Жестокое милосердие - Робин Ла Фиверс

И она снова наклоняется вперед, словно желая соблазнить меня ответными дарами Мортейна:

— Если решишь остаться, ты пройдешь обучение Его искусствам. Постигнешь больше способов убить человека, чем может породить твое воображение. Обретешь скрытность, хитрость и еще множество умений, благодаря которым ни один человек больше не составит для тебя угрозы…

Я думаю о своем отце. И о Гвилло. Я думаю о всех жителях нашей деревни, которые годами превращали мою жизнь в ад. О мальчишках, кидавших в меня камнями. О стариках, которые плевали в мою сторону, глядя с ужасом и отвращением, как если бы я намеревалась прямо сейчас исторгнуть их души из одряхлевших тел. О парнях, которые норовили зажать меня в углу и запустить руку под юбку, справедливо полагая, что папаше нет ни малейшего дела до моего доброго имени. Не очень-то и придется себя насиловать, чтобы всех их поубивать!..

По правде говоря, я чувствую себя кошкой, которую сбросили с огромной высоты… и которая невредимой приземлилась на все четыре лапы.

Настоятельница точно подслушала мои мысли.

— Ты знаешь, не все будут как они, — говорит она.

Я удивленно вскидываю глаза, а она продолжает:

— Я о тех, кого Мортейн пошлет тебе для убиения. Они не все будут как тот свиновод.

Однако ее предупреждение до меня не доходит. Я убеждена, что все мужчины похожи на Гвилло. С радостью бы их прикончила!

Монахиня хочет убедиться, что я понимаю ее правильно и во всей полноте.

— Он потребует жертв, и ты не будешь задавать вопросы. Ты будешь просто служить Ему — послушно и с любовью… — Тень омрачает ее лицо; мне остается только гадать, что это за давняя боль. — Такова суть нашего служения, — произносит она. — Нерассуждающая вера и преданность! Способна ли ты на такое?

— А если я скажу «нет»?

— Тогда тебя увезут подальше отсюда и вручат доброму, порядочному человеку, которому требуется жена.

Я взвешиваю обе возможности и понимаю, что на самом деле выбора нет. Бежать из проклятого мира мужчин, да еще и наловчиться их убивать — или быть отданной одному из них, подобно бессловесной овце!

— Матушка, если вам кажется, что я достойна служить, так я со всей моей радостью…

Она с улыбкой откидывается к спинке стула.

— Еще как достойна, — отвечает она. — Ты только что прошла первое испытание.

В ее улыбке я улавливаю что-то такое, отчего мне делается не по себе. Я спрашиваю:

— В самом деле?..

Настоятельница кивает на осколки бокала, усеявшие пол.

— В твоем вине был яд, — поясняет она. — Первый же глоток свалил бы здорового мужчину вдвое крупнее тебя. А тебе стало лишь чуть неприятно, не более.

Я ошарашенно молчу. Вот так запросто сознаться в попытке отравления! Я вспоминаю тепло и легкое головокружение от выпитого вина…

— А теперь идем. — Монахиня встает, подходит к двери и отворяет ее. — Сестра Аннит поможет тебе устроиться. Добро пожаловать в монастырь!

ГЛАВА 3

За дверью кабинета ждет девушка чуть помладше меня. Как и настоятельница, она невероятно красива. Глаза цвета переменчивого моря, из-под монашеского покрывала выбиваются светлые пряди. Рядом с ней я себе кажусь оборванкой и распоследней дурнушкой, а само мое присутствие в монастыре, полном красавиц, начинает отдавать святотатством. Однако девушка лишь улыбается мне и берет под руку так, словно мы подруги с колыбели.

— Меня зовут Аннит, — говорит она. — Давай-ка для начала отведем тебя в лазарет!

Ужасно хочется пойти с ней и скорее окунуться в эту неведомую новую жизнь, но я мешкаю. Мне еще кое-что требуется уяснить.

— Погоди…

Аннит склоняет голову к плечику:

— Что такое?

— Если бы я не прошла испытание, она… так и позволила бы мне умереть от яда?

От осознания близкого соприкосновения со Смертью по спине у меня так и гуляют мурашки.

Лицо Аннит разглаживается — она поняла.

— Да что ты! Настоятельница сразу сунула бы тебе в рот безоаровый камень или влила амарантовой настойки, и все бы прошло. А теперь поторопимся!

Она тянет меня за руку. Она излучает такую радостную уверенность, что улетучиваются мои последние сомнения.

Звук наших шагов невнятно отдается в каменных стенах. Аннит ведет меня по коридору. По обе стороны виднеются двери; я не могу не думать о том, какие удивительные тайны за ними хранятся, — и ведь совсем скоро я к ним буду допущена!

Мы с Аннит входим в просторный покой с чистыми белыми стенами и длинным рядом кроватей. В окно струится свежий воздух, и я слышу, как грохочет о камни морской прибой. У стола со ступкой и пестиком трудится монахиня в полночно-синем облачении. Заметив нас, бережно откладывает работу, потом оборачивается — поприветствовать нас.

Она средних лет, и черный монашеский повой не очень-то идет к ее оливковой коже, зато подчеркивает легкий пушок на верхней губе. Я даже испытываю облегчение — по крайней мере, она не так прекрасна, как все, кого я тут до сих пор видела. Все же приятно, что не я буду в монастыре главной уродиной!

— Матушка настоятельница прислала новую пациентку?

Звучащее в голосе монахини предвкушение кажется мне неподобающим.

— Да, сестра Серафина, — отвечает Аннит. — Она вся в синяках после тяжелых побоев. Возможно, поломаны ребра, а то и внутренние органы повреждены…

Я с пробудившимся уважением смотрю на Аннит. Откуда ей все это известно? Неужто под дверью подслушивала? Вглядываюсь в свежее, с тонкими чертами лицо и поверить не могу, что она способна на подобное коварство.

Монахиня вытирает руки льняным полотенцем и, подойдя к простому деревянному шкафчику, извлекает из него скляночку. Она ничем не украшена и далеко не так изящна, как тот хрустальный графин, но, вероятно, по хрупкости ему не уступает. Тем не менее монахиня сует ее мне в руки и направляет меня в угол помещения, за деревянную ширму:

— Опорожнись в нее, будь так добра.

Я с глупым видом рассматриваю склянку. Монахиня переводит взгляд на Аннит:

— Как ты думаешь, могла она еще и слуха лишиться?

— Нет, сестрица. — Лицо Аннит серьезно, она само почтение, но я чувствую, что девушка изо всех сил давит смешок.

Сестра Серафина вновь поворачивается ко мне.

— Писай! — произносит она несколько громче, чем следовало бы, — на случай, если Аннит ошиблась насчет моего слуха. — Надо, чтобы ты пописала в баночку! Тогда я смогу сказать, есть у тебя внутренние повреждения или нет!

Требование кажется унизительным, но Аннит ободряюще подталкивает меня локтем. За ширмой обнаруживается ночной горшок. Я задираю юбки, пристраиваюсь… остается молиться, чтобы струя попала в скляночку, а не мимо.