Пошлите меня в разведку - Владимир Шорор

— И ты что же, «фотографируешь» сразу страницу? — недоверчиво спросил я.

— Страница требует долгой тренировки. Я остановился на трёх строчках. Пока что остановился.

Ничего подобного я не слыхал.

— Как думаешь, — спросил несмело, — я смогу научиться?

— В наших условиях трудно. Когда тут читать? Всё время на учениях или в казарме. И что мы читаем? Уставы, наставления, газеты. Но попробовать можно. Схватывай сразу строчку. Глаза будут сперва болеть — расстояние между зрачками должно как бы растянуться. А потом станет легче.

— А ну, прочитай сам! — решил я устроить Лазареву проверку.

Он пристально взглянул на страницу, на лице его заметны были напряжение, сосредоточенность, но только на короткий миг, потом он, как обычно, усмехнулся, сказал:

— Проверяй!

Я стал следить за текстом, а Лазарев слово в слово произносил всё, что было напечатано.

— Ладно, Витя, — остановил он после второй проверки, — не трать время попусту. Лучше сам начинай тренироваться. Начинай, время дорого…

Я задумался — с чего же начинать? Взял «Устав гарнизонной службы», раскрыл наугад, попробовал схватить сразу всю первую строчку раздела «Эскорты при погребении военнослужащих». И хотя при нормальном чтении всё понимал, теперь смысл почему-то стал от меня ускользать. Ерунда какая-то. Надо, наверно, взять что-нибудь другое. Открыл наугад «Штабс-капитана Рыбникова», снова постарался схватить строчку: «… — А что, нет ли у вас каких-нибудь свежих известий с войны? — спросил Рыбников».

«Что-то должно получиться. Это уже интересней».

И вдруг, забыв, что мне следует тренироваться, схватывать всю строчку, незаметно начал читать как читал всегда, увлёкся и перенёсся в Петербург времён русско-японской войны, стал вместе с маленьким, скуластым, калмыковатым и странным штабс-капитаном Рыбниковым бродить по военным учреждениям той поры, поражаясь полному отсутствию бдительности, царившей тогда беспечности и нелепой доверчивости. «Нет, у нас теперь всё по-другому, — с гордостью думал я. — Попробуй-ка проникни в штаб нашего полка. Без пропуска никого не пустят». И жадно читал страницу за страницей, особенно стараясь запомнить всё, что касалось японского характера. Оказывается, вот какие они — японцы, стоящие совсем недалеко от пади Урулюнтуй, готовые напасть на нас в любой день…

Я оторвался от книги. Лазарев смотрел на карту с обозначением линии фронтов, поправил флажки, задумчиво произнёс:

— Да, много ещё войны… Начать да кончить…

— Нам только не достанется. Просидим в этой проклятой пади.

— Сидим где приказано. А насчёт войны — не беспокойся. Война тебя найдёт. Каждого из нас найдёт! — сказал Лазарев и добавил с вызовом: — Службу надо нести, а не выставлять из себя героя. Нести! Чем ты помог полку? Я слышал, занятия проводишь толково. А ещё? Что ты сделал?

— Я кронштейны изобретать не могу…

— При чём тут кронштейны? Бесплодным мыслям предаёшься, вот что. Себя только растравляешь. Хочешь, учебник для младших командиров вместе будем писать?

Я растерялся. А он уже протягивал мне стопку исписанных листков, на которых были чертежи, схемы, рисунки, расчёты.

— Прочти! И подумай, что бы ты смог добавить. А я к политзанятиям пока подготовлюсь.

Я стал читать эти небольшие листки, исписанные мелким почерком, Лазарев экономил бумагу. И всё же схемы и рисунки были выполнены выразительно. Но при чём тут учебник?

И в школе, и за два года в институте, на тех же курсах младших лейтенантов я начитался всяких учебников. Поэтому, когда прочитал бумаги Лазарева, или то, что он называл учебником, удивился: на учебник, даже в малой степени, это было не похоже. Скорее, он написал инструкцию, напоминавшую знаменитые суворовские наставления солдатам. С той разницей, что она предназначалась для наших сержантов-миномётчиков. Лазарев обращался к ним на «ты» и наставлял, что надлежит делать в разных условиях боя, как обучать подчинённых— разведчиков, связистов, огневиков, давал некоторое представление о тактике, оборудовании позиций и наблюдательных пунктов, артстрелковой подготовке. Всё было написано просто и так интересно, что, пожалуй, любой солдат, даже не очень грамотный, смог бы в этом разобраться.

— Ну? Что скажешь? — спросил Лазарев, когда я перевернул последнюю страничку.

