Дай вам Бог здоровья, доктор Кеворкян - Курт Воннегут

Она заметила: «Это не так уж глупо, в конце концов. Ведь в моей книге два монстра, а не один. И одного из них, ученого, и вправду звали Франкенштейном».

Это Курт Воннегут из Хантсвилла, штат Техас.

Я ВЕРНУЛСЯ С ТОГО СВЕТА, ПРОИНТЕРВЬЮИРОВАВ поэта Филипа Стракса. С-Т-Р-А-К-С-А. Он умер в возрасте девяноста лет в один день с бейсболистом Джо Димаджо и является автором такого очаровательного двустишия:

Лучше любить и хотеть,Чем дать аппарату ржаветь.

Автор трех томов поэзии, Алекс Стракс был также рентгенологом. Он усовершенствовал рентген так, что теперь с его помощью можно видеть не только кости, но и злокачественные опухоли в мягких тканях груди. Количество женских жизней, продленных благодаря раннему обнаружению рака, может исчисляться, выражаясь языком бейсболистов, тысячами и тысячами пробежек после удачно отбитого мяча.

Поворотным пунктом его научной, если не литературной, карьеры стала смерть его горячо любимой жены Гертруды в возрасте всего лишь тридцати девяти лет. Ее прикончил рак груди, обнаруженный слишком поздно. Каждый миг его последующей профессиональной деятельности был посвящен борьбе с этой болезнью: и какой успех!

Я обнаружил его рядом с толпой обезумевших ангелов, жаждавших получить автограф Димаджо на своих перьях. Я сказал, что его яркий некролог в «Нью-Йорк Таймс» свидетельствует о том, что он очень любил женщин, и они отвечали ему взаимностью. Он прочитал бесстрашно феминистские строчки своего сочинения:

Напомним, есть лишь двух сортовМужчины в этом мире баб:Один считает, что он силен,Другой же знает, как он слаб.

Это Курт Воннегут со своим незаменимым помощником Джеком Кеворкяном, спасавшим мою жизнь сотни раз. Агу.

СЕЙЧАС ПОЛДЕНЬ 3 февраля 1998 года. Меня только что отвязали от кресла после очередного предсмертного опыта в этой никогда не пустующей камере смерти в Хантсвилле, Техас.

В первый раз в своей карьере я прошел по голубому туннелю буквально по пятам знаменитости. Ею была Карла Фэй Такер, зарубившая топором двух незнакомых ей людей. Сама Карла Фэй была убита штатом Техас сразу после обеда.

Два часа спустя я сам был на три четверти умерщвлен. Я нагнал Карлу Фэй примерно за полторы сотни метров от конца голубого туннеля. Поскольку она едва тащилась, я поспешил заверить ее в том, что ада нет, и ни она, ни кто-либо еще в него не попадет. Она ответила: жаль. Она бы с радостью отправилась в ад, если бы туда же попал и губернатор Техаса. «Он тоже убийца, – сказала Карла Фэй. – Он убил меня».

Доктор Джек Кеворкян следит за моими путешествиями на порог смерти и обратно. Ваш корреспондент в загробной жизни заканчивает репортаж. Джека и меня попросили освободить помещение, которое нужно подготовить для очередной казни. От имени нас обоих, та-та.

К СОЖАЛЕНИЮ, НЕДАВНИЕ ТРУДНОСТИ Джека Кеворкяна с законом в Мичигане, состоящие, чего греха таить, в том, что его обвинили в убийстве первой степени, вынудили меня сделать перерыв (надеюсь, временный) в моих предсмертных опытах. Дабы удовлетворить денежные запросы WNYC, я провел интервью с человеком, который все еще жив.

Это писатель-фантаст Килгор Траут, которого я спросил о недавних событиях в Косово. Я записал ответ Траута на магнитофон, но его верхняя челюсть постоянно выпадала, и запись получилась неразборчивой. Поэтому я перескажу то, что он сказал, своими словами.

Цитирую:

Должно быть, соблазн устроить телешоу с взрыванием мостов, полицейских участков, заводов и т.д. оказался для НАТО непреодолимым. Инфраструктура сербской тирании должна была быть сохранена, дабы поддержать правопорядок и спокойствие, буде таковые вернутся. Каждый город – мировое достояние, и в НАТО не понимают, что сделать город непригодным для жизни, значит рыть яму другому, чтобы потом самому в нее попасть.

Это шоу-бизнес!

Паранойя и безумие этнических чисток сегодня приводит к самому худшему почти мгновенно, подобно цунами, землетрясению или извержению вулкана – вчера в Руанде, сегодня в Косово и кто знает, где завтра. Эта болезнь имеет давнюю историю. Можно вспомнить уничтожение аборигенов европейцами в Западном полушарии, Австралии и Тасмании, истребление армян турками и, конечно, Холокост. Между прочим, тасманский геноцид – единственный на сто процентов успешный, о котором я слышал. Ни у одного человека на Земле нет предка-тасманца!

Похоже, сегодня появился новый вид бактерий этнических чисток, применительно к которому традиционные методы лечения прошлого выглядят жалкими и даже нелепыми. Сегодня в каждом подобном случае оказывается, что уже слишком поздно. Жертвы уже практически все мертвы или лишены крова к тому времени, когда о них упомянут в шестичасовых новостях.

Все, что остается делать добрым людям по поводу болезни этнических чисток, которые каждый раз оказываются свершившимся фактом, это спасать оставшихся в живых. Остерегайтесь христиан!

С вами был Курт Воннегут.

МОЯ КАРЬЕРА ЗАГРОБНОГО ЖУРНАЛИСТА почти наверняка закончится сегодня, дорогие слушатели. Не успел я встать со стула, чтобы рассказать о своем интервью с покойным Айзеком Азимовым, как Джека Кеворкяна увели в наручниках – он должен предстать перед судом в Мичигане по обвинению в убийстве. Какая ирония! Этот предполагаемый убийца спасал мне жизнь не один раз! Без Джека этот центр летальных инъекций мне больше не мил.

Простите мне мои смешанные чувства: огорчение по поводу несчастья, приключившегося с одним моим другом, Джеком, пока живым, и радость за относительное благополучие другого – Айзека Азимова, умершего от болезни сердца и проблем с почками в возрасте семидесяти двух лет.

На земле Айзек, мой предшественник на посту почетного председателя Американской гуманистической ассоциации, был самым плодовитым писателем в истории американской литературы. Он написал около пятисот книг. Для сравнения: я написал двадцать, Оноре де Бальзак – восемьдесят пять. Иногда Айзек выпускал по десять томов в год! И не только отменную научную фантастику, но и научно-популярные книги о Шекспире, биохимии, античной истории, Библии, теории относительности и многом другом.

У Айзека имелась докторская степень по химии, а родился он в Смоленске, в бывшем Советском Союзе, но вырос в Бруклине. Согласно некрологу в «Нью-Йорк Таймс», он ненавидел летать и никогда не читал ни Хемингуэя, ни Фицджеральда, ни Джойса, ни Кафку. «Я чужак в литературе двадцатого века», – написал он однажды.

«Айзек, – сказал я, – тебе самое место в книге рекордов Гиннеса».

А он ответил: «Чтобы быть увековеченным рядом с петухом по кличке Чудак, который весил десять килограмм и убил двух кошек?»

Я спросил, пишет ли он что-нибудь, и он ответил: «Постоянно! Рай был бы адом для меня, если бы я не мог писать все время. И Земля была бы адом, если бы не возможность писать все время. Сам ад был бы терпим, если бы я мог писать все время».

«Слава Богу, что ада нет», – сказал я.

«Приятно было поболтать, – сказал он, – но мне пора за работу над шеститомным исследованием земных предрассудков относительно загробной жизни».

«А я бы с удовольствием поспал», – сказал я.

«Говоришь, как настоящий гуманист», – заметил он, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

«Последний вопрос, – попросил я. – Что заставляет тебя так много писать?»

Айзек Азимов ответил одним словом: «Бегство». А затем он добавил известную фразу не менее плодовитого французского писателя Жан-Поля Сартра:

«Ад – это другие».

1

Слова из «Боевого гимна Республики».