать

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 15

Перейти на страницу:

Пухлов снисходительна улыбнулся. -- Служите, значит, по какой части изволите? -- Такой же врач, как и я, -- ответил за Сурова Кротов, -- хочет вот по земству служить. -- Где изволили раньше служить? -- спросил Пухлов, с наивной манерой провинциала, стремясь удовлетворить свое любопытство. -- В Гдовском земстве, -- ответил опять за Сурова Кротов, -- а теперь на юг хочет. -- А! -- сказал Пухлов, уже равнодушно оглядывая Сурова, и обратился к Кротову: -- Что же, сыграем! -- Тебе все равно? -- спросил Кротов у Сурова. -- Сделай одолжение! Маня достала доску с фигурами и, передав их отцу, села опять к столу. В этот вечер ни она, ни Петя не ушли после чая в свои комнаты. Новый знакомый показался им очень занимательным и притом во всех его рассказах слышалось что-то недоговоренное, заманчиво таинственное. Жена Кротова сразу разговорилась с ним дружески. Она передавала ему эпизоды их прежней жизни, женитьбу, мытарства, смерть детей и сама расспрашивала его о жене и детях и о его прежней жизни. Суров охотно отвечал. Маня и Петя принимали участие в этой беседе. Слушать рассказы Сурова было очень интересно. Где он ни побывал только: и юг, и север, и Западный край, и Урал и Сибирь, и Кавказ, и Крым. Везде был. В рассказах его проявлялось столько различных знаний, остроумия и живости, что Петя и Маня слушали его, как зачарованные, а Кротов отрывался от игры и возвращался к ней только после нетерпеливого окрика Пухлова: -- Что же вы? Ваш ход! -- И где вы только не были, -- с улыбкой заметила жена Кротова, -- прямо Одиссей! Ну, а где вас застал конец 1905-го года? -- В Сибири, по всем городам по очереди. В Красноярске был, а потом в Новороссийск попал! -- он замолчал, как бы вспоминая те дни, и потом тихо сказал: -- да, свет блеснул так ярко, что на время всех ослепило... а надо было зрячими быть... и момент упустили... -- он не окончил и торопливо стал допивать чай. -- Власть упустили, -- насмешливо отозвался Пухлов, -- конвент, директория и всякое такое! Там -- гражданин; у нас -- товарищ. Хе, хе, хе! Кротов просительно взглянул на Сурова. Тот едва заметно повел плечом и чуть усмехнулся. Партия окончилась. Пухлов стал расставлять фигуры для новой игры, и не без внутреннего удовольствия заговорил докторальным тоном: -- Иначе не могло и быть! Есть кучка недовольных, смутьянов, на придачу жиды -- и только! Наш уклад покоится на твердых устоях народного сознания, на старых традициях, в жертву которым еще задолго до нас принес свою жизнь Иван Сусанин! И никакие "товарищи" не пошатнут их. Да-с! Вот, если вы изволите следить за третьей Думой... Кротов чувствовал себя неловко. Маня и Петя горячими глазами впились в худощавое лицо Сурова, который только улыбался концами губ. -- Все входит в свое русло. Дума идет навстречу правительству, правительство... -- Пухлов поднял палец, украшенный толстым перстнем... Суров обратился к нему и сказал: -- Глеб Степанович уже сделал ход. Ваша очередь. Пухлов словно поперхнулся и вытаращил глаза, потом с тяжелым сопеньем вздохнул и, не окончив фразы, угрюмо обратился к шахматной доске. Время шло; вечерний чай сменился ужином и в начале первого часа Пухлов поднялся и стал прощаться. Кротов вышел, по обычаю, проводить его в переднюю. Пухлов, сопя, тыча ноги в галоши и обертывая толстую шею длинным гарусным шарфом, вполголоса говорил ему: -- Ну, знаете, не поздравляю вас с таким приятелем! Что-то очень припахивает "товарищем"; его, наверное, ни в одном земстве и года не держали. Сплавляйте-ка его поскорее. Кротов добродушно пожал плечами. -- А Бог с ним! Он у меня гость на время. -- И на время не советую. Теперь за этим следят, -- и, шаркая галошами, он прошел в холодные сени. Маня с вспыхнувшим лицом воскликнула: -- Но почему вы ему ничего не ответили? -- и глядела на Сурова с укором. Петя заступился: -- Алексей Викторович отлично его оборвал. Чего тебе еще? Суров сказал: -- Для чего я вступил бы с ним в спор? -- Ради выяснения истины, для зашиты своих убеждений! -- пылко ответила Маня. -- Ой, как громко! Словно на сцене! Ну, чего же ради я сцепился бы с этим ихтиозавром? Он не спорил бы, а ругался. Убеждать его ни в чем не надо, потому что раз он увидит, что у него ничего не отнимут и он может спокойно произрастать, -- он будет доволен всяким порядком. Ну, его! -- Суров качнул головою. Жена Кротова, убрав в буфет вино и водку, добродушно сказала: -- И правда: ну, его! Зачем его обижать? -- Бог с ним! -- воскликнул Кротов, входя, -- и большое спасибо тебе, что меня послушал. Он тут у нас таких страхов натерпелся, что на всю жизнь почернел. -- Видел я таких. Знаю!.. Суров стал прощаться. -- Вам уже все приготовили у Глеба. -- Спасибо! -- сказал Суров. Он пожал всем руки и прошел в кабинет Кротова. VII. Суров загасил лампу, зажег свечу и стал раздеваться, когда в кабинет вошел Кротов. -- Я не помешаю тебе? -- спросил он. -- Нисколько, -- продолжая раздеваться, ответил Суров, -- у меня вообще нет привычек. -- Тогда я посижу немного с тобою -- сказал Кротов, садясь в кресло подле стола и, обернувшись к Сурову, продолжал: -- не можешь себе представить, как я рад тебя видеть! Поднялось и всколыхнулось все самое светло, чистое, полузабытое. Словно, на волне качает. Словно, помолодел. Ей-Богу!.. ну!.. -- он удобнее уселся в кресло и закурил папиросу: -- я и жена тебе нашу немудрую жизнь рассказали. Теперь ты свою! -- Я? Свою? -- Суров уже лег и, прикрывшись одеялом, закурил папиросу. Стриженная голова его с небольшой бородкой и острым носом резким силуэтом отражалась на спинке дивана, покрытой простыней. -- С чего начать-то? -- Ну, с того времени, как мы расстались, как тебя арестовали. -- Рассказывать-то нечего, -- ответил Суров: -- сказать по правде, довольно однообразная история... И он, сперва монотонно, а потом оживляясь и волнуясь, рассказал свою скитальческую жизнь за промелькнувшие 3 года разлуки. Кротов слушал, не спуская с него глаз, и весь рассказ этого маленького, худощавого человека с острым прямым носом, с открытым взглядом, бодрого, словно юноша, казался ему отрывком самого