Журнал «Вокруг Света» №01 за 1980 год - Вокруг Света

—  Знаете, — заметил учитель, — оттого, что власть народная, наутро к вам никто сразу не прибежит записываться в школу. Многие бедняки просто стеснялись сознаться в неграмотности. Составлением списков будущих учеников у нас занимались около двухсот сорока преподавателей, которым помогали шестьсот старшеклассников средних школ. Иногда комиссары воинских частей присылают в наше распоряжение грамотных, образованных бойцов. По нашим подсчетам, примерным конечно, в городе еще остается около трех процентов невыявленных неграмотных. В общем-то, это немного. Но какая разница, много или мало, ведь даже один-единственный неграмотный уже явление ненормальное...

—  А как вы определяете, грамотный человек или нет?

—  Устраиваем экзамен. В течение пятнадцати минут нужно написать и прочитать шестьдесят слов, и в течение пяти минут написать цифрами от единицы до ста и уметь считать десятками... Пока, мы полагаем, достаточно, чтобы человек мог знакомиться самостоятельно с несложными текстами постановлений народного комитета, статьями в газетах, мог прочесть в избирательном бюллетене имя кандидата в депутаты...

За рынком, где все, казалось, пропахло рыбой и соусом «ныок-мам», мы свернули в сторону реки. На пристани, залитой бетоном, полыхали временно снятые со столбов на улицах огромные люминесцентные лампы. Десятки людей в старой одежде, хмурые и сосредоточенные, сидели на принесенных с рынка прилавках. Учитель, указку которому заменяла раздвижная антенна от транзисторного приемника, прислонял ее к букве, нарисованной на куске картона, и громко выговаривал ее звучание. С прилавков хрипло поднималось разноголосое и разнобойное эхо. И хотя тут скопилось сотни три-четыре учеников и зрителей, когда говорил учитель, все смолкало, лишь слышалось потрескивание и гуд люминесцентных трубок.

Потом мы снова ехали на велосипедах по берегу, все дальше вниз по течению, пока не кончилась набережная и асфальт уступил место топкому илу, среди которого вилась дорожка из старого гофрированного железа. Мы подъехали к сходням, уходившим далеко в реку. Несколько крупных джонок, сотни две сампанов и лодок рядами приткнулись к этой пристани. На площадке, прикрытой бамбуковым навесом, видимо дебаркадере, я вновь увидел уже знакомую картину. Сотни полторы людей, кто сидя, кто стоя, старательно повторяли вслед за человеком в трикотажной тенниске, у которой правый пустой рукав трепетал на ветерке, словно крылышко, целые фразы.

Отбили по куску рельса перемену. Она длилась ровно десять минут. Вот что я услышал за это время:

— Меня зовут Нгуен Кем Нгон, мне двенадцать лет... Отец возит пассажиров на долбленке через реку. Он болеет сейчас, я за него. Есть еще сестра. Ей двадцать. Она тоже ходит сюда... Почему раньше не ходил в школу? А вы их видели на воде?

—  А вы сами-то кто будете? А... А мне сорок шесть лет. Теперь я могу уже твердо считать и писать цифры. Зовут? Чан Тиву... Собираю дрова в лесу, отсюда километров тридцать вверх по течению... Везу на рынок. Вот и все... Восемь детей, да, восемь. Жена болеет. А врача вы не привезли? Учитель Тюнг говорит, что нам во всем помогает Россия. Бедны еще мы. Но, знаете, можем учиться. Вчера мы научились писать имя Ленин. Учитель Тюнг говорит, что с этого начинается независимость и свобода...

—  Я вдова, мне сорок три года. Меня зовут Нгуен Тхи Бонг. У меня пятеро детишек. Торгую чаем на тротуаре. Трудно учиться, очень устаю к вечеру. Но учитель Тюнг говорит, что потом я смогу читать газеты...

—  Меня зовут Данг Тхи Кео, я бродячая торговка жгучим перцем и лимонами-тянь возле рынка Донг Ба. Мне двадцать два. А это мой сынок Данг Хыу Бэ, два годика. Вот выучусь и смогу получить хорошую работу. Учитель Тюнг говорит, что только грамотные бедняки могут управлять государством.

Спящий у нее на руках малыш толкнул меня ножкой. Она улыбнулась.

—  Ну что, отличница, — сказал подошедший Чан Зуй Тюнг, — сегодня он у тебя спит, не перебивает меня?

Раскачивая узкие мостки, подъехал на мотороллере еще один преподаватель — арифметики.

«Скажите нам что-нибудь по-русски!»

— Из-за нехватки преподавателей, — говорил мне руководитель кафедры иностранных языков педагогического института Чыонг Куанг Дэ, — мы готовим пока только учителей английского и французского языков. Но уже со следующего года будем преподавать и русский... Ваш язык учат сейчас факультативно, кто пожелает. Хотите побывать в аудитории? Это доставит студентам большое удовольствие. Вы будете первым русским, с которым они смогут поговорить...

Признаюсь, я разволновался. Быть первым журналистом, приехавшим к месту события, первым взять интервью, — все это в ремесле газетчика нормальное явление. Но быть первым русским перед будущими вьетнамскими преподавателями русского языка, запомниться им в качестве первого примера, представлять всех носителей русского языка, согласитесь, дело более чем ответственное. Обо всем этом я успел подумать, пока мы шли с профессором Дэ по длинным балконам-террасам, пока на четвертом этаже не вошли в небольшую квадратную аудиторию.

Должен сказать, что я всегда восхищаюсь вьетнамцами, которые выучили наш весьма трудный для них язык. Как правило, неплохо говорят по-русски люди, учившиеся в СССР, или выпускники Ханойского педагогического института иностранных языков.

Потом начались вопросы и ответы, я старался говорить внятно, помедленнее и, помню, почему-то очень боялся, что они попросят меня прочитать какое-нибудь стихотворение. Но в целом моя миссия от имени и лица русского языка сошла, кажется, благополучно, прежде всего для меня.

—  У нас большие планы на будущее, — говорил Дэ. — Прежде всего мы будем и дальше увеличивать число студентов. Скоро выйдут из стен института наши первые, по-новому подготовленные учителя. Вы представляете, как сильно мы сможем тогда двинуть вперед дело просвещения, на десятки лет отставшего здесь, в южных провинциях, от северных! Там ведь среднее образование давно уже стало нормой. Мы хотим как можно быстрее покончить с прошлым.

С прошлым во многом уже покончено в старинном, овеянном очарованием Хюэ, полном поэзии.

Провинция Биньчитхиен, административный центр которой город Хюэ, больше всего пострадала за тридцать лет войны и бомбардировок. Ведь она занимает середину Вьетнама, эта провинция, по которой до 1975 года проходил кровоточащий шрам раздела страны. Сейчас в провинции Биньчитхиен больше нет бездомных и голодающих.

Навсегда нет.

Валериан Скворцов

Ни одной пропавшей улицы

Т очно такая же осень могла быть в Таллине в XIII, XV и в любом другом давнем столетии... У подножия оборонительной стены опадали с деревьев желтые, огненные, рыжие листья... Оттуда, где зияли окна и бойницы почерневшей и вымытой дождями стены Верхнего города, ветер выдувал листья, и они, покружившись в пронзительно чистом воздухе, желтой стаей садились на спадающие к брусчатке склоны; шурша, неслись туда, где переплетались и теряли направление узенькие улочки, между соборами, домами с островерхими черепичными крышами...

Но в эти светлые осенние дни весь город был обшит строительными лесами. И без того узенькие улицы стали совсем непроходимыми, и шаги горожан не отдавались так гулко, как прежде... Отыщешь глазами хорошо знакомое строение — оно обнесено деревом, повернешь за угол — там то же самое... Город реставрировался. Готовился к олимпийскому лету 1980 года.

В эти первые минуты в городе я чувствовал себя так, словно ходил в тесной одежде. Но скоро увидел: ничто не изменило обычного ритма жизни таллинцев — маленького прохода, оставленного в перекрытой улице шириной в три шага, было достаточно, чтобы горожане не сворачивали с привычной дороги, шли, как шли всегда. Или вдруг на пути вывернутая брусчатка — кажется, ничего не стоит свернуть в соседнюю улицу и, обогнув всего лишь один дом, выйти по ту сторону. Но нет, таллинцы оставались верны себе: для пешехода была отведена тропинка, поднят бортик с перилами...

Увидев темный, упакованный лесами дом, кондитерскую на развилке улиц Пикк и Сяде, я не успел свыкнуться с мыслью, что не смогу выпить традиционный кофе и съесть ватрушку, что делал обычно, сойдя с поезда, как за перекрестьями строительных досок заметил светящиеся окна, в них людей. Стал искать проход, и в это время меня кто-то тронул за руку.

Передо мной стоял молодой человек лет двадцати пяти, с бородой и свисающими русыми усами. Я сразу уловил знакомую манеру улыбаться и узнал Яана Соттера. С Яаном мы познакомились весной, в мае — ехали вместе на автобусе из Домодедова: я возвращался из Владивостока, а он из Бурятии. От него узнал, что он архитектор, после института почти не успел поработать, сразу же ушел в армию и вот теперь, отслужив полтора года, возвращается домой, в Таллин. Услышав это, я сказал, что знаю и люблю его город и есть в нем у меня друзья. Помню, в подтверждение рассказал ему случай о том, как, в очередной раз посетив Таллин, на вокзале встретил знакомого эстонца, который пригласил меня в гости. Ограничившись в тот день легким обедом, вечером отправился к нему. Когда мне открыли дверь, я не уловил в доме никаких признаков готовящегося ужина. «Сейчас будем пить кофе», — сказала его жена и поставила на стол маленькие чашки, сахарницу... И тут я окончательно убедился: еды не будет. Мною овладело настоящее чувство голода. «Положу побольше сахару, — решил я, — выпью кофе, а потом съем кофейную гущу». Не успел об этом подумать, как хозяйка пододвинула мне чашечку и сказала: «Для вас мы кофе процедили...»