Седьмое небо в рассрочку - Лариса Соболева

Сдав назад, Сабрина развернула машину, плавно тронув ее с места. Не доезжая до угла, в зеркало заднего вида она увидела, как к дому отца подъехал скутер – это вернулся домой братец Пашка.

– Гляди, какой послушный, – беззлобно буркнула она, давя на педаль газа. – Домой возвращается до двенадцати. Интересно, кто она – Ксения…

В прошлом Сабрина не признавала сводного брата, вела себя с ним как с приемышем, занимающим место не по праву, и это была та первая лопата, которая положила начало глубокому рву между нею и отцом. Но ведь папа неизвестно откуда притащил сынка, можно сказать, в подоле принес приплод! Ну, не в подоле, так в рубашке, в корзинке – разница небольшая, все равно нагулял. А всем заливал, будто усыновил младенца по доброте душевной. Поверить, что папа воспылал благородной любовью к чужому отпрыску, найденному чуть ли не в канаве, – это надо быть умственно отсталой.

Кстати, кстати! Он же так и преподносил: нашел на обочине дороги в корзинке с запиской, которую показывал любопытным: «Возьмите ребенка, люди добрые, он здоровый и красивый. Его непутевая мать». Зато папа Сабрины оказался путевым отцом: нянек нанял аж две штуки, кормилицу где-то раздобыл и закармливал ее калориями. Та жила в доме со своим младенцем несколько месяцев, в награду получила однушку и лишних пятьдесят килограммов веса.

Позже только дебилу было неясно, что Шатун является единокровным отцом «подкидыша». Правда, мамаша внесла львиную частицу себя, братец уродился краше родителя, а если совсем объективно – намного краше. Знакомые и друзья помалкивали. До сих пор ни одна живая душа не знает, кто матушка братца и где она шляется. А если какая-то душа и узнала случайно, то она наверняка уже неживая, потому что те, кто сует свой любознательный пятак в жизнь Шатуна, не успевают об этом пожалеть – так говорят люди.

Если б Сабрина пять лет назад повела себя чуточку терпимей, осмотрительней и умней, сейчас была бы в шоколаде, а так… только в халве, да и то не в арахисовой, в подсолнечной.

3

Водитель Шатунова Южин относится к людям безликим, бесцветным, которых с трудом запоминаешь со второго, а то и с третьего раза, стало быть, личность он неприметная. Не отличался и выдающимися способностями, кроме одной: за рулем он виртуоз, машина для Южина – его продолжение, его часть. Само собой, автомобиль под его управлением выписывал на дороге такие симфонии, что любой прохожий вправе был подумать, будто машина обрела душу, разум и навыки эквилибриста.

Отлично зная город, Южин сокращал путь, как мог. Он выбирал безлюдные дороги, где даже днем было мало людей, если требовалось, бессовестно ехал по тротуарам, пересекал дворы. Управлял одной рукой. Во время опасного маневра помогал себе крутить руль второй рукой, в которой держал мобильник, перед этим надавив пальцем на нужную клавишу. Каждая цифра мобилы обозначала ребят из спецслужбы, которые охраняли производство и только изредка составляли свиту Шатунова, как шутил шеф – «для антуражу».

Но сегодня «антураж» вызывался не ради пыли в глаза, понял Южин, сегодня пахнуло войной, точно шагнули назад в забытые девяностые, а может, из них так и не выбирались. Об этом он догадался по Шатунову, которого никогда не видел в состоянии отчаяния и паники, причем в самой критической точке. Догадался и по тому, о чем шла речь по телефону с женщиной, Шатунов перевел трубку на громкую связь через устройство в автомобиле, уже не заботясь о том, что его личная жизнь выходит из подполья. Одновременно с ним Южин торопливо говорил в свою мобилу:

– Стас, срочно на выезд, ствол не забудь… Кто сказал, что стрелять? Для антуража бери… Встреча у деревни Пухово… Алло, Гога?..

А Шатунов мечтал, чтоб сегодняшнее путешествие закончилось шуткой. Да-да, дурацкой, глупейшей, неудачной шуткой, на которую способна только пьяная женщина. Он бы простил. Нет, он был бы счастлив и никогда не припомнил бы ей, какие страшные минуты пережил. Попутно шла другая мысль: успеть бы. К сожалению, параллельные мысли идут в ногу с неотвратимой реальностью, недаром говорят про третий глаз, он видит больше и дальше, чем два реальных глаза. Посему Шатунов не столько слушал Ксению (хотя, конечно, слушал), сколько вслушивался в пространство за ней.

– Когда поняла, что мне каюк… – Отчасти ей помог диалог с ним, она немного собрала волю, это было понятно по голосу, который выровнялся и звучал без панических нот, но очень тускло. – Решила напоследок с тобой поговорить, потому что… многое надо сказать… Но я не знаю, что главней. Наверное, все. Должна признать, я была дурой… какой же дурой я была…

– Наконец в тебе проснулась самокритичность.

Шатунов лишь попытался подбодрить ее, мол, твоя паника напрасна. После его бодрячка Ксения просто обязана задавить страх, пошевелить извилинами и придумать, как продержаться, а она в ответ рыкнула:

– Не мешай! У меня почти не осталось времени… Я их чувствую… они близко…

И он близко! Южин – просто летчик! Уже мчались по загородной трассе, осталось проехать семь километров по ровненькому асфальту, на джипе это – тьфу, потом повернуть к деревне, протрястись еще полтора км по проселочной дороге и… ни одна тварь не уйдет от него, ни одна! Вдруг Шатунову пришла идея:

– Назови им мое имя и скажи, что я их найду – найду в любой точке планеты. А когда найду, порву на тесемки. Обязательно скажи…

– Конечно, не скажу! – оборвала его Ксения. – Ленька, угрозы мало кого останавливали, на этих точно не подействуют…

Она не успела закончить фразу, а у Шатунова новая идея готова, гениальная, потому что проста, как метла дворника:

– Предложи деньги! Много денег. Я дам, сколько попросят.

– Думаешь, на меня кинули б кого ни попадя?

– Стоп, Ксюха! Значит, ты знаешь, кто…

– Примерно.

– Тем более найду! – скрипнул он зубами. – Так что лучше предупреди их, что умирать будут долго и страшно.

– Шатунов, не дури. Я и позвонила потому, что знаю, какой ты идиот. Не вздумай искать их, слышишь? Думай не только о себе и обо мне…

Внезапно она оборвала фразу и напряженно задышала, а он напрягся до последней возможности, когда вот-вот лопнут жилы в теле… но не слышал посторонних шумов в трубке! Это так глупо – пытаться понять, что там происходит. Шум двигателя ему не мешал, Шатунов его отключил в голове, но в трубке – лишь дыхание, которое он хорошо знал, и мог с точностью ясновидящего сказать, в каком состоянии Ксения. Дыхание прерывалось, потом запускалось и вдруг – снова остановка, затем всхлип и…

Выстрел!!!

Как же резанул этот короткий и громкий хлопок! Звук – словно пробка вылетала из бутылки с шампанским, а в сердце врезалась острая боль – будто его пополам рассекли острым ножом мясника.

Выстрел услышал и Южин. Водитель беспокойно взглянул на шефа и утопил педаль газа в пол, после чего джип выбросило вперед, хотя и без того скорость была космическая.

А Шатунов замер, уставив глаза в черную дыру за лобовым стеклом, куда тянулась световая дорожка от фар. Он ждал вздоха, звука, шороха. Теперь ему все мешало: мотор, хотя он работал тише дыхания младенца, сопение Южина, биение собственного сердца (как ни странно, еще живого, трепещущего), даже мелькание деревьев, похожих на тени, по обеим сторонам дороги мешало.

– Нас догнали, – поставил его в известность Южин, ему показалось, новость важная, но Шатун и ухом не повел. – Кажется, Крючок. Он и Гога ближе всех живут… А вон еще впереди стоит…

Слова водителя оставили Шатуна безучастным, он сосредоточил внимание на трубке. Он ждал… надеялся… И дождался!

– Попала, – сказала едва слышно Ксения, видимо, трубка была где-то рядом, а не в руке.

Шатунов подпрыгнул, радостно закричав:

– Ксеня! Мы подъезжаем! Продержись! Совсем немного, и… все будет хорошо. Я уже рядом… Мы сейчас… Держись!..

Полулежа на диване, раскинув руки по спинке и запрокинув голову, Тата глядела в потолок. Долго глядела, почти не мигая. Машке, потягивающей мартини, пришла на ум мысль, что Тата ждет, когда потолок волшебным образом разверзнется и оттуда на нее посыплется нечто ценное типа золотых слитков или, на худой конец, долларовых купюр. А если честно, весь вид подруги напоминал театральную постановку, в которой героине надлежало красиво пострадать, потом так же красиво умереть под неумолкающие аплодисменты.

Надо отдать должное справедливости, Тата не задавалась целью произвести впечатление трагического персонажа, у нее вошло в привычку быть всегда и во всем красивой. С давних пор она следила за движениями собственного тела, пока не превратила живописные позы в естественную потребность, восхищавшую в основном мужчин. Что касается остальных – Тата почему-то казалась им искусственной, впрочем, Машка помнит ее другой: попроще, стало быть, приятней и милей.

Досадливо ударив кулачками по спинке дивана, Тата вернула голову в вертикальное положение и смотрела прямо перед собой невидящими глазами – прости Господи, опять театрально. Ну точь-в-точь королева Мария Стюарт перед тем, как ей голову топориком – тюк! В театре видели постановку. Машка, подружка дней ее суровых, растолстевшая так, что в салон автомобиля еле втискивала свои телеса, поставила бокал на столик рядом и произнесла беззлобно: