Любимый руководитель - Рассел Уоркинг

— Сколько ей лет? — спросил Канг.

— Двадцать два, — сказала я.

Он посмотрел на меня. «Она кажется старше.»

— Она голодная. Как и все.

— Мы скажем двадцать два. Она красивая девочка, никаких явных недостатков. Да, думаю, найдем ей мужа. Если бы ей было четырнадцать или пятнадцать, могли бы найти ей очень богатого. Могу дать за нее семьсот пятьдесят вон или пять кило риса. Выбирайте.

Папа выбрал рис. Семья голодала, к тому же он мог обменивать его. Канг дал мне полчаса на сборы, но брать было особо нечего. Лифчик, трусики, мой красный диплом (Бонг–ил выбросил его, потому что было опасно иметь свидетельства того, что я не китаянка. Перед уходом я посидела с отцом и мы поплакали. В нем что‑то было спрятано очень глубоко — я не могла туда дотянуться: думаю, что он был религиозным человеком, может быть, христианином (однажды мне сказали, что у меня был чудесный дядя–священник); но он никогда не говорил со мной об этом, только когда он обнял меня, прошептал «Я буду молиться за тебя». Этой ночью мы с Кангом поехали на границу.

Янг–шик лег на спину. Гроза удалялась, сверкание молний ослабевало, гром уже не так сотрясал стекла, они лишь чуть позвякивали.

— Ты сердишься на меня, — спросил он. — За то, что я купил тебя?

Да, хотела сказать она. Я не мебель, не велосипед, не пирожное. Больше всего меня злит то, что я не могу тебя ненавидеть, потому что я возможно, люблю тебя, потому что я боюсь, что буду любить любого мужчину, который будет заботиться обо мне и после всех этих лишений будет хоть чуть–чуть нежен со мной. Но она сказала только: «Как я могу сердиться на тебя? Без тебя я бы умерла.»

— Это не тот способ, которым я предпочел бы найти тебя, но в конце концов все получилось, как надо, ведь правда? Я думал, что проживу всю жизнь в одиночестве, что никогда не найду себе жену. А потом я боялся, что потрачу все эти деньги и мы возненавидим друг друга. Я знаю, что тебе было трудно, но ты выполняла свой долг, помогая семье. И если мы заработаем на этом урожае, то, может, мы пошлем немного денег твоей семье. Все можно решить. Можем устроить лечение твоему отцу. Может, даже привезем его сюда. Думаешь, разрешат, если мы дадим взятку кому надо?

Янг–шик просунул руку ей под пижаму и погладил ее живот. Подозревал ли он, что она беременна? Нет, он просто прочертил пальцами линию от пупка до зарослей, которые вели треугольником в расщелину в песчанике, в алебастровую пещеру с колодцем мирриса, внутри которого и оказались два его пальца.

Она повернулась к нему, нежно сжала его, начала движение запястья вверх–вниз. Сказала: «Ты никогда не продашь меня, милый?»

Потрясенный, он пригвоздил ее плечи к матрасу: «Джу, как ты можешь задавать такие вопросы после того, что было сегодня? Вся моя семья…»

— Потому что Бонг–ил сказал мне…

— Тихо, — сказал Янг–шик. — Потом смущенно, будто боясь того, куда может привести его декларация, впервые в жизни сказал женщине: «Я тебя люблю».

— Милый, — Юн–джу прошептала, пока муж расстегивал ей пижаму, — Ты знаешь, что я люблю тебя.

Наверное, она так и думала. В любом случае, что еще тут можно сказать?

4

Через два дня Янг–шик ушел на заре, летом этой части Китая это было четыре утра, и к тому моменту, как Юн–джу пошла за покупками, он уже был за двадцать километров от дома, он неторопливо вез гору овощей в город, минуя длинную вереницу крестьян на перевернутых задом наперед трехколесных велосипедах, мимо грохотали грузовики, роняя гравий. Когда она шла домой с хозяйственной сумкой, набитой продуктами, голова ее была занята мыслями о семье в Хонгване. Она вспоминала, как лет двадцать назад отец кричал «Ап!» и подбрасывал ее в размытый полог цветущих деревьев в Сталинском Парке, затем она падала вниз к его большим глазам и открытому рту, и он ловил ее в последний момент. «Еще! — кричала она. — Папа, еще!» Это было одно из самых ранних ее воспоминаний, но когда она попыталась задержаться на нем, ей показалось странным, что она будто остановилась, а папа будто удалялся от нее, и сейчас, идя по грунтовой дороге в Яньбяне, ее охватило убеждение, что он умер. Его положат в гроб — его белое прозрачное лицо, смирение, которое старит тело, когда дух покидает его, и через несколько часов он будет выглядеть на девяносто, а не на свои пятьдесят два — и она слышала похоронную литургию от государства, имя Отца и Сына, Великого Вождя и Любимого Руководителя, благословенную двойственность, и идя по Центральной Улице с тяжелой сумкой, набитой продуктами, она горевала от повсеместного траура во время голода, в котором потонуло бы горе от смерти одной жертвы рака средних лет. Она свернула с главной дороги в лабиринт переулков, где она жила, но кто‑то схватил ее сзади.

— Лезь в машину, — сказал он.

— Пусти!

— В машину.

Бонг–ил. Толкал ее к «Лэнд Крузеру». Его шофер тоже здесь, вместе со своим влиятельным шефом, заломил ей вторую руку за спину.

— Я закричу. Помогите!

— Хочешь поорать? — сказал Бонг–ил. — Хочешь, чтобы пришли менты? Валяй.

Юн–джу промолчала.

— Тогда заткнись и лезь в машину.

Бонг–ил уселся рядом с ней, а водитель с телохранителем заняли передние места. Пока автомобиль набирал скорость, он вытащил из кармана горсть семечек. В салоне пахло потом и кремом после бритья. Он начал лузгать семечки, языком отделяя ядрышко от шкурки и выбрасывая шелуху в окно.

— Хочешь?

Она проигнорировала предложение. «Что вам нужно от меня?»

— Не злись. Есть хорошие новости. Я вернулся, чтобы вытащить тебя из этой упряжки. Я не мог выбросить тебя из головы, особенно когда я увидел тебя во время так называемой свадьбы. Ты не заметила меня? Я думал, заметила — так дернулась. Я проезжал мимо, и я увидел красавицу, в этом твоем платье, стояла на балконе, и приказал водителю остановиться. Ты не можешь себе представить, как я был потрясен. Волосы у тебя растут хорошо, очень симпатично и с такой длиной — очень модно. И я подумал, я был прав с самого начала насчет этой девочки. Я должен был доверять своим инстинктам и попридержать тебя подольше. И когда этот осел–крестьянин выходит в своем пиджаке из проката и начинает тащить тебя за руку, позволю себе заметить, он, очевидно, тебя очень раздражает. Бедняжка. Жизнь длинна, слишком долго придется жить с ненавистным человеком.

— Я не ненавижу его.

Бонг–ил засмеялся и опять защелкал семечки. «Так или иначе я решил тебя похитить. Я забираю тебя из рук этого крестьянина, отдам тебя туда, где жить тебе будет лучше, может, немного карманных денег на одежду и побрякушки, если будешь хорошо себя вести. Я нашел тебе человека получше.

— Я не хочу никого другого.

— Заткнись. Я имею в виду себя. Понимаешь? У меня уже есть жена, но она просто маленькая глупая девочка, и мешать тебе не будет. Можешь себе представить, каково это быть женатым на подростке. Музыка, волосы, вечеринки. Я сказал ей, что нам нужна еще одна горничная, но ты не будешь ей подчиняться. Только мне. Кто знает? Может, если все сложится удачно, я продам ее, и мы будем вдвоем — ты и я.

— Мой муж найдет меня.

— Муж? А, ты имеешь в виду мужика, который купил тебя за три тысячи триста юаней? Пошел он на хрен, этот глупый крест. Если я буду в щедром настроении и ты будешь не слишком меня раздражать, может, я найду ему другую невесту взамен. А тебе‑то что? Ты видела, где я живу, почти что дворец. Будешь там жить со мной. Я — твой новый хозяин. Ха–ха. Твой Любимый Руководитель.

«Лэнд Крузер» ехал со скоростью шестьдесят пять километров в час, когда Юн–джу выпрыгнула из него. Скатилась по обдирающему гравию. Потом бетонный столб вырос из дороги и ударил ее по голове, и будто чернильная бомба разорвалась у нее перед глазами.

5

В свой первый день после отпуска инспектор Янг из Отдела Иностранных Преступлений получил приказ выполнить самую ненавистную из своих должностных обязанностей: вернуть беженку. Он нашел женщину в амбулаторном пункте, где доктор — сам этнический кореец, поначалу возражал, что в таком состоянии ее нельзя передавать; но он был государственным служащим, и когда гарнизонный командир ясно поставил перед ним задачу, он подписал все необходимые бумаги на выдачу. Янг препроводил забинтованную пленницу в наручниках в такси, которое ждало снаружи, и велел водителю ехать к границе. Мужчины разговаривали на китайском, которого девушка явно не понимала. Инспектор Янг радовался, что вел машину китаец; они‑то ценили необходимость такой работы. «Эти корейцы наводнили бы весь регион, если б вы их не останавливали, — сказал водитель. — Ни одного человека не осталось бы от Демилитаризованной Зоны до реки Туманган. Все они были бы здесь.» Янг кивал, но чувствовал себя неуютно. Он взглянул на заключенную, синяки на глазах, окровавленное ухо, рука на перевязи. Девушка была настолько перепугана, что пребывала в шоке. Всю дорогу до границы, шестьдесят километров, она смотрела перед собой, ничего не говоря.