Мэри Поппинс (перевод Б. Заходера) - Памела Трэверс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, а вдруг, мисс Персиммон? — спросил Майкл.
— Что — вдруг? — высокомерно спросила мисс Персиммон.
— Вдруг и вы проглотите смешинку, как мы? — объяснил Майкл.
Мисс Персиммон гордо вздёрнула голову.
— Надеюсь, молодой человек, — возразила она, — я ещё не забыла, что такое самоуважение! Нет, сэр, я не стану болтаться в воздухе, как воздушный шар на верёвочке! Я предпочитаю стоять на собственных ногах, или я уже не Эми Персиммон… о боже мой, господи, МАМА! Что же это? Я не могу идти, я… я… Помогите, помогите!
Увы, ноги мисс Персиммон, совершенно против её воли, оторвались от пола, и она заковыляла по воздуху, переваливаясь с боку на бок, словно очень тоненький бочонок, с трудом балансируя своим подносом. Когда наконец она прибыла к столу и поставила на него кувшин с кипятком, бедняжка чуть не плакала.
— Благодарю вас, — сказала Мэри Поппинс спокойно и очень вежливо.
И мисс Персиммон повернулась и, пошатываясь, побрела по воздуху вниз, не переставая бормотать:
— Какой позор! Это я, такая воспитанная, степенная женщина! Надо пойти к доктору!
Едва коснувшись пола, она, ломая руки, опрометью кинулась бежать из комнаты и даже ни разу не оглянулась.
— Какой позор! — услышали они её стон, когда дверь за ней захлопнулась.
— Значит, теперь она не Эми Персиммон, раз она не устояла на своих ногах! — шепнула Джейн Майклу.
Мистер Паррик смотрел на Мэри Поппинс странным взглядом: наполовину укоризненно, наполовину одобрительно.
— Мэри, Мэри, ну зачем ты? Честное слово, напрасно! Бедняжка этого не переживёт! Но господи, до чего же потешный был у неё вид, когда она ковыляла по воздуху! Боже милостивый!
И все трое — старый джентльмен, а с ним Джейн и Майкл — снова покатились со смеху. Они хватались за бока и задыхались от хохота при мысли о том, как потешно выглядела мисс Персиммон.
— Ой, батюшки! — кричал Майкл. — Не смешите меня больше! Я не выдержу! Я лопну!
— Ой, ой, ой! — заливалась Джейн, хватаясь за сердце.
— О господи боже ты мой милостивый! — стонал мистер Паррик, вытирая слёзы полой пиджака, потому что он был не в состоянии найти свой носовой платок.
— Пора идти домой.
Голос Мэри Поппинс, словно трубный глас, заглушил общий хохот.
И в ту же секунду Джейн, и Майкл, и мистер Паррик внезапно спустились с небес на землю. Проще говоря, они шлёпнулись на пол — все трое. Да, мысль о том, что пора идти домой, — это была первая грустная мысль за весь день, и, как только она появилась, смешинка пропала…
Джейн и Майкл вздохнули, глядя, как Мэри Поппинс медленно спускается по воздуху с пальто и шляпой Джейн в руках.
Мистер Паррик тоже вздохнул. Это был тяжёлый, долгий, грустный вздох.
— Как жалко! — сказал он печально. — Ужасно жалко, что вы должны идти домой. Я никогда ещё так не веселился, а вы?
— Никогда! — уныло ответил Майкл. Ему было очень странно и грустно стоять опять на земле и не чувствовать внутри себя Волшебной Смешинки.
— Никогда-никогда! — как эхо, повторила Джейн, встав на цыпочки, чтобы поцеловать сморщенную, как печёное яблоко, щёку мистера Паррика. — Никогда-никогда-никогда!
* * *Они ехали домой в автобусе. Мэри Поппинс сидела посредине, ребята по бокам, оба очень тихие и задумчивые — они вспоминали этот чудесный день. Майкл спросил сонным голосом:
— А часто ваш дядя так?
— Что значит «так»? — сердито переспросила Мэри Поппинс.
— Ну, часто он летает по воздуху? — пояснил Майкл.
— Летает? — Мэри Поппинс повысила голос. — Летает? Будь любезен, объясни, что ты хочешь этим сказать?
Джейн попыталась помочь:
— Майкл хочет сказать: часто ваш дядя глотает смешинки и кувыркается под потолком, когда веселящий газ…
— Кувыркается? Что это тебе пришло в голову! Кувыркается под потолком? Мне просто стыдно за тебя!
Мэри Поппинс явно была очень оскорблена.
— Но ведь это правда! — сказал Майкл. — Мы сами видели!
— Что-о? Видели, как он кувыркался? Как ты смеешь! Да будет тебе известно, что мой дядя — серьёзный, честный, порядочный человек, труженик, и будь любезен говорить о нём с уважением! И перестань жевать автобусный билет! Кувыркается! Надо же выдумать!
Майкл и Джейн удивлённо переглянулись.
Но они ничего не сказали.
Они уже усвоили, что, какие бы ни творились кругом чудеса, с Мэри Поппинс лучше не спорить.
Поэтому они только переглянулись.
И взгляд, которым они обменялись, означал:
«Было это или не было? Кто прав — Мэри Поппинс или мы?»
Увы, никто не мог им ответить на этот вопрос…
Автобус несся вперёд, ревя мотором и покачиваясь.
Мэри Поппинс сидела между ними надувшись и молчала; и вдруг — ведь ребята очень устали — они подвинулись к ней поближе, прижались к ней и задремали, продолжая недоумевать.
Глава третья
Мисс Ларк и её Эдуард
Мисс Ларк жила в соседнем доме.
Но, прежде чем мы пойдём дальше, надо обязательно рассказать тебе, что это был за дом — соседний дом. Это был очень большой дом, самый-самый большой во всём Вишнёвом переулке. Даже Адмирал Бум не мог скрыть, что он завидует мисс Ларк, хотя в его собственном доме — ты помнишь? — трубы были как на настоящем пароходе, а в палисаднике стояла мачта с флагом. И всё-таки соседи то и дело слышали, как он, проходя мимо дома мисс Ларк, ворчит:
— Лопни моя селезёнка! И зачем ей такие хоромы?
А завидовал Адмирал Бум тому, что в доме у мисс Ларк было два входа. Один парадный — для друзей и родственников мисс Ларк, а второй чёрный — для молочника, мясника и булочника.
Однажды булочник по ошибке вошёл через парадную дверь, и мисс Ларк так рассердилась, что сказала, что больше никогда в жизни не будет есть булочек!
В конце концов ей, правда, пришлось простить булочника, потому что только он один во всей округе умел печь булочки с хрустящей корочкой. И всё-таки она с тех пор недолюбливала его, и, приходя с булками, он натягивал шляпу на самые глаза, чтобы мисс Ларк могла подумать, что это не он, а кто-нибудь другой. Но этого никогда не случалось…
Джейн и Майкл всегда знали, когда мисс Ларк находится в саду или идёт по переулку, потому что она носила столько ожерелий и серёг, что вся звенела и гремела, как полковой оркестр.
И, когда бы она ни встретила детей, она всегда говорила одно и то же:
— Добрый день (или «доброе утро», если это было утром). Ну, как мы себя чувствуем?
Ни Джейн, ни Майкл так никогда и не могли до конца понять, о чём мисс Ларк спрашивает: как чувствуют себя Джейн и Майкл или как чувствуют себя они сами — мисс Ларк и Эдуард.
Так что они просто отвечали:
— Доброе утро (или, естественно, «добрый день», если время было послеобеденное).
День-деньской ребята, где бы они ни находились, слышали, как мисс Ларк кричит (очень громким голосом) что-нибудь вроде:
— Эдуард, где ты?
— Эдуард, не выходи без пальто!
— Эд, иди к мамочке!
Посторонний человек, конечно, решил бы, что Эдуард — это мальчик. Между прочим, Джейн была уверена, что мисс Ларк и считает Эдуарда маленьким мальчиком. Но Эдуард — это был не мальчик. Это был пёсик — маленький, шелковистый, пушистый пёсик, из тех, которых вполне можно принять за меховую муфту, пока они не начинают лаять. Но, конечно, когда они залают, тут уж не ошибёшься и поймёшь, что это собачка. Никогда в жизни ни одна муфта не поднимала такого шума!
Так вот, этот Эдуард вёл такую роскошную жизнь, что вы могли подумать, будто он — Шах Персидский инкогнито. Он спал на шёлковой подушке в комнате мисс Ларк; он два раза в неделю ездил на машине к парикмахеру — мыться шампунем; к обеду, завтраку и ужину ему подавали сливки, а иногда — устриц; и у него было четыре пальто, в полоску и в клеточку, и все разных цветов! Словом, в будни у него было полным-полно таких вещей, которые у простых смертных бывают только в день рождения; а когда у Эдуарда был день рождения, на его праздничный пирог ставили по две свечи за каждый прожитый им год вместо одной, как делают обычно.
Результат всего этого был тот, что Эдуарда терпеть не могли во всей округе. Все соседи покатывались со смеху, когда Эдуард в своём шикарном пальто проезжал мимо них на заднем сиденье машины мисс Ларк, направляясь к парикмахеру, укрытый меховой попонкой.
А в тот день, когда мисс Ларк купила ему две пары кожаных ботиночек, чтобы он мог гулять по парку в сырую погоду, весь переулок высыпал к ограде — посмотреть на Эдуарда и похихикать в кулачок.
— Фу! — сказал как-то раз Майкл, когда они с Джейн наблюдали за Эдуардом сквозь изгородь, отделявшую Дом Номер Семнадцать от соседнего дома. — Фу! Он просто никтожество!
— Откуда ты знаешь? — спросила Джейн, очень заинтересованная.
