Орнамент тишины - Людмила Фетисова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я оставляла свой пост у окна только для того, чтобы сварить кофе. Уличное движение гипнотизировало, я чувствовала, как отступает тревога. На время. Мысли текли беззвучной молитвой и наполнялись спокойствием. К сожалению, или к счастью, моя голова была устроена не так, как у киношных героев. Размышления не звучали в ней фоном, не бежали титрами красивые мысли. Чаще в ней была пустота и обрывки попсовых песен. До какого-то возраста я даже думала, что со мной что-то не так.
Теперь, когда времени было много, я, не торопясь, размышляла над значимым для меня вопросом — была ли счастлива раньше. И чувствовала, что да, но тогда ещё не понимала этого. В прошлом у меня не было поводов задать себе такой вопрос, я просто жила, в потоке, не фиксируясь на ощущениях. И если бы кто-то заявил: «Взглянете, она счастливая женщина» — я бы здорово удивилась. Зато теперь знаю — да, это и называется счастьем. Сделанное открытие было единственной причиной благодарить мрачные события текущего года, о которые споткнулся плавный ход истории. Интересно, что потом напишут об этом в книгах, за которыми будут зевать школьники. Для справедливой оценки необходимо пространство, и позже, время создаст его. С расстояния в пару лет получится рассмотреть больше, чем теперь. А пока нужно научиться принимать происходящее как данность.
Хотя поменялось, в общем-то, немногое, просто мы по-другому взглянули на мир. Он и я всегда были смертными, а задумались об этом только весной. Она переменила нас, быстро и точно расставив приоритеты. С новой искренностью звучали пожелания мира. Казались надуманными переживания из-за сорванных сроков и неудачных проектов. Стоило ли выходить из себя из-за оставленной на столе посуды, не донесённого до корзины белья или не закрытого до конца крана? Эти милые глупости размеренной, спокойной жизни теперь я вспоминала с тоской в сердце.
Ожидание новостей и молчание телефона действовали на нервы. В самой тишине не было ничего страшного, но сознание заполняло пустоту жуткими образами, которые неотвязно преследовали меня. Я была бы рада не думать об этом, но не могла. Помню, как приезжая на лето к бабушке, иногда помогала ей с огородом. Однажды она остановила мою руку, сжимавшую пучок листьев, во время прополки, когда я лениво щипала сорную траву на грядке. Узловатыми, потемневшими пальцами она подцепила скользкий стебель, оставшийся торчать обмылком из земли.
— Это бодяк. — сказала она. — Смотри, какие длинные корни. Если оставить их в земле, то следом вырастет новый. Раскачивай стебель и тяни, пусть лезет с корнем.
Если бы можно было также с корнем выдернуть страхи. Но как я не закрывалась, они с упорством сорняка, прорастали во мне.
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей я решила навестить Саардану. Теперь она заведовала кафедрой нефтегазового дела, и почти не преподавала, хотя действительно в этом разбиралась. А ещё она писала стихи. Я разыскала её номер и договорилась о встрече. По телефону Саардана сказала, что будет рада меня видеть, и если я что-то понимаю в интонациях, то говорила она правду. Разговор потеплел, мы условились на завтра.
Зайдя к ней на следующий день, я не смогла сдержать улыбку. Кроме заваленного бумагами стола за которым сидела Саардана, были на кафедре ещё два места с мерцающими мониторами, и всё же можно было сказать, что это её кабинет. Такая же атмосфера была в её прошлом доме, да и в настоящем, думаю, тоже: неуловимый, небрежный уют, который не культивируется специально, а стохастически возникает из ниоткуда. Было очень тепло. Комната освещалась только сиянием окон — жёлтый, казённый свет с потолка не горел. На полках, на столе, всюду лежали книги: учебники по нефтегазовому делу вперемежку со сборниками якутских поэтов и книг классики с золотыми корешками. Журнальные подшивки стопками лежали на стульях. Саардана тоже улыбнулась мне и, вытянув пачку сигарет из-под бумажных завалов, взглянула на меня. Я не курила, но если курила, то Чапмен Классик. Нащупала в кармане взятую на всякий случай пачку я подошла к окну вслед за Саарданой.
— А как же пожарная безопасность? — я поискала глазами белый кругляш с красным всевидящим маячком.
— Обрезали. Всё наше крыло.
Она приоткрыла окно и чиркнула зажигалкой.
— С полгода назад ЧП случилось. Туяна с электрификации заболталась в коридоре и забыла про чайник. Даже когда пожарную сирену услышала, и то не опомнилась. Чудны дела твои, Господи Боже. Это из-за неё мы остались и без чайников, и без пожарки. Ох и злился же наш ТБшник, заставил всех ведомость подписать и чайники собрал по кабинетам. Но чайники всё же через месяц вернул, а вот сирену так до сих пор и не починили. А ты молодец, что пришла.
Две тонкие берёзы, росшие у окна, покрылись густым, пушистым инеем — кухтой, сделав окно невидимым для остального мира. Солнце через его призму разливалось по кабинету молочно-жемчужным светом. Щёлкнула кнопка чайника, и тот послушно запыхтел. Саардана колдовала над двумя тонкими чоронами. Не задавая вопросов, она приготовила для меня сладкий, крепкий кофе. За время, что я её не видела, она, как будто не поменялась. Словно это плоское, морщинистое лицо, когда-то постарело на много лет вперёд и замерло; словно оно было вырезано из слоновой кости.
— Ставь прямо сюда. — кивнула она на стол, плоскость которого была устлана рукописями.
Я взяла из её рук обжигающую кружку, покрытую орнаментом. Текст на исписанных ровными строчками листах для меня оставался не читаемым, впрочем, попадался привычный машинописный текст. На странице, где расползалось круглое кофейное солнце, было написано: "… время текло размеренно, остальной мир им мало интересовался, и он существовал без навязанных условностей, как бы вне времени и был благодарен за это. Времена года плавно шли своим чередом подчиняясь колесу осуохая и воле Богов. В дни летнего солнцестояния мы собирались на открытом берегу с резными сэргэ и становились в круг, взявшись за руки все от мала до велика. Ступали тихо и важно, подгоняли ход времени, не