Я похвалил его, но всё же заметил:

— Знаешь, на учебник-то не слишком похоже. Учебник, он сложней, научней, что ли. И потом: учебник посвящают обычно одному предмету. Даже одному разделу. А у тебя все вместе, все наши науки. Как бы тебе объяснить?…

— Не надо объяснять. Я специально писал так. Подумай, исходя из обстановки, для кого мы пишем? Для военных училищ? Для ребят со средним образованием, которых призывают в мирное время и направляют в сержантские школы? Нет! Мы должны сделать учебник для младших командиров военного времени. Тут есть люди, сам знаешь, у которых вся академия четыре класса. Есть дядьки по тридцать пять — сорок лет, давно забывшие, чему их учили в школе. А времени, чтобы готовить их основательно, у нас нет.

Возразить было нечего. Лазарев, видимо желая меня подбодрить, предложил:

— Так что давай свои соображения. Может, я что— то пропустил. Может, дополнить надо? Подумай, Витя!

Мне очень хотелось помочь Лазареву, но я ни до чего не мог додуматься. Казалось, он предусмотрел всё. Но тут я вспомнил свои занятия по огневой службе и солдата Зобышева, неторопливо выгоняющего уровень горизонтальной наводки. Во всех батареях делали это вручную, вращая стяжку двуноги до тех пор, пока «глазок» уровня не становился на своё место. А наш Зобышев этот процесс усовершенствовал. Он заранее снимал свой брезентовый брючный ремень, обхватывал им стяжку и действовал как приводом. Одно движение — и уровень мгновенно выгонялся, действия расчёта упрощались. Почему бы это маленькое усовершенствование не сделать общим достоянием?

Я сказал об этом Лазареву.

— Вот видишь! — обрадовался он. — Молодец, Витя, в учебнике непременно об этом напишем…

Лампочка, висевшая под окленным газетами потолком землянки, стала тускло-красной, мигнула трижды, предупреждая всё население Урулюнтуя — пора спать всем, кроме дежурных, дневальных, часовых. Так что заканчивайте на сегодня свои дела, товарищи, через пятнадцать минут свет будет отключён.

Я стал разбирать постель, а Лазарев, как всегда, проверил походный чемоданчик, положил туда бритву, тёплые носки, полотенце, два чёрных сухаря — свой личный ИЗ, к ремню прицепил флягу с водой. В полевую сумку он сунул целлулоидный артиллерийский круг и угольник, цветные карандаши, наставления и уставы. И чемодан, и ремень с пистолетом, и сумку положил возле кровати так, чтобы можно было вмиг надеть на себя, прицепить к поясу, взять в руки и, как говорили у нас, быть сразу в полной боевой готовности.

«Как ему не надоест, — удивился я, — каждый вечер? Ну, что может произойти в нашем Урулюнтуе. Если даже нападут, не успеем собраться, что ли?…»

Но сам не знаю почему, невольно подражая Лазареву, я тоже приготовился к неожиданностям. Увязал свой вещевой мешок, положив туда самое необходимое, даже пистолет на всякий случай проверил, осмотрел оба магазина с патронами — все шестнадцать на месте, по восемь в каждом.

Лазарев будто бы не смотрел на мои приготовления, но, перед тем как погасили свет, я заметил, что он одобрительно усмехнулся.

5

На рассвете нас разбудил суматошный стук в дверь.

— Тревога! Боевая тревога, товарищи командиры!

— кричал со двора мой связной.

— Слышим! — ответил Лазарев, проснувшийся раньше меня и уже одевавшийся. — Передай комбату, сейчас будем в батарее! — И ко мне: — Подъём, Витя, подъём!

«Как же хорошо, что у меня всё приготовлено, всё под рукой», — подумал я, натягивая сапоги.

Мы выбежали из землянки, и Лазарев предусмотрительно запер дверь на висячий замок: ведь сколько уже бывало разных тревог, ночных подъёмов, торопливых сборов и выездов в поле, а мы неизменно возвращались, как острил начальник боепитания Телепнев, к стоянию на боевом посту. Но в этот раз происходило что— то необычное. Бежали к своим казармам не только наши миномётчики. Бежали и офицеры истребительно-противотанкового полка, и тяжёлого артиллерийского. Значит, тревога общая, для всей нашей тридцать шестой армии, а может быть, и для всего Забайкальского фронта. Кто знает?…

В автопарке, я успел взглянуть туда, уже вовсю шла; работа. Шофёры тащили из маслогреек вёдра с водой, аккумуляторы, канистры с бензином. К складам торопились интенданты, повара загружали дровами походные— кухни, заливали водой котлы. Неизвестно ведь, в каких безводных местах нам предстоит вскоре оказаться…

Мы подбежали к казарме, когда солдаты нашей батареи уже повзводно стояли на плацу. Кое-кто ещё застёгивался, подпоясывался, поправлял пилотки, поёживался со сна. Наш комбат Титоров, такой же лейтенант, как мы с Лазаревым, только постарше Кости года на три, в длиннополой кавалерийской шинели, в походном снаряжении, массивный, меднолицый, спокойно взглянул на нас, задыхавшихся, вытянувшихся; перед ним, сказал хрипло: