Суворовцы - Вано Урджумелашвили

Поднявшись по лестнице на цыпочках, я остановился у дверей канцелярии, по постучать не посмел.

«Чего трусишь? — подумал я. — Ведь суворовец ничего не должен бояться. Эх, будь что будет! Чему быть, того не миновать!»— решил я и вошёл в комнату дежурного.

Дежурный офицер сидел у стола и читал книгу.

— Товарищ капитан, суворовец Паичадзе по вашему приказанию явился.

— Суворовец Паичадзе или суворовец Твалчрелидзе? — улыбнувшись, спросил капитан и протянул мне пакет. — Этот пакет доставь сейчас же лейтенанту Логинову на квартиру. Это приказ генерала.

Я вздохнул свободно.

— Есть! — ответил я дежурному и, повернувшись через левое плечо, пустился бегом через двор.

День был воскресный. Майское солнце щедро затопило землю тёплыми, ласкающими лучами. Над спокойным морем стаями летали чайки, а над городом порхали, купаясь в солнечных лучах, голуби. Вот, должно быть, про такое время и говорят, что весна празднует свой приход. Приход весны праздновал высыпавший на городские улицы народ. Одни гуляли на набережной, другие катались на лодках. Из открытых окон доносились звуки музыки, по всему городу звучало стройное пение разгуливавших группами девушек и юношей. Но такого праздника, как у меня на душе, ни у кого не было. Да и как не радоваться! Я думал, что меня исключат из училища, но вот все мои опасения развеялись.

«Я нужен училищу, — думал я, — мне дают поручения. Вот и сейчас я держу в руках пакет самого генерала».

Я быстро шёл к дому лейтенанта. Нет, я не шёл, а — казалось мне — летел, как птица.

Я решил пройти через парк училища, чтобы сократить путь.

В парке тоже было много народу. Там повсюду разгуливали суворовцы. У ворот на скамейке я заметил девочку с красным бантом. Рядом с ней сидел какой-то суворовец. Постой! Да что это, никак Смирнов! Не хочу верить своим глазам. Но как не поверить, когда вижу ясно! Смирнов и девочка с красным бантом сидят вместе и весело беседуют.

Правду сказать, мне стало неловко, хотя я и теперь не знаю, почему… Я свернул с дороги и через кусты тайком выбрался тропинкой из парка. Мне было неприятно видеть Смирнова и ту девочку вместе. Вообще говоря, я не завистлив, но теперь в самом деле позавидовал Смирнову. Ну и ловкач же — уже успел познакомиться с пей! Ну, ничего, не будь я Паичадзе, если не подойду к ней… Конечно, не сегодня. Вот посмотрю сначала, чем кончится моё дело.

Двухэтажный дом, в котором живут офицеры училища, стоит на высокой горе.

Я пошёл напрямик по довольно крутой тропинке.

Я чувствовал огромный прилив сил и был в таком хорошем настроении, что не только на эту горку, но даже на вершину Казбека поднялся бы без труда.

В одном месте тропинка спускается в покрытый кустарником овраг. Здесь царит такая тишина, что едва слышно журчание бегущего по оврагу ручья. Я пошёл вдоль ручья. Овраг постепенно сузился, и внезапно стало темно. Над оврагом виднелась лишь узкая полоса неба. Вдруг я услышал сладкое пение соловья. Где-то откликнулся другой соловей. Они как будто соревновались друг с другом. Казалось, они летели друг к другу и вместе начинали петь еще лучше. Трудно передать это словами. Надо самому послушать пение соловья, чтобы понять всю прелесть его, всё очарование.

— Папа, папочка! — услышал я детский голос. — Смотри, у ручейка стоит маленький офицер!

— Суворовец Паичадзе! Подойдите сюда, я вас познакомлю с моим сыном! — крикнул мне показавшийся из-за куста лейтенант Логинов.

Я очень обрадовался. Шутка ли — меня уже называют офицером! Я выпятил грудь, слегка согнул руки.

— Товарищ лейтенант, мне поручили доставить вам это, — доложил я лейтенанту и передал пакет.

Лейтенант был в гражданском костюме. Я заметил, что в руках он держал книгу М. Горького «Жизнь Матвея Кожемякина». Подле него стоял мальчик со смеющимися, как у отца, глазами.

Пока лейтенант читал бумагу, я разговорился с его сынишкой. Он оказался очень любопытным. О чём только он не спрашивал! И говорил со мной так, словно не ему было семь лет, а мне и он был старше меня.

— А ты свистеть по-соловьиному умеешь? — спросил он у меня, хитро улыбаясь.

— Нет, — ответил я.

— А я умею. Меня учит папа. Он очень хорошо свистит. Мне тоже удаётся немножко. А ну-ка, послушай меня.

Вот, оказывается, кто это свистел соловьём!

Между тем лейтенант кончил читать.

— Суворовец Паичадзе, передайте дежурному офицеру, что я сейчас же явлюсь к генералу!

Я повторил приказ, попрощался и быстрым шагом направился обратно. Поднявшись на гору, я оглянулся назад. Лейтенанта и его сынишки уже не было видно.

Без погон на улице

— Отделение, смирно! — скомандовал лейтенант и немного погодя добавил: — Суворовец Паичадзе, выйдите из строя!

Смирнов, которого я ударил ладонью по плечу, посторонился. Я сделал три шага вперёд и повернулся к строю.

— С суворовца Паичадзе снять на два дня погоны за обман генерала! — приказал лейтенант и, сняв с меня погоны, сказал: — Суворовец Паичадзе, станьте на своё место!

— Слушаю! — пробормотал я и стал, как всегда, позади Смирнова.

— Суворовец Паичадзе, станьте на своё место! — повторил лейтенант.

Я беспомощно озирался по сторонам и не знал, как поступить.

Лейтенант отсчитал от левого фланга строя три шага и сказал.

— Суворовец Паичадзе, ваше место вот здесь.

Лишь теперь я догадался, в чём дело. Суворовцу, с которого сняли погоны, не положено находиться в строю.

Делать было нечего. Я стал на указанное лейтенантом место.

Эх, лучше бы земля разверзлась подо мною и я провалился! Я стоял в стороне от других, без погон, посрамлённый…

Перед обедом, когда наше отделение возвращалось с поля, я следовал за ним, соблюдая дистанцию в три шага. По обеим сторонам улиц стояла масса народу. Все нам улыбались, приветственно махали руками. Мои товарищи шагали гордо, а я шёл за ними, опустив голову.

Какой-то малыш, показывая на меня пальцем, крикнул:

— Смотрите, смотрите, последыш!

От стыда у меня потемнело в глазах, и я чуть не упал.

На счастье, Смирнов затянул песню, которую сразу подхватило всё отделение. Постепенно настроение у меня стало лучше. Высоко подняв голову, я начал твёрже выбивать шаг и, представьте себе, даже подхватил вместе с другими песню.

Беседа с самим собой

Кое-как я провёл эти два дня. Когда лейтенант вернул мне погоны, от радости я чуть не расплакался. Правда, что иногда и радость заставляет человека проливать слёзы.

На вечер я был назначен дневальным в общежитии. Это, конечно, пустяки, справлюсь. Тенгиз Паичадзе не из трусливого десятка. Одно только меня удивляет: наш лейтенант недавно был дежурным по училищу, так почему же он сегодня опять дежурит?

После мёртвого часа я заставил суворовцев привести в надлежащий вид свои постели. Уж я-то проследил, чтобы они были застланы одинаково! Подмёл, убрал комнату и открыл окна, чтобы проветрить.

Во время массовой кружковой работы в общежитии никого, кроме меня, не было. Стол дневального стоит около двери комитета комсомола. Я поглядывал по сторонам, всё время повторяя, как я должен отрапортовать дежурному по училищу или кому-нибудь из начальствующих, если они придут в общежитие. Из комитета комсомола доносился разговор. Шло заседание бюро. Смирнов несколько раз назвал мою фамилию. Найдётся ли на свете такой человек, который, услышав, что говорят про него, заткнул бы себе уши ватой? Ну, и меня, конечно, разобрало любопытство. Я прислушался.

— Хотя Паичадзе на меня обижен, — говорил Смирнов, — но я всё же считаю его своим хорошим товарищем. Он неплохой парень, способный. Если захочет, то и учиться будет не хуже других. Вот по строевой подготовке хромает немного. Иногда и порядок нарушает, но всё же я верю, что с нашей помощью он выправится и из него выйдет хороший суворовец.

— Товарищ Смирнов говорит правду, — сказал секретарь комсомола Арам Григорян. — Хотя Паичадзе и не комсомолец, но мы обязаны помогать ему. Вы члены бюро, и скрывать от вас нечего. Лейтенант Логинов сегодня мне сказал: «Пятнадцать лет служу в Советской Армии, и это у меня первый внеочередной наряд». Паичадзе, конечно, не знает, что это взыскание лейтенант получил по его милости. Если офицер отвечает за своего воспитанника, то почему мы не должны отвечать за своего товарища? Так вот, товарищи, мы обязаны проявить особое внимание к Паичадзе.

Я был тронут этими словами и чуть было не пустил слезу.

Какой я, оказывается, непонятливый и неблагодарный! Я думал, что никто не помнит обо мне, никто не заботится и мне самому надо о себе думать, но вот, оказывается, я ошибался. И у меня есть друзья, да ещё какие! Недаром все товарищи так хорошо отзываются о Смирнове!

Я так был занят своими мыслями, что не заметил, как вошёл в комнату лейтенант Логинов. Увидев его, я вскочил и что было сил крикнул: