Степкино детство - Исай Мильчик

Рахимка мотнул головой на воду.

— Купается она. И Урка-барин тоже купается. Руками, ногами шулды-булды.

Рахимка смеялся и махал туда-сюда руками, показывая, как плавает Юрка.

— А кто с Юркой? — спросил Степка.

— Толста Власка.

— А Суслик?

— И она тоже.

Степка плюнул и пошел прямо к своему всегдашнему месту — к мыску, на обрывистый яр.

Там он разделся, лег животом на горячий песок и, щурясь от солнца, зашарил глазами по голым мокрым телам. Искал он недолго. Влево от мысочка, возле островка, зеленевшего камышовой порослью, нашел он всех троих. Вот и толстый затылок увальня Власки, и шишковатая беловолосая макушка Суслика. А между Влаской и Сусликом — Юрка-барин. Плечики у него беленькие, как мытая репка.

Барахтаются все трое на мелком месте. Давным-давно, когда Степка еще только учился плавать, он тоже плескался возле этого островка; ему там по плечи теперь, а Власке по горло. Даже недорослый Суслик — и тот может стоять там на цыпочках. А Юрке — Юрке везде глубоко. Чуть вода ему по грудь — он тягу к берегу.

— Эй вы, подлипалы! — крикнул Степка, приподняв голову.

«Аа-а-алы-ы!» — отдалось по воде.

Но приятели крика его не услышали. Они были заняты делом: поддерживали в воде Юрку, который лежал на их протянутых руках и болтал ногами.

Степка ткнулся носом в песок: смотреть тошно. Терпеть не мог Степка Юрку Енгалычева, третий месяц ненавидел. И вот почему. Проходил он как-то мимо енгалычевского двора, смотрит — ворота не приперты, а в цветнике, между сиренью, разноцветные шары сияют. И в шарах видны дом, клумбы, сад. У господ все непонятное. Вот Степка и зашел во двор — взглянуть, из чего шары сделаны. Почему в них все видно? Что, не интересно разве?

А во дворе был в это время Юрка с чьими-то двумя девочками в белых платьицах. И Юрка и девочки держали в руках длинные острые палки. Этими палками они перебрасывали друг другу плетеные колечки.

Степка остановился возле клумбы посмотреть: что это, игра у них такая, что ли? А тут из-за сирени выскочил курносый мопс Мурза, тявкнул раза два — и цап Степку за ногу. Степка с перепугу кувырнулся в клумбу, и картуз у него с головы слетел. Девчонки закричали, будто им одна минута до смерти осталась: «Ах, ах, он все цветочки поломал!» А Юрка подбежал к Степкиному картузу, подцепил его палочкой, повертел-повертел над головой и вышвырнул за ворота: «Катись, картузик, с нашего двора!»

Обещались тогда Суслик с Влаской никогда не водиться больше с Юркой, клятву давали. А теперь — вот она, клятва! Купают Юрку, как Рахимка лошадь. Ишь, голову ему водою поливают, чтобы солнышко не напекло. Нежности какие…

…На Суслика больше обидно. Сам сказал тогда: «Давай разорим Юрку». Кошку дохлую подбросили они тогда на Юркину парадную, хлебных корок на грош выменяли у нищего и грош воткнули в щель енгалычевского дома. Говорят, если взять у нищего грош и воткнуть в щель дома, где живет богач, богатый разорится и тоже станет бедным. Пусть обедняют Енгалычевы. А теперь — на-ко вот! Перекинулись! Плавать Юрку учат! У, поганцы! Терпеть ненавижу!

Степка отвернулся от зеленого островка и стал смотреть на небо. Там, в прозрачной синеве, играли ученые голуби — турманы. Поблескивая под солнцем своими белыми крыльями, они слетались в один круг и трепещущим белым кольцом кружились в небе. Голубиное кольцо забиралось все выше и выше. И вдруг оно рассыпалось по всему небу. Кувырком, кувырком, распустив веером хвосты, летели турманы вниз и садились на конек зеленой енгалычевской крыши.

Вот они уже все до одного сели. Разные: белые, сизые. Топчутся на коньке, будто танцуют.

Тут из слухового окна господской крыши высунулся длинный шест с тряпкой на конце, и сразу же с крыши снова взметнулась вверх голубиная стая. Игра начиналась сначала.

«Это Юркин отец, Михал Михалыч, голубей водит, — думал Степка. — Тоже — важный барин, а голубей гоняет. Да небось не хочет, чтобы его на крыше с палкой-махалкой люди видели, норовит, когда все на работе и ребят на улице нет. Не зря — тайный советник. Все тайно делает».

Недаром Степкин дед, отставной канонир Ефим Засорин, говорил старикам на завалинке: «Такого пса, как его превосходительство тайный советник Михал Михалыч Енгалычев, редко сыскать…»

А внуку наказывал:

— Не задирай енгалычевского барчука, узнаю — шкуру спущу.

Степка глянул на реку… Что они там?.. А они уже на островок вылезли. Все еще с Юркой возятся, прилаживают ему пузыри. Видно, он наконец-то сам решился поплавать. Власка завязывает у него на спине веревочки. Суслик пузыри пробует: крепко ли держатся? А Юрка поворачивается боком то к одному, то к другому — то одному заедет в нос пузырем, то другому.

Эх, черти! Степке вдруг захотелось напугать всю компанию насмерть. Он прикинул на глаз расстояние до зеленого островка, перекрестился и, разбежавшись, круто бросился в яр. Вот и дно под руками. Степка оттолкнулся. Дал течению вынести себя почти на самый верх — туда, где уже чуть мерцает белесый свет отраженного солнца, и поплыл под тонким слоем воды, разгребая руками воду, прямо к зеленому островку.

Ребята и не заметили, как он подобрался к островку и выскочил на берег. Первым его увидел Власка. Он так и вылупил глаза.

— Откуда ты взялся?! — закричал он.

Тут и Суслик обернулся и тоже крикнул:

— Откуда ты взялся?!

Юрка сдвинул узенькие черные брови и оттопырил нижнюю губу.

— Тьфу на тебя, — плюнул он. — П-пшел!

И потом строго сказал Власке:

— Поглядывай-ка там сзади на этого, чтобы пузыри не проткнул. Это известный абрек!

Власка сейчас же растопырил ладони над пузырями, точно клушка крылья над цыплятами.

А Степка шагнул к Юрке и сказал грубым голосом:

— Я тебя самого проткну, Чик-Брик!

— Кого? Меня? — удивился Юрка.

— А то кого же?

— Ну, проткни. На вот, протыкай! А что тебе будет за это от папы моего, это ты знаешь? Он тебя в острог посадит! Он тебя из ружья застрелит! Он тебе зада-аст!

Степка чертом поглядел на всю компанию и пробурчал:

— Очень-то боюсь я твоего папы. Больно нужен он мне. У меня у самого дед в солдатах был.

Юрка скривил губу.

— Дурак ты, — сказал он. — Сравнял! Солдаты — нижние чины, как наш кучер Вахрушка. И дед твой тоже нижний чин. А мой папа ты знаешь кто? Мой папа тайный советник, это все равно что генерал. Понимаешь? У него медаль есть и шпага… Отличная шпага. Как ткнет ею раз — так треск пойдет.

Степка не нашелся, что ответить: верно ведь, есть у Юркиного батьки шпага настоящая, с ручкой золотой. Ничего не скажешь.

— А у моего дедушки тесак есть, — проговорил Степка. — В чехле кожаном.

Юрка вскинул подбородок.

— Слыхали, мальчики, глупости какие? Тесак! Тесаки же у каждого солдата сбоку привешены… Пошли, ребята, в воду.

И пошел. И те двое за ним. Власка уж из воды обернулся и подмигнул Степке:

— Ага, съел?

Этого Степка уж не мог вытерпеть. Он схватил две пригоршни мокрого песку, смял его и всем ошметком швырнул в лицо Власке. Он хотел было запустить песком и в Юрку, но вовремя вспомнил про деда — узнает, шкуру спустит — и только подумал про себя: «Подожди, попомнишь еще меня!»

Степка отвернулся, бросился в воду и поплыл поперек реки на тот берег. Плыл легко, по пояс в воде, не торопясь, не брызгаясь, рассекая воду крупными саженками. Плыл и думал: «Ты с пузырями плюх-плюх, а я без пузырей, видал — как? Ha-ко вот тебе… Сбоку привешены!..»

Уже порядочно отмахал Степка, уж близко другой берег.

Вон они — черные дырки птичьих гнезд в глинистом обрыве над песчаной отмелью. Вон они — глиняные глыбы, вывалившиеся из кручи. Уж видно, как обсевшее глыбу воронье тукает носами, долбит глину.

И вдруг сзади, с того берега, услыхал он переливчатую трель свистка и крики. Кричали и по-русски и по-татарски:

— Утекай-ай! Усатый на мосту!

— Айда, Ларивошка киля-а-ай![6]

Неужто в самом деле будочник?

Степка оглянулся. Позади мирно рябила вода — будто в ней никогда никого не было. Опустела река. А по берегу табуном неслись голые ребята и за ними, придерживая шашку, топал Ларивошка. Широкий картуз его, нахлобученный на самые уши, блестел на солнце лаковым козырьком.

Ларивошка поддавал ходу — бежал все быстрее и быстрее, оставляя в песке глубокие следы сапожищ.

Даже в дрожь бросило Степку. Что делать, куда деваться? Плыть дальше? На том берегу нор много, можно залезть, отсидеться. А как же штаны, рубаха? Где они? Не вспомнишь сразу. Эх, да ведь они на том мыске остались. Значит, прощай одежа. Увидит Ларивошка — заберет. Вот не послушался мать!..

Нет, надо назад, к мыску… Степка круто повернул и полным ходом поплыл обратно.

А на берегу и не разобрать что! Бегут ребята, как листья по ветру, хватают на лету одежонку, срываются, падают, опять бегут. Бежит за ними Ларивошка со свистком во рту. Свистнет раз, выплюнет свисток и заорет: