Звезды светят вниз - Сидни Шелдон

За дверью борделя мадам Кристи в лицо ему ударил холодный ветер. Неплохо бы подготовиться к тому, что предстоит, подумал Камерон и решительно зашагал в сторону бара «Морской волк».

Час спустя он с неохотой приблизился к убогому домику пансионата, стоявшего на Абердин-роуд, в самом бедном квартале Глэйс-Бэй.

В коридоре его окружили встревоженные постояльцы.

– У Пегги сидит врач, – сказал кто-то. – Ты бы поторопился.

Джеймс прошел в крошечную, тесную спаленку. Из соседней комнаты слышался крик новорожденного. Пегги лежала на постели абсолютно недвижная. Над ней склонялся доктор Патрик Дункан. Услышав за спиной шаги, врач поднял голову.

– Что тут у вас происходит? – скучным голосом спросил Камерон.

Доктор выпрямился, смерил вошедшего презрительным взглядом.

– Вам следовало прислать ко мне жену еще неделю назад.

– Ага, и насыпать тебе на стол горку монет. Ну, рожает. В чем проблема?

– Пегги умерла. Я сделал все, что мог. У нее была двойня. Одного ребенка спасти не удалось.

– О Господи, – прошептал Камерон. – Судьба. Опять судьба!

– Что?

– Судьба, говорю. Она вечно против. Теперь она отняла у меня наследника. Я не...

В спальню без звука ступила медсестра, неся на вытянутых руках сверток из старого одеяла.

– Ваша дочь, мистер Камерон.

– Дочь? И что же мне с ней делать – с дочерью? – почти бессвязно пробормотал Камерон.

– Ты вызываешь у меня отвращение, парень, – сквозь зубы процедил врач.

– Я могу остаться до утра, – сказала сестра. – Покажу, как управляться с младенцем.

Всматриваясь в красное, сморщенное личико, что виднелось в вырезе свертка, Джеймс с надеждой подумал: Может, до утра она и не доживет?

Первые три недели никто не взял бы на себя смелость сказать, останется ли девочка жить. Врач прислал сиделку, которая пеленала малышку в сухие пеленки и кормила через соску молоком. Наконец, примерно месяц спустя, доктор Дункан объявил:

– Ваша дочь, мистер Камерон, вне опасности. – Не сводя пристального взгляда с хмурого отца, он едва слышно добавил: – Да хранит ее Господь.

– Девочке нужно дать имя, мистер Камерон, – подсказала сиделка.

– Мне нет разницы, как ее будут звать. Вот вы и дайте ей имя.

– Хорошо. Тогда – Лара. Такое доброе...

– Вам виднее.

В официальных бумагах записали: Лара.

Она росла, не испытывая на себе ничьих забот, ничьей ласки. Постояльцы – исключительно мужчины – были слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на ребенка. Единственная в пансионате женщина, толстуха шведка, готовила в грязной кухоньке еду и убирала номера.

С момента рождения дочери Джеймс Камерон исполнился твердого намерения не иметь с ней ничего общего. Проклятая судьба обманула его еще раз – позволив бесполезному существу остаться в живых. Ночи Джеймс часто проводил в общем зале, с бутылкой виски в руке, жалуясь занятым карточной игрой горнякам:

– Из-за этой маленькой сучки погибли моя жена и сын.

– Не стоит так говорить, приятель.

– Как же. Сын бы вырос, превратился в настоящего мужчину, получил образование и зарабатывал бы кучу денег, а потом с радостью пригрел бы возле себя родного отца.

Игроки пропускали его брюзжание мимо ушей.

Несколько раз Джеймс пытался разыскать Джорджа Максуэлла, убедить его забрать девчонку к себе, но тесть как сквозь землю провалился.

Мне бы здорово повезло, если бы старый пердун сдох, думал Камерон.

Население Глэйс-Бэй составляли главным образом бродячие души, кочевавшие из одного ночлежного дома в другой. Они перебирались в Америку из Китая и Франции, из России, Польши и Украины. Среди них были греки, итальянцы, турки – плотники, портные, кожевенники, скобяных дел мастера. Жилье они снимали поближе к берегу океана: на Мэйн-стрит, Белл-стрит и Уотер-стрит. Почти все работали в угольных шахтах, или на валке леса, или в море, куда на лов рыбы выходили небольшие траулеры. Расположенный в приграничной зоне, Глэйс-Бэй считался городком необустроенным, едва ли не убогим. Погода в окрестностях была отвратительной: суровые зимы с частыми снегопадами тянулись до середины апреля, из-за обилия в заливе льдов даже май оставался холодным и ветреным, а с июля по октябрь шли мелкие, затяжные дожди.

В городской черте насчитывалось восемнадцать пансионатов, причем количество постояльцев доходило в некоторых до восьмидесяти. В ночлежке, которой заведовал Джеймс Камерон, жили двадцать четыре человека, по большей части шотландцы.

Не давая себе в том отчета, душа Лары томилась по большому и светлому чувству. Девочка не знала игрушек, никогда не видела кукол, у нее не было подруг. Инстинктивно желая угодить хотя бы отцу, она собственными руками мастерила для него незамысловатые, наивные подарки, однако Джеймс либо высмеивал, либо просто не замечал их.

Когда Ларе исполнилось пять лет, она совершенно случайно услышала, как в разговоре с кем-то из жильцов отец сказал:

– Видишь ли, старина, не тот ребенок у меня помер. Бегать сейчас по коридору должен был мой сынишка.

Вся ночь прошла в слезах. Она так любила своего отца! И так его ненавидела!

Шестилетней девочкой Лара напоминала героиню шотландских сказок: огромные, широко распахнутые глаза на худеньком и бледном личике. В один из дней по коридору пансионата гулко прошагал новый постоялец. Тяжелого, по-медвежьи неуклюжего мужчину звали Мунго Максуин. При виде хрупкого, похожего на эльфа существа сердце его растаяло.

– У тебя наверняка есть имя, красавица.

– Есть. Лара.

– А! Отлично звучит. В школу ходишь?

– В школу? Нет.

– Почему нет?

– Я не знаю.

– Что ж, выясним.

И Мунго направился к Камерону.

– Мне сказали, твоя дочка не ходит в школу.

– И что? Девчонке учеба ни к чему.

– Ошибаешься, приятель. Ларе необходимо образование. Каждый должен иметь в жизни шанс.

– Можешь не продолжать. Пустая затея.

Но Максуин упрямо стоял на своем. Чтобы отвязаться от назойливого лесоруба, Джеймс неохотно дал согласие. По крайней мере маленький крысенок не будет мозолить ему глаза.

Перспектива отправиться на учебу привела Лару в ужас. Всю свою короткую жизнь девочка провела в мире взрослых. Как общаться со сверстниками, она не знала.

В понедельник Берта, кухарка, отвезла Лару в школу Святой Анны.

– Вот, – заявила она в кабинете директрисы. – Лара Камерон.

Директриса, миссис Каммингс, давно потеряла мужа и в одиночестве воспитывала троих детей. Окинув внимательным взглядом поношенное платьице девочки, она с мягкой улыбкой произнесла:

– Лара. Какое приятное имя! Сколько тебе лет, моя милая?

– Шесть. – Лара с трудом сдерживала слезы.

Бедняжка перепугана, поняла миссис Каммингс.

– Мы очень рады видеть тебя здесь, Лара. Тебе у нас понравится, ты узнаешь много интересных вещей.

– Я не могу тут остаться, – вырвалось у девочки.

– Вот как? Почему?

– Папа будет скучать. – Лара твердо решила, что никто не заставит ее расплакаться.

– Малышка, но ты станешь проводить в школе всего несколько часов в день.

Ей не оставалось ничего иного, как пройти в заполненный учениками класс. Единственное свободное место нашлось только у задней стены. Учительница, мисс Теркел, деловито стучала мелом по грифельной доске.

– Итак, сегодня у нас алфавит. Буква «А» – с нее начинается слово «apple». «В» – это «boy». Кто-нибудь знает, какое слово начинается на букву «С»?

В воздух поднялась тонкая ручонка.

– «Candy».

– Отлично. A «D»?

– «Dog».

– Хорошо. «Е»?

– «Eat».

– Замечательно! Теперь скажите слово на букву «F»[2].

– Можно, я? – раскрыла рот Лара.

– Конечно. Ну, смелее!

Слово оказалось очень коротким. В отчаянии мисс Теркел прикрыла глаза.

По возрасту Лара была в классе самой маленькой, однако мисс Теркел казалось, что новенькая намного старше своих соучеников. В девочке ощущалась какая-то тревожная, несвойственная ребенку зрелость.

– Она уже взрослая, которой нужно только чуть-чуть подрасти, – заметила учительница директрисе.

В первый же день занятий, во время большой перемены, детишки вытащили из портфелей жестяные коробочки: у кого-то там лежал бутерброд, у кого-то – домашнее печенье.

Подумать о еде для Лары было некому.

– Где твой обед, Лара? – спросила мисс Теркел.

– Я не голодна, – упрямо ответила та. – Папа накормил меня плотным завтраком.

Почти все девочки пришли в класс в чистеньких платьях и красивых блузках. Из своей дырявой одежонки Лара давно выросла. После уроков она подошла к отцу.

– Мне нужна новая юбка.

– Как же! Я не печатаю деньги. Сходи в Армию спасения.

– Но там обноски, папа.

Джеймс Камерон отвесил дочери звонкую пощечину.

На переменах одноклассники с увлечением играли в игры, о которых Лара и не слышала. Девочки пеленали кукол, причем многие с радостью протягивали своих Ларе. Она гордо отказывалась, сознавая: Все эти богатства – не мои. Со временем, когда Лара уже несколько освоилась в мире, где родители любили своих детей, устраивали для них вечеринки, дарили подарки, пришло понимание того, чего она лишена. Эта мудрость делала ее еще более замкнутой и одинокой.