Исторические очерки России - Михаил Венюков

Co стороны Джунгарии 1855 год застал русскую границу в следующем виде. Начиная от верховьев Каркары в Небесных горах она шла вниз по этой речке и потом по Чарыну до Или, пересекала эту реку и тянулась потом по вершинам хребта Джунгарского Алатау до меридиана Чугучака, вдоль по которому пересекала Тарбагатай и достигала западного конца озера Зайсана. Лучше этого государственного рубежа трудно было желать, ибо на значительном протяжении он обозначен естественными урочищами, иногда очень трудно переходимыми, что служило облегчением при охране наших пределов от вторжения кочевых хищников. Озеро Зайсан почти все лежало в китайских пределах, а граница к северу от него шла по Иртышу до устья Нарыма, а потом по этой речке и по вершинам Алтая. Так как соседями нашими у этих рубежей были китайцы, то не было ни надобности, ни прямой возможности переходить эту границу, вдоль которой уже устанавливалась значительная торговля, достигавшая, напр., в Чугучаке до 1 200 000 р. в год. Но в 1860 году был заключен в Пекине трактат, по которому вся эта граница подлежала переделке или по крайней мере пересмотру и точному обозначению на местах. Этим обстоятельством воспользовались местные власти в Омске, чтобы потребовать от китайцев уступки всех земель по обеим сторонам Зайсана. Для чего это делалось – трудно понять, разве для получения пограничными комиссарами пожизненных пенсий за присоединение новых земель, потому что самые эти земли были – степи, а население их – кочевники. Тогда в бюрократических сферах наших не еще додумались до той простой истины, что владение степями есть тягость для государства, и, вероятно, присоединители околозайсанского края, да и их покровители в Омске и в самом Петербурге, полагали, что 600–700 кв. миль, населенных киргизами, есть важное приобретение для России. Уступка их китайцами была сделана, причем, однако же, по букве Пекинского трактата восточный конец Зайсана, т. е. единственная местность на что-нибудь годная по обширным рыбным ловлям, осталась за Китаем. В 1864 году вновь присоединенные земли были правильно разграничены, но лишь между Шабин-Дабагом и Хабар-Асу; далее же к югу разграничения не продолжалось, по случаю начавшихся в Джунгарии смут. И прежняя граница наша в восточной части Семиречья уважалась нами до 1871 года, когда неприязнь возникшего в Кульдже мусульманского государства понудила нас завоевать этот округ и оставить его за собою на неопределенное время, объявив, впрочем, китайцам, что землю эту мы признаем частию их империи и потому возвратим ее им, как только они восстановят свою власть в других окрестных местностях. Возвращение это, однако, до сих пор (1878) не состоялось, да и все дело о Кульдже велось так, что бесчестило Россию. Именно, уже в 1871 году Стремоухов приглашал пекинское правительство выслать уполномоченных для приема от нас Кульджинского округа, и в то же время из Петербурга был послан в Кульджу генерал Богуславский, который на площади уверял кульджинцев, что «они никогда снова не подпадут под власть ненавистного им Китая». Посланник наш в Пекине, генерал Влангали, был поставлен этим поведением собственного правительства в такое нелепое положение, что прятался от переговоров с китайскими министрами в городе Чифу и наконец вышел в отставку[6]. В 1876 году туркестанский генерал-губернатор, Кауфман, громко говорил, что «возвращение Кульджи китайцам есть вопрос чести для России», и, однако, с того времени прошло два новых года, а дело не подвинулося вперед. Под влиянием первого страха от завоевания семиреченскому губернатору Колпаковскому удалось собрать от кульджинцев несколько адресов, упрашивавших о невозвращении их под власть Китая и заявлявших о желании их стать русскими подданными: ответа по этим адресам дано не было, но они хранятся как будто на случай, чтобы показать пекинским властям, что их домогательства не согласны с желанием самого населения Кульджи, большею частию магометанского. Словом, все дело ведено и ведется доселе недобросовестно, и разве только теперь, когда китайцы овладели не только Урумци и Манасом, но Аксу и Кашгаром, будет поставлено на более прямую и честную дорогу. И как у нас с Китаем есть важный территориальный вопрос в другой местности, на Амуре, то было бы лучше всего удовлетворить все китайские домогательства в Джунгарии, лишь бы добиться исправления границ в Усурийском крае.

