Аэций. Клятва Аттилы (СИ) - Тавжар Алекс

Аэций мог бы ответить, что в ту пору был слишком молод, слишком растерян и не мог поступить иначе, но правда была в другом. Сигун родила ему двойню и словно безумная повторяла, что один из детей появился от злого духа, верила в это, считала, что так случилось из-за того, что в юности занималась ведовством. Их сыновья появились на свет непохожими друг на друга, словно и впрямь происходили от разного корня. Принимавшая роды повитуха подливала масла в огонь, говорила, что надо убить обоих, ведь теперь не узнаешь, который рожден от Аэция, а который от злого духа, соблазнившего его жену Сигун. «Убей их. Убей, пока об этом никто не дознался», — повторяла она. — «А не то, как дознаются, растерзают и детей, и мать».

Аэций слушал, как рыдает Сигун, смотрел на крохотные детские головенки и понимал, что повитуха права. Детей не оставят в покое, пока не убьют. Их будут обвинять в пожарах, в наводнениях, в болезнях, а, значит, выбор только один. Увезти сыновей подальше от места, где они родились. Тогда через пару лет их можно будет выдать за братьев, рожденных в разное время, и никто не дознается, что это те самые дети, которых родила Сигун.

Так он и поступил. Сказал повитухе, что утопит новорожденных в реке. А сам переправил их в лодке на другую сторону и спрятал у чужих людей. Об одном не подумал, что убитая горем Сигун не вынесет разлуки с детьми. Когда к весне он вернулся в Норик рассказать ей о сыновьях, то не застал даже погребального костра.

С тех пор он считал эту землю про́клятой.

А норки считали про́клятым его.

— Я сделал то, что должен был сделать, — сказал Аэций.

— Вот и норки сделали то, что должны были сделать, — ответил старейшина.

— Подожгли дома, уничтожили обоз с продовольствием, напали на крепость, — перечислил магистр.

— Они поступили так из мести! Начальник гарнизона приказал казнить наших видий. Их трупы насадили на колья и выставили на ворота крепости. Даже самую младшую не пощадили. Волокли её за волосы по камням, ободрали кожу, выкололи глаза…

— Это которая крепость? Ют? — перебил Аэций, отлично зная умение норских старейшин заражать других своим гневом, ведь чем больше слушал, тем сильнее у него самого закипало внутри. А на поверку у всех этих россказней с невинно посаженными на кол могла быть совершенно иная подоплека. Видьями в Норике называли девушек, оберегавших племя своими заговорами от несчастий. Кому бы в голову пришло их казнить?

Старейшина ответил утвердительным кивком. Да, мол, это крепость Ют — та самая, которую атаковали восставшие норки.

— И как ты поступишь теперь? — задал он вопрос.

— Если всё, как ты говоришь… — произнес Аэций.

Старейшина удивленно поднял брови. Видно, никто до сих пор даже в шутку не обвинял его в обмане.

— Если всё, как ты говоришь, — повторил Аэций. — Я найду того, кто приказал надругаться над видьями, и отдам его родичам убитых норков. Пусть делают с ним, что хотят.

— Вот теперь я слышу тебя прежнего, — обрадовался старик. — Дай мне сроку до завтра, и я соберу селян. Они пойдут с тобой в крепость, чтобы указать на виновного. Но прежде, — голос его изменился, стал тише и даже как будто мягче. — Прикажи отпустить наших воинов, тех, что у тебя в плену.

— Об этом не может быть и речи, — отрезал Аэций. — Они напали на римский гарнизон.

— Погоди, — возвысил голос старейшина, останавливая его движением руки. — Ты подумал, что это просьба? О, нет. Я ни о чем тебя не прошу. Я предлагаю выкупить пленных. В обмен на их жизни ты получишь золото, за которым охотишься с юности. Там его столько, что хватит и тебе, и твоим наемникам. Но взамен ты должен поклясться, что и дальше будешь опорой для норков, как это было при жизни Сигун. Я знаю, ты человек чести и выполнишь клятву, которую дашь.

При этих словах Аэций на мгновение опустил глаза, чтобы старейшина не узнал его мысли.

О золоте норков он услышал еще до знакомства с Сигун. Разграбленная варварами Империя переживала нелегкие времена. Платить легионерам было нечем. В армии, прежде доблестной и непобедимой, начались разброд и шатания. Пополняли её за счет наемников, обходившихся имперской казне значительно дешевле римлян. А, как известно, чем больше армия, тем выше авторитет командира. У Аэция не было недостатка в наемниках, но не хватало средств на их содержание. Несколько лет проведенных в заложниках у скифов, чья жизнь проходила в постоянных сражениях, научили его не бояться риска и принимать решения быстро. Поначалу, как и многие, он пытался отыскать подземные кладовые, в которых хранилось пресловутое золото норков, но у него ничего не вышло.

«Нет у них никакого золота, всё это байки», — досадовал он, но одну из таких кладовых получила в приданое его суженая Сигун. Он влюбился в неё, вовсе не думая ни о каком приданом. Однако золото именно этой, окутанной древними заклинаниями, норской кладовой долгое время позволяло ему содержать наемников. И вот теперь, когда богатства в ней иссякли, старейшина предлагал открыть для него другую норскую кладовую. В обмен на то, что снова станет хранителем норских земель. В обмен на то, что простит этим землям гибель Сигун.

— Хорошо. Я согласен, — сказал Аэций. Размашисто выдернул из ножен меч и направил к ногам старейшины.

— Клянусь, что буду опорой для норков. Так долго, как сами того пожелают, — произнес он клятву, нисколько не сомневаясь, что старейшина выполнит уговор.

— Теперь ты отпустишь пленных? — взялся было настаивать тот.

— Они пойдут с нами в Ют, — ответил Аэций. — Собирай остальных.

Крепость Ют. День спустя.

Расположившаяся на зеленом взгорье пограничная крепость, которую норки по-своему называли Ют, как и весь этот захваченный чужаками кусок земли, давно уже превратилась в торговое поселение на перепутье дорог. Окаймляли её ров и неприступная каменная стена с десятью сторожевыми башнями. Обычно здесь было людно. К воротам то и дело подвозили товар, но теперь оживленное прежде место казалось мертвым. Обугленные после пожара дома возле крепости напоминали потухшие жаровни. Повсюду валялись опрокинутые повозки и разбитая утварь, оставшиеся от продовольственного обоза, который разграбили норки. Порывистый ветер присыпал их сверху облетевшей с деревьев жухлой листвой.

Аэций подъехал к воротам крепости в сопровождении небольшого конного отряда, отослав остальное войско во главе с Цензорием отсыпаться в походный лагерь. Над головами всадников, сопровождавших магистра армии, сурово алели знакомые каждому полотна римских штандартов. Следом шествовала разношерстная толпа селян и пленных норков.

Завидев знаки различия магистра армии, из крепости повалил гарнизонный люд. Вперемешку с радостными возгласами посыпались оскорбления в сторону хранивших угрюмое молчание норков, но подойти к ним близко никто не решался. Норки столпились возле ворот, на верхней перекладине которых отчетливо виднелись четыре насаженных на колья трупа. А всадники въехали в крепость.

Здесь, не в пример тому, что творилось снаружи, было весьма оживленно. Сновала какая-то мелкая живность, бегали дети. Из мастерских доносился звон наковален. Под сооруженными наспех деревянными навесами перекрикивались торговцы, сбежавшие в крепость во время нападения норков. Под теми же навесами на подстилках сидели целые семьи, потерявшие кров.

Первым к магистру армии подбежал доложиться начальник гарнизона — довольно проворный малый в новеньком доспехе, как видно, ни разу не побывавшем в бою.

— Аве, магистр. Очень рад, что могу поблагодарить вас лично, — заговорил он, услужливо расставляя руки, словно хотел подхватить слезавшего с лошади Аэция в свои объятья. — Ваша победа над норками столь впечатляюща…

— Давайте без панегириков. А то у меня начинает зудеть кулак, — резко оборвал его магистр. — Что у вас тут произошло?

— Совершенно немыслимое происшествие, — ответил начальник гарнизона, слегка стушевавшись. — Норки отказывались платить налоги. А когда мы их немножечко прижали…