‹…›

Обозревая теперь в общем виде наши среднеазиатские приобретения с 1855 года, мы видим, что они очень обширны, простираясь приблизительно до 19 000 кв. миль. Но один взгляд на карту показывает, что цена этих приобретений невелика, потому что среди их едва ли найдется 400 кв. миль годных для оседлой культуры, да и те большею частию заняты магометанским населением, которое едва ли когда будет искренно предано России. Соответственно этому можно бы признать, что эти приобретения вовсе не выгодны для России, даже более – убыточны для нее, так как одно Туркестанское генерал-губернаторство дает ежегодно 4½ миллиона рублей дефицита. Но у новых окраин есть будущность, и в ней оправдание их теперешней убыточности. Именно, когда они будут доведены до своих естественных пределов, Альбурса и Гиндукуша, тогда мы станем в довольно угрожающее положение относительно нашего главного врага на земном шаре – Англии, и это искупит до некоторой степени теперешние убытки от завоевания Средней Азии. Опасаясь за потерю Индии, англичане станут гораздо сговорчивее, чем теперь, по всем вопросам европейской политики. Кроме того, покорив весь Туркестан, мы в состоянии будем вывести из него часть содержимых там войск и через это сократим теперешние издержки на эту страну. Но когда все это случится – предвидеть нельзя, потому что плана завоевания, подобного тому, какой был составлен для покорения Кавказа, нет, а – судя по совершавшимся доселе событиям, и по упорству, с каким Англия вмешивается в каждый наш шаг на почве Турана, – его и не будет составлено. Будущие русские поколения, стало быть, вправе будут подвергнуть тяжелому упреку наше за его неумелость вести важное историческое дело. К стороне Китая, в Джунгарии, мы сделали приобретения объемом до 1600 кв. миль, но зачем – неизвестно. Захваты эти, не приносящие нам существенной пользы, способны только раздражать китайцев, которых дружба, однако же, очень важна для нас, а потому чем скорее захваченные земли – по большей части степи – будут возвращены, тем будет лучше для нас, особенно если при этом мы успеем добиться решения в нашу пользу территориального же вопроса в Южно-Усурийском крае.

Переходя от Западной Сибири к Восточной, мы можем прежде всего сказать, что на обширном протяжении границ последней с Монголиею не произошло никаких перемен противу тех условий, которыми были определены государственные рубежи России и Китая в 1728 году. Те же столбы означают границу от Шабин-Дабага до Аргуни, какие были поставлены в 1728 г. Колычевым, Глазуновым и другими спутниками графа Рагузинского. И хотя в 1857 году золотопромышленник Пермыкин предлагал присоединить к Иркутской губернии бассейн Косогола, как не принадлежащий будто бы китайцам, но этого не случилось, и Аргунь от Абагайту до Стрелки осталась государственным рубежом в Даурии, как было условлено еще в 1689 году Головиным в Нерчинске. Но на Амуре нам удалось достигнуть отмены Нерчинского трактата и присоединить не только весь левый его берег, но и обширную страну по правому, между Усури и Японским морем. Это приобретение было последствием воли императора Николая, еще в генваре 1854 года, по представлению генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьева, решившего занять Амурский край, который, несмотря на свои природные богатства, оставлен был в небрежении китайцами и заселен ими всего в одном месте, да и то очень слабо. В 1854-55 годах заселены были низовья реки, вовсе не подвергавшиеся наблюдению китайцев, а в 1857 году и верховья ее, от Стрелки до Хингана. Затем 16 мая следующего 1858 года заключен был Муравьевым Айгунский договор, по которому Китай формально признал левый берег Амура нашим владением, а через два года, в Пекине, Игнатьев добился утверждения за нами и Усурийского края. Это приобретение, величиною в 11 000 кв. миль, есть важнейшее из всех, сделанных русским народом не только во второй половине XIX века, но и вообще в этом столетии, и если еще нашим современникам может казаться, что Кавказ, Польша и Финляндия важнее, то потомки, конечно, скажут противное. Ни Финляндия, ни Польша, ни Закавказье никогда не станут чисто русскими землями, между тем как для Амура достаточно было бы 25–50 лет, чтобы составить одну из самых цветущих, вполне русских провинций, когда бы он был поставлен в условия столь же благоприятные для заселения, как, напр., Калифорния или Австралия. И если этого доселе не случилось, несмотря на то, что с первого появления нашего на амурских водах прошло уже 24 года, то о причинах такой неудачи мы упомянем ниже. Здесь же заметим, что во всяком случае до настоящей минуты (1878) у нас еще никто не оспаривал ни сполна, ни даже частию, тех 11 000 кв. миль, которые мы приобрели в 1854-60 годах